Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

— Пить хочу, — тихо сказал Сергей. И, нагнувшись к воде, воткнулся в неё.

Я выдернул его из моря за волосы и от души врезал кулаком промежь лопаток — так, что Сергей выплюнул даже то, что успел проглотить.

— Этой дрянью не напьёшься, — внушительно сказал я, сам с трудом отводя глаза от сверкающей под лучами жаркого сентябрьского солнца водной поверхности.

Если бы я умирал от жажды в пустыне, мне было бы легче, потому что я мог бы идти. А так? Десять шагов на восемь. И кругом тоже умирающие от жажды люди. Мои друзья…

Сидеть и умирать — это очень страшно.

Олег Крыгин что-то рисовал в блокноте уже совсем небольшим огрызком своего карандаша. Молчаливый Арией заполнял его своими зарисовками довольно регулярно. Ленка возле него чинила Олегу сапоги.

В этой картине было что-то невероятно спокойное и непоколебимое. Настолько, что я подошёл и поинтересовался:

— Что рисуешь?

Олег молча листнул несколько страничек. Это были воспоминания о Крите. Подняв на меня глаза, казавшиеся на совсем чёрном от загара лице почти прозрачными, он спокойно сказал:

— Жаль, что тут нет ни холстов, ни красок. У меня накопилось полно материала для настоящих картин…

— Ничего, — я выпрямился. — Нарисуешь ещё… Так! Приказ по плоту, блин! Начинаем приводить себя в порядок! Зашиться! Заштопаться! Залататься! Почиститься! Отмыться… по мере возможности!

Головы инертных тел повернулись в мою сторону.

— Ты что, очумел? — поинтересовался Саня.

— Возможно, — подтвердил я. — Но мне не хочется подохнуть в драной куртке.

— Ты сейчас вообще без куртки.

Вместо ответа я швырнул ему его же сапог, лопнувший по шву:

— Зашить!

— Сбесился, — проворчал Саня, но полез в мешок. Остальные тоже зашевелились.

— Вода осталась только на завтра и послезавтра, — сказала Танюшка, когда я сел рядом. Голова у меня кружилась, а вот пить уже не очень хотелось. — Олег, уже сегодня вечером самые слабые потеряют сознание. А послезавтра к вечеру вы все уже будете мертвы. Олег! — она вцепилась мне в руку. — Пожалуйста — попей! Сегодняшнюю мою порцию! Я умоляю! Пожалуйста!

— Тише, — попросил я её, хотя она не кричала. — Танюшка, если земля ещё далеко, это меня всё равно не спасёт. А у тебя может отнять день или даже два. Если она близко, то я и так дотяну.

Она не заплакала, только положила голову мне на грудь и тихо сказала:

— Я хотела бы, чтобы мы с тобой сейчас опять… Но… Хотя можно зайти за кувшины…

Я с нежностью посмотрел на неё:

— Там, за кувшинами, туалеты, а не спальни. Лучше зашей мне куртку, Тань…

…Вода колонки из-под руки брызжет веером, повисают в воздухе, рождая радугу, мельчайшие капли. Север прыгает в десятке шагов и хохочет. Что он машет руками, почему не пьёт? Воду надо пить. Воду надо пить, надо помнить, что её в любой момент может не стать… Я перестаю брызгаться и подношу к губам мокрую ладонь…

… - Земля!

Я открываю глаза.

— Земля… — Сергей не кричит, как мне сперва показалось, а хрипит эти слова. На потрескавшихся губах — капельки крови.

Я тяжело приподнимаюсь. Те, кто ещё может, встали, остальные смотрят лёжа или сидя.

Огромное алое солнце садится за острую, изломанную от скальных пиков, линию земли. Это не остров — она уходит вправо и влево, насколько хватает глаз. Плот медленно, но верно несёт к ней.

Сил у меня больше нет. Но, кажется, мы всё-таки будем жить.

РАССКАЗ 10

Зима- холодное время

…Не разжалобит слеза

Те зеркальные глаза,

Вместо капель упадёт

Снег.

Неужели в той стране

Ты забудешь обо мне?!

Там холодный ветер дышит,

И меня никто не слышит…

Мюзикл "Снежная королева"

Виктор ЦойПесенЕщё не написанных —Сколько? Скажи, кукушка,Пропой…В городе мне жить — или на выселках?Камнем лежать — или гореть звездой?Звездой…

Солнце моё, взгляни на меня…Моя ладонь превратиласьВ кулак.Но если есть порох — дай огня.Вот так.

Кто пойдёт по следу одинокому?Сильные да смелые головы сложили в полеВ бою.Мало кто остался в трезвой памяти,В здравом уме да с твёрдой рукойВ строю…Где же ты, моя воля вольная?С кем теперь ласковый рассвет встречаешь?Ответь…Хорошо с тобой, да плохо без тебя.Головы да плечи терпеливые —Под плеть…

* * *

Пламя костра казалось особенно ярким в ледяной зимней ночи. Оно весело выплясывало над большой грудой хвороста, от которой плыли сквозь лес волны запаха. Пахло жареным, чуть пригорелым мясом.

Этот запах сводил с ума и мучил меня куда больше, чем почти тридцатиградусный мороз. К морозу я последнее время притерпелся. Не привык — привыкнуть к нему нельзя. Притерпелся.

Деревья стояли мёртво — колоннами неведомого храма, в котором служат для злого божества стужи. Безжизненным кружевным плетением чёрного металла поблёскивали под луной заиндевелые ветви кустов подлеска. Я лежал в сугробе в пяти метрах от костра. Лежал уже третий час, держа дагу в левой руке.

Негров у костра было всего шестеро. Они жарили оленя и до этого наверняка сытно ели.

Я ел последний раз три дня назад…

…Последние месяцы были крайне неудачными. Просто фатально. А если считать невезением ещё и Крит — то нам не везло все полгода.

Мы высадились где-то в районе устья Сангонеры — на испанском берегу, южнее Валенсийского залива (нас несло всё-таки гораздо быстрее — на наше счастье! — и намного южнее, чем мы рассчитывали) Мы, не долго думая, двинулись вдоль побережья в сторону Гибралтара. Лаури, конечно, не отказал бы нам в зимовке, и мы собирались добраться до Скалы в середине октября.

Негры встретили нас буквально через день после начала движения, и мы вынуждены были резко повернуть на север, вглубь материка. После этого негры не отставали от нас две недели и потеряли только в Иберийских горах. Несмотря на то, что надвигалась настоящая осень, я увёл людей в Пиренеи, ещё дальше на север, намереваясь зазимовать там — на Пиренейском полуострове содержание негров на квадратный километр было неожиданно непереносимым.

Самым неприятным же было то, что мы всё-таки устроились на зимовку, во вполне уютной пещере и даже начали поспешно собирать запасы. Тут на нас вновь обрушились негры, заставляя уходить на север всё дальше и дальше.

В середине ноября мы переправились через Гаронну. Я надеялся, что тут не должно быть суровых зим — юг Франции! — но именно тогда ударил свирепый мороз. Потом повалил снег, мороз ослабел и, когда все леса засыпало чуть ли не на высоту двухэтажного дома, мороз ахнул вновь.

Мы никого не встречали. Казалось, мир вообще опустел, и в холодных, мёртвых лесах остались только мы — и негры. Охота была не просто плохой — отвратительной, эти ублюдки помимо всего прочего распугивали зверьё. Последний раз я ел (одно название) три дня назад, перед тем, как отправиться на охоту из нашего лагеря. Разошлись все мальчишки, поодиночке, чтобы прочесать больше площади.

Для себя я решил, что без добычи просто не вернусь. И вот этим — третьим — вечером я наткнулся на негров.

Их было шестеро. Дозор, или разведка… Они жарили добытого оленя. А я ждал. Ждал, потому что не был уверен, что справлюсь с ними шестью в том состоянии, в котором был сейчас. Олень должен жариться долго. Не будут же они ждать всё это время, уснут, оставив дежурного…

Но эти мрази не спали. О чём-то бесконечно трепались — и не спали. А олень, судя по всему, уже был готов.

Время от времени я шевелил пальцами ног. В общем и целом всё было неплохо, вот только части лица я не чувствовал. И пальцев левой руки — ими я держал дагу, и они были не в рукавице, а в перчатке — почти тоже не ощущал.

Никогда не думал, что может так хотеться есть… что даже уже не хочется, только слабость во всём теле. Если и у остальных так же — то каково девчонкам?!

Один из негров, привстав с груды хвороста, потыкал толлой в оленя, сказал что-то… "Сейчас будут жрать," — подумал я.

И пополз к огню. Медленно и плавно — так, что смотрящим со стороны, да ещё и от огня, едва ли что-то будет видно, кроме снеговой черноты.

Шестеро. И олень. Олень. Олень.

Я оставил на снегу, отпихнув ногой, меховой плащ. Ну — давай, не подведи, ведь есть же в человеческом организме какие-то чёртовы резервы, не всё же я потратил на трёхдневные мотания по лесам…

Негр, сидевший чуть наискось, боком ко мне, как раз бросил взгляд в сторону — и онемел, окаменел. Вообще-то можно представить себе, что ему увиделось: выдвигающийся из морозной тьмы силуэт с белым лицом.