Рыцари Дикого поля - Богдан Сушинский

— Бахчисарая, — поправил его Хмельницкий.

— Я не оговорился, Стамбула, — въедливо ухмыльнулся грек. — И хан прекрасно знает об этом. Хотя делает вид, будто не догадывается.

— Не хотелось бы мне жить в такой столице, — покачал головой Хмельницкий. — А тебе, сотник? — обратился к Савуру, не проронившему доселе ни слова.

— Пистолеты я проверил, — ответил сотник, посматривая одним глазом на могучую дубовую дверь, другим — на порядком охмелевших итальянцев. — Если что-то случится, вам, полковник, лучше всего уйти через вон ту дверь, что ведет куда-то на кухню. А я тут немного повоюю.

«Ты не ошибся, приметив этого парня как телохранителя, — сказал себе полковник. — Но сто раз ошибся, рассчитывая на него как на собеседника. Оказывается, каждый человек знает свой предел. Если только знает его…».

Еще немного поговорив с Кремидисом и выпив вина, Хмельницкий поблагодарил его и рассчитался, причем слишком щедро для столь небогатого путника, как он.

— Но ведь я сказал, что угощаю вас, полковник.

— Я бы принял ваше угощение, если бы решил, что никогда больше не наведаюсь к вам, господин Кремидис. В то время как завтра я вновь буду иметь удовольствие отведать вина, взращенного на склонах Олимпии.

— Это с острова Родос, — уточнил грек.

— Тем более.

29

Уже два дня принц Ян-Казимир скрывался во дворце графини д’Оранж. Клавдии все же удалось уговорить его появиться в Варшаве и дождаться встречи с королевой. Уговаривать пришлось долго и настойчиво. Принц опасался, что дворец французской графини — ловушка, которую ему желает устроить кто-то из врагов. И не обязательно сама королева, хотя в это время уже пошел слух, что она отдает предпочтение Каролю. Откуда ему было знать, что слух этот умышленно распускали посол де Брежи и сама королева двусмысленными намеками, чтобы взбодрить реального претендента на корону и руку.

Но особенно он взбодрился после того, как из этих же источников стало известно, что, кроме князя Ракоци, князя Кароля и шведского короля, на польский трон все настойчивее претендовал известный французский полководец принц де Конде, якобы давший понять, что вместе с короной не прочь принять и сердце Марии-Людовики, своей дальней родственницы.

Получив все эти сведения, Ян-Казимир основательно занервничал. И было от чего. Он уже всерьез стал опасаться всех тех интриг, которые затевал вокруг трона «французский клан» королевы Марии-Людовики, к которому теперь принадлежали графиня д’Оранж, граф де Брежи, графиня де Ляфер, всегда верный королеве Коронный Карлик, вождь казаков Хмельницкий, генерал-француз Дюплесси и многие другие…

— Никто не знает, что он у тебя? Ты уверена в этом? — уже в который раз озабоченно поинтересовалась Мария-Людовика, как только Клавдия вновь появилась в королевском дворце.

— Пока никто. — Сегодня Клавдия показалась королеве особенно красивой. Аромат индийских пряностей, зеленое с бирюзовым отливом платье с немыслимым декольте, легкая меховая накидка… А ведь речь шла о принце, которого графине приходится скрывать в своем дворце. — Но кто знает, как долго мне удастся утаивать присутствие столь известной персоны? И насколько хватит его терпения.

— Мне-то казалось, что ты способна удерживать у своих ног любого мужчину, — лукаво улыбнулась королева.

— Это не «мой» мужчина, государыня.

— Я ведь никогда не намекала на то, что мне известно о твоем романе с Коронным Карликом.

— Разве была еще и необходимость намекать на наш флирт? По-моему, это само собой разумеющееся, — спокойно парировала Клавдия. — А что касается вашей встречи с принцем, откладывать ее больше нельзя. И не только потому, что всякая таинственность имеет свой предел. Мы с вами ставим в двусмысленное положение претендента на трон.

Королева отложила в сторону том «Шести книг о государстве» Жана Бодена [46], недавно привезенный для нее из Лиона, из типографии Этьенов, и, с сожалением взглянув на него: «Ну, есть ли у королевы время всерьез заниматься изучением подобных трудов?!», поднялась из-за столика для чтения.

— Как он там… вообще? — вполголоса спросила графиню.

— Что «как»? — не то чтобы не поняла смысла ее вопроса, а попросту растерялась Клавдия д’Оранж.

— Он ведь живет в твоем доме. Бывает с тобой в постели.

— Еще не был.

— Брось, графиня! К чему эти женские скромности в нашем с тобой обществе?!

— Ну, признаю: уже побывал. По его же естественному настоянию, если вас интересует именно это. На нечто большее я не претендую, влюблять его в себя не пытаюсь, в душу ему с расспросами тоже не лезу. Кстати, именно это — что не лезу — он считает высшим моим достоинством.

— Еще бы! Если уж ты не лезешь в душу!.. Но, собственно, гложет меня сейчас не ревность. Хочу понять, что он представляет собой как мужчина, как претендент на корону. Предугадать линию его поведения во время встречи со мной.

— Предугадать? Такое не предугадаешь.

— Что именно?

— Как оно все сложится.

— Философии мне хватает на страницах книг. Ты по жизни говори, Клавдия, — не стала церемониться с ней Мария-Людовика.

Сколько раз они позволяли себе забывать о титулах и мило беседовать о мужчинах и женском житье, как обычные парижанки, только вчера вдоволь поразвлекавшиеся в одном из салонов с королевскими гвардейцами.

Приподнявшаяся вместе с королевой, д’Оранж вновь плюхнулась в кресло.

Закрыв глаза, она несколько минут покачивалась в нем, словно пыталась утолить какую-то внутреннюю боль.

— Моя служанка Эльжбетта в таких случаях говорит: «Подворотный мужчинка». И не более того, — повела головой Клавдия, помня, что смысл этого высказывания острой на язык служанки королеве давно известен. — Увы, не более…

— Это она так о нашем королевиче? — воспылало в Марии-Людовике затаенное самолюбие. — У нее есть для этого основания?

— Возможно, пока мы с вами оцениваем его достоинства, сидя в будуаре, оно и появится, это «основание». Но говорила-то она, мерзавка, обобщенно, пытаясь раскусить его. Кто-кто, а Эльжбетта это умеет, у нее особый нюх на «мужчин, подобранных под воротами».

— Когда речь идет о королях и прочих сильных мира сего, об их достоинствах следует судить с определенной осторожностью.

— Вы же сами требовали откровенности, Ваше Величество, — фыркнула графиня д’Оранж. — Тем более что мы наедине, да и сужу я о королевиче как раз с «определенной осторожностью». Если бы я начала судить о нем, как о своих «слабых мира сего» норманнах, и даже как о Коронном Карлике, то был бы у нас тогда предмет для разговора?