Знамение змиево - Елизавета Алексеевна Дворецкая

наконец-то видит её, ту самую деву из тьмы, не в мечтах, а наяву.

Да наяву ли это всё происходит? Опасаясь, что это лишь сон, Воята двигался осторожно, чтобы не проснуться слишком рано.

Гостя усадили за стол, сам хозяин сел напротив. Волчьей шапки, из-под которой спускались до пояса волнистые пряди тёмных, отливавших зеленью волос, он и за столом не снял, видно, не желая показать гостю отсутствие бровей. Изредка посматривая на него, Воята убеждался в сходстве хозяина с отцом Македоном, как запомнил его в Лихом логу. Кто-то рассказывал, что леший может показаться кем хочешь, хоть твоим братом родным, но зачем ему притворяться старым власьевским попом?

Внучка! Он сказал девушке: «Угощай гостя, внучка!» Покойный поп Македон был отцом Еленки и дедом Арте-мии. Это ради неё леший рядится в чужой облик? Отец Македон умер всего семь-восемь лет назад, и до своего исчезновения Артемия хорошо знала деда по матери.

Артемия прислуживала им: принесла кашу, щи в горшке. Облупив красное яичко, Воята поискал глазами на столе солонку, но не нашёл. Пришлось съесть так: яйцо, сваренное месяц назад, свежестью не отличалось, но оказалось съедобным. После него Воята уже без страха принялся за прочее: за щи с молодой крапивой, снытью и зайчатиной, за жареную веприну, за дикую утку с мочёной брусникой. Ни в одном из блюд не было соли, но приправы из ягод и диких трав это возмещали. Хозяин сидел напротив и тоже налегал на еду – пока Воята съедал несколько ложек, он успевал опорожнить свою миску, и Артемия наливала ему ещё.

Ели в молчании. Воята всё поглядывал на Артемию, и каждый раз, как он встречался с ней глазами, у него обрывалось сердце. Будто темнокрылая птица, её взгляд летел ему навстречу, стрелой пронзал грудь. Воята уже знал: без неё он отсюда не уйдёт.

Но вот девушка убрала посуду и встала у печки.

– Сколько хочешь за коня? – прогудел леший.

Коней у него, как видно, было немало: вся стена возле двери увешана уздечками, да дорогими, из крашеной кожи, с медными и серебряными бляшками, с бубенчиками.

– А что предложишь?

– Пойдём товар смотреть! – сказал хозяин и встал.

Вслед за ним Воята направился к двери; с беспокойством оглянулся на Артемию, но она шла за ними. Леший первым просунулся в низкую дверь, Воята за ним; тут же они оказались не в лесу и не во дворе, а прямо в другой клети, уставленной ларями и укладками.

– Вот у меня сколько добра! – заржал-захохотал леший и подошёл к одной укладке. – Ты вовек столько не видывал!

Он поднял крышку – укладка была полна куньими шкурками.

– Вот, гляди! – гордясь своим богатством, хозяин вынул сразу две связки по полсорочка, встряхнул, показывая, как играет мех, стал совать их Вояте в руки.

– Эти не пойдут! – Воята покачал головой.

– Другие есть!

Открыв другую укладку, хозяин вынул лисьи шкурки – сперва рыжих полсорочка, потом чернобурых. Воята покачал головой, хотя меха выглядели очень хорошими. Леший вынул белых горностаев, бурых бобров; Воята опять покачал головой, и леший, сердясь, бросил всё наземь.

– Чего же ты хочешь? Серебра? Вон у меня его сколько!

Он показал на полки вдоль стен, тесно уставленные горшками. Взял ближайший и сунул Вояте в руки: в горшке оказалось серебро, всякое-разное: обрубки гривен, кольца, гнутые браслеты, даже вроде сребреники князей Владимира и Ярослава. От горшка пахло землёй. Воята покачал головой, и леший бросил горшок под ноги.

– Или это?

Леший взял ещё горшок, побольше: тот оказался доверху полон крупными серебряными монетами с сарацинской печатью – старинными шелягами. Воята опять покачал головой, и леший швырнул горшок – тот раскололся, монеты грудой высыпались на брошенные шкурки.

– Этот?

Вытянув вдруг руки вдвое длиннее, чем были, леший снял третий горшок, самый большой. В нём оказалось намешано всякого: и кольца, и монеты, и целые гривны, и рубленые, и какие-то стержни из меди и бронзы. Мелькнуло несколько золотых колечек или серёг. Но Воята опять покачал головой, и леший с досады так хватил горшком об пол, что осколки брызнули по клети вперемешку с серебром.

Пол перед Воятой был завален шкурками, усыпанными серебром, будто осенними листьями. Пожелай он сделать шаг, пришлось бы идти по раскиданным сокровищам.

– Чего же тебе нужно? – в досаде крикнул леший. – Скота? Идём!

Он кинулся за дверь – ту же, через какую они пришли. Воята шагнул за ним и оказался на широкой лесной поляне – совсем не той, где повстречал лешего возле дуба, да и дуба никакого тут не было. Зато была скотина: коровы и овцы, лошади и козы. Они паслись, бродили, лежали, хвостами отгоняли слепней. Чёрные, белые, серые, рыжие. Скот был очень хорош – упитанный, у овец шерсть чистая и пушистая, конские бока лоснятся.

– Выбирай! – Леший взмахнул рукой. – Любую корову выбирай!

В лесу вокруг поляны дул ветер, вершины больших деревьев угрожающе кренились.

– Не нужна мне корова! – перекрикивая шум ветра, ответил Воята.

– Да какого ж попа тебе нужно! – завопил леший втрое громче прежнего.

Воята невольно зажал уши, а леший схватил ближайшую к ним корову и с размаху швырнул куда-то в лес, будто мышь. С шумом и треском корова скрылась в ветвях. Леший гудел и хохотал десятком голосов, но в этом хохоте слышался скорее гнев, чем веселье. От ощущения невероятной мощи, во много раз превосходящей человеческую, навалилась жуть, стеснило в груди.

– Вот её выбираю! – Воята схватил за руку Артемию.

– Её нельзя!

Десятки голосов – высоких, низких, – с одинаковым выражение отозвались в вершинах: «Её нельзя!»

– Ты сказал – любую! Я её выбираю! Другого ничего не возьму!

Сунув вторую руку за пазуху, Воята вынул тонкий бело-красный пояс, развернул, накинул на Артемию и быстро завязал на три узла.

На её белой одежде красная нить нового пояса была словно искра жизни, вдруг вспыхнувшая в этом снежном существе. Знак того, что отныне она принадлежит к тёплому миру живых.

Леший так завизжал, что лес содрогнулся; порыв могучего ветра рухнул с высоты, как волна. Воята дёрнул за концы пояса, подтягивая Артемию к себе, и обхватил руками, опасаясь, что этот вихрь её унесёт. Теперь если и унесёт, то обоих вместе. Она прижалась к нему, пряча лицо на груди, и он ощутил, как от волос её остро пахнет мхом и лесной прелью. Зажмурившись, чтобы ветром не выбило глаза, Воята напрягал все силы, не давая невидимым рукам ветра оторвать от него девушку; она вскрикнула и застонала как от боли.

– Повторяй! – закричал Воята ей