Варфоломеевская ночь - Проспер Мериме

Хотя оргия достигла, по-видимому, своего зенита, нас пока никто не трогал. Правда, нас останавливали в каждой из пройденных улиц шайки бежавших нам навстречу убийц; но так как мы имели на себе те же знаки, что и у них, называли себя и провозглашали пароль: «Да здравствует месса», то нас пропускали далее. Трудно дать понятие о том смятении и хаосе, которые царили в городе и теперь мне самому даже трудно поверить, что я действительно был свидетелем некоторых из происшествий этого утра. Между прочим, мимо нас пронесся на коне богато одетый человек со шпагою наголо, кричавший как бесноватый: «Режьте их! Режьте их!» — и этот крик долетал до нас, пока он не исчез из виду. Мы наткнулись далее на трупы отца с двумя сыновьями, они были брошены все вместе в канаву. Младшему из мальчиков было не более тринадцати лет. Я упоминаю об этой группе (мы видели картины еще ужаснее), потому что этот мальчик, Жан Номпар де Гоман, остался в живых; он жив и до сих пор, — это мой друг маршал де ля Форс.

Это напоминает мне о единственном случае, где нам удалось оказать помощь. При повороте в улицу, мы наткнулись на шайку солдат, окружавших мальчика лет четырнадцати. На нем было длинное платье школьника, а в руках пачка книг, за которые он крепко держался (может быть, инстинктивно), несмотря на раздававшиеся вокруг нею угрозы смерти. Они требовали, чтобы он назвал свое имя, в то время, как мы подошли. Он не мот или не хотел назвать себя; но несколько раз повторял в испуге, что идет в Бургонскую коллегию. Католик ли он? Он молчал. Один из солдат, державший его за воротник, занес свою пику, мальчик инстинктивно поднял руку с книгами, чтобы защитить от удара лицо. Круазет с криком бросился вперед, чтобы остановить удар.

— Смотрите! Смотрите! — кричал он громким голосом, так что солдат остановился с поднятой рукой. — У него молитвенник! У него молитвенник! Он не еретик! Он католик!

Злодей опустил оружие и выхватил книги. Он смотрел на них глупым, недоумевающим взглядом; он мог только понять, что на одной из них был изображен красный крест. Этого для него было довольно: он выпустил мальчика, сопровождая это ударом и проклятием.

Но Круазет тем не удовлетворился, хотя мне была непонятна причина его упорства; я заметил только, что он переглянулся с мальчиком.

— Слушайте! — продолжал он, обращаясь смело к солдатам. — Отдайте ему его книги! Ведь они вам не нужны!

При этом вся группа обратилась с угрозами на нас. Им и так не нравилось наше вмешательство, а это уже заходило слишком далеко. Все они были пьяны и расположены к драке, к тому же они превосходили нас числом и скоро их оружие засверкало перед нашими глазами. Нам грозила неминуемая беда, если бы к нам не подоспел неожиданный союзник.

— Стойте, стойте! — закричал он громким голосом, бросившись между нами. — В чем дело? К чему драться между собою, когда еще остается перерезать горло у стольких еретиков и получить вдобавок царство небесное! Стойте же, говорю я вам!

— Кто ты такой? — заревела вся шайка.

— Я герцог Гиз! — преспокойно отвечал он. — Пустите господ, черт вас подери.

Манера этого человека подействовала сильнее сто слов, потому что вряд ли можно было где найти более отчаянного головореза. Я тотчас же узнал его, да и шайка разбойников почуяла в нем своего господина. Ограничиваясь несколькими проклятиями, они бросили на землю книги (в чем выказалось их настоящее понятие о религии) и двинулись дальше с криком:

— Бей! Бей гугенотов!

Оставшийся с нами человек был Бюре, — тот самый Бегез Бюре, — который еще только вчера (хотя, казалось, много месяцев уже прошло с тех пор) предал нас в руки Безера. С тех пор мы не видели его. Теперь он загладил Часть своего проступка, и мы еще не знали, как относится к нему. Но он был не из таких, чтобы сконфузиться чем-нибудь и, добродушно ухмыляясь, смотрел нам прямо в глаза.

— Я не злопамятен, господа, — сказал он нахально.

— Да, не похоже на это, — отвечал я.

— Вот и все, — сказал он. — Если вам потребуется то же самое, только дайте мне знать. Пока до свидания, господа.

Он надел набекрень свою шляпу и быстро пошел тою же дорогой, которой держались и мы. Мы видели, как на всем ходу он сделал выпад своей рапирой в труп, поставленный для шутки у дверей одного дома, — как он промахнулся и поспешил далее и, наконец, скрылся за углом.

Мы остановились только на момент, чтобы сказать несколько слов спасенному нами мальчику.

— Покажите свои книги, если вас кто остановит, — наставлял его Круазет. Он сам еще походил на ребенка, с его белокурыми локонами вокруг нежного, взволнованного лица и, стоя вместе, они представляли, как мне казалось, очень милую картину. — Покажите им только книгу с крестом. Дай Бог вам дойти благополучно до коллегии.

— Я бы хотел знать ваше имя, — сказал мальчик. Его сдержанность и спокойствие при такой обстановке просто поражали меня. — Я Максимилиан де Бетюн, сын барона де Рони.

— В таком случае, — воскликнул Круазет, — услуга за услугу. Ваш отец вчера, нет позавчера, предостерегал нас…

Тут он сразу остановился и закричал:

— Бегите! Бегите!

Мальчику не понадобилось второе предостережение и он как вихрь понесся по улице; мы увидели двух или трех приближавшихся к нам злодеев, видимо, в поисках новой жертвы. Они заметили его и уже готовы были преследовать; но, увидев трех вооруженных человек, сочли за лучшее оставить его в покое.

Его дальнейшие приключения хорошо известны: он также в живых теперь. Его останавливали два раза, после того, как он покинул нас; но каждый раз ему удавалось спастись, показывая книгу с крестом. Когда он достиг здания коллегии, привратник не пустил его, и он оставался несколько времени на улице, подвергаясь каждую минуту опасности быть убитым и не зная что делать. Наконец, ему удалось упросить привратника, которому он отдал несколько бывших при нем мелких монет, чтобы тот позвал принципала коллегии, который сжалился над ним и скрывал его в течение трех дней. По окончании резни, его разыскали двое вооруженных слуг его отца и доставили к родным. Вот каким образом Франция чуть было не лишилась одного из своих великих министров — герцога де Сюлли.

Но возвращаюсь к нашим похождениям. После того, как мальчик скрылся из виду, мы, не теряя ни минуты продолжали свой путь и, невзирая на все ужасы, которые встречались нам на каждом шагу, упорно считали повороты улиц, преследуя только одну цель: как можно скорее разыскать дом против книжной лавки, под вывеской головы Эразма. Мы скоро вошли в длинную, узкую улицу; в конце ее виднелась река, сверкавшая в лучах солнца. В улице было тихо и пусто; мы не видели здесь ни одной живой души, кроме бродячей собаки. Шум и волнение, свирепствовавшие в других частях города, не долетали сюда. Мы вздохнули свободнее.

— Это должна быть та улица, — сказал Круазет.

Я кивнул. В то же время я заметил почти посредине ее вывеску, которую мы искали, и указал на нее. Но только вовремя ли мы пришли сюда, или уже поздно? Вот в чем был вопрос. Побуждаемые одной и той же мыслью, мы побежали. Не добежав нескольких шагов до головы Эразма, сперва Круазет, а потом и мы остановились как вкопанные.

Дом против книжной лавки был разграблен и опустошен сверху донизу. Это был высокий дом, выходивший прямо на улицу и каждое стекло в нем было разбито. Наружная дверь висела на одной петле и все полотно ее было расщеплено ударами топора. Черепки фарфора и осколки стекла, перебитого в бессильной злобе, покрывали ступени лестницы и в углу ее стекала по каплям красная струйка, которая должна была затем остыть в уличной канаве. Откуда текла эта струйка? Увы! Глаза наши скоро остановились на трупе человека.

Он лежал на самом пороге; голова откинулась, широко раскрытые уже остекленевшие глаза были обращены к летнему небу, посылавшему им лучи солнца. Дрожа от ужаса, мы заглянули в лицо. Это был слуга, находившийся вместе с Паваном у нас в Кайлю. Мы сразу его узнали, он нам был хорошо знаком, и мы его любили. Он часто носил наши ружья и рассказывал нам про войну. Кровь медленно сочилась из раны. Он был мертв.

Круазет весь затрясся. Он обхватил руками один из каменных столбов портика и прижался лицом к его холодной поверхности, чтобы скрыть слезы. Пришел конец. В глубине души мы до сих пор не переставали надеяться, что какая-нибудь счастливая случайность, чье-нибудь предостережение спасет нашего друга.

— О, бедная, бедная Кит! — Круазет разразился рыданиями. — О, Кит, Кит!

Глава X

Эй, эй, гугенот!

Я помню, что покойный Великий Генрих IV (я не знавал человека храбрее его: он любил опасность как женщину, ради ее самой) не мог сомкнуть глаз перед битвой. Я слышал это по крайней мере от него самого перед сражением под Арк. В натуре Круазета было нечто подобное: он был способен к сильному напряжению, не покидавшему его, пока грозила опасность, тогда как мы с Мари были менее впечатлительны и менее подвижны: мы в этом случае, пожалуй, более походили на немцев.