Эпидемия до востребования - Борис Калашников

Судя по электронной карте маршрута, светившейся под потолком, позади уже остались Германия и Польша. Лайнер находился над Белоруссией.

По радио объявили, что самолет пролетает над зоной повышенной турбулентности. Андрей Петрович отложил книгу на столик и пристегнулся.

Строев приник к стеклу иллюминатора и увидел внизу золотую россыпь огней какого-то белорусского города. Затем пошло темное пространство, иногда нарушаемое редкими гроздьями тусклых огоньков полесских деревенек.

– Березина, – констатировал Глебов, показывая пальцем на голубую извилистую ленту реки, обозначившуюся на экране.

– За какие-то три часа пролетели почти всю Европу! В юности мне казалось, что Париж – это что-то такое далекое, почти недосягаемое, а лететь-то до него в два с половиной раза меньше, чем до Хабаровска, – отозвался на это Александр Иванович.

Генерал замолчал и подумал о том, что двести с лишним лет назад где-то здесь граф Николай Нелюбов подобрал и спас раненого корнета французской армии Оливье Бризара, погибающего в белорусских снегах. Эту историю Строеву рассказал прапраправнук спасенного корнета, полковник французского Генерального штаба Николя Бризар. Он подошел к российскому генералу с бокалом вина на небольшом приеме, устроенном российским послом Студеникиным по случаю пребывания Строева во Франции.

– Николай, – представился русским именем французский полковник.

Они чокнулись и пригубили из бокалов. Строев достал из нагрудного кармана визитную карточку и протянул французу, тот в ответ сделал то же самое.

– Вы говорите по-русски? – спросил Александр Иванович, внимательно вглядываясь в глаза нового знакомого.

– Почти нет, совсем чуть-чуть, – ответил полковник.

– Андрей! – позвал Строев переводчика. – Помоги нам с полковником поговорить.

Француз рассказал, что его предок, корнет Оливье Бризар, отступавший в составе армии Наполеона из Москвы, на подходе к реке Березине был ранен в ногу, брошен бегущими товарищами и замерзал. Его, обмороженного и истекающего кровью, подобрали русские солдаты и доставили к командиру полка графу Николаю Нелюбову. Тот проникся жалостью к молоденькому офицеру и отправил его в свою усадьбу в Смоленской губернии.

Жена графа Нелюбова умерла. В отсутствие Николая всем хозяйством заправляла его мать. Она заботилась об Оливье как о родном сыне. Когда тот окреп, женщина предложила ему преподавать французский язык трем своим внукам, оставшимся без матери.

Вернувшись с войны, Николай Нелюбов подружился с французом. Когда после семи лет, проведенных в России, Оливье Бризар захотел вернуться на родину, граф Нелюбов не стал ему препятствовать и снабдил деньгами.

Приехав во Францию, Оливье вскоре женился и своего первенца назвал Николаем.

Эту историю потомки корнета передавали из поколения в поколение. Каждый первый сын в семье нарекался Николаем в честь русского графа Нелюбова.

– Так что мои прадедушка, дедушка и отец – все сплошь носили это имя. Вы можете называть меня Николаем Николаевичем, как это принято у вас в России. – Французский полковник улыбнулся и добавил, что подошел к гостю не только для того, чтобы рассказать эту семейную историю.

Его хороший знакомый, политический обозреватель газеты «Монд» Луи Бланше хотел бы взять интервью у генерала Строева.

Александр Иванович вопросительно посмотрел на Глебова.

– Луи Бланше – известный и очень авторитетный во Франции журналист, – сказал переводчик. – Многие министры считают за честь встретиться с ним. Это будет серьезный материал, помещенный в авторитетной газете.

Сейчас, поглядывая в темное стекло иллюминатора, генерал думал о том, каким количеством крови политы эти две с половиной тысячи километров, отделяющие Москву от Парижа. Миллионы могил русских, немецких, французских, итальянских, румынских, сербских солдат. В Европе нет такого народа, который не потерял бы на этих пространствах своих сыновей.

Если с высоты сегодняшнего времени оглянуться назад, то в голове возникает логичный вопрос: «Зачем, за что посылали на верную и страшную смерть молодых ребят, например того Оливье Бризара?!»

Поход Наполеона в Россию, Первая мировая война, попытки Гитлера и японского императора Хирохито овладеть миром – безумие. В конечном итоге все великие войны окончились крахом для их зачинщиков.

Собственно, такими вот соображениями российский генерал и поделился с Луи Бланше. Тот опубликовал интервью. Газета «Монд» с этим материалом, свернутая вчетверо, лежала на столике слева от Строева.

Теперь, когда Франция осталась позади и самолет подлетал к Москве, мысль о том, что делать, как обуздать эту проклятую муху, опять мучительно заворочалась в голове генерала.

Рука Москвы

Солдаты в противогазах и прорезиненных комбинезонах оцепили ферму покойного Бутмана. Они взорвали несколько гранат с усыпляющим газом, и пятьсот восемьдесят породистых, хорошо откормленных поросят тут же отключились. Три автопогрузчика оранжевыми жуками стали ползать по двору и, пятясь задом, вывозить спящих животных на широких стальных вилах. За воротами фермы их сваливали в кучи.

Министр сельского хозяйства Дэй Финч договорился с шефом Пентагона Артуром Маккензи о привлечении вертолетов для сжигания свиней, приговоренных к смерти. Однако бюрократические и технические проблемы решались довольно долго. Винтокрылые машины с баками, заправленными самовозгорающейся жидкостью, вылетели лишь тогда, когда время воздействия снотворного было уже на исходе.

Капитан, командовавший оцеплением, то и дело поглядывал на восток, откуда должны были появиться долгожданные вертолеты. Солнце уже начало садиться, когда в вечернем небе раздалось еле слышное стрекотание и показались две темные точки. Стрекотание переросло в рокот, который быстро нарастал. Машины шли друг за другом уступом, как на боевую операцию.

Первый вертолет вышел на цель и на мгновение завис над живым холмом. Вниз хлынула темная жидкость, которая тут же превратилась в пламя. Маневр командира повторил второй экипаж.

Груды превосходного свиного мяса запылали. Клубы густого черного дыма поднимались вверх и придавали предзакатному небу зловещий оттенок. Невинных поросят сжигали на кострах заживо, словно еретиков во времена инквизиции. Запах горелого мяса и паленой щетины заполонил окрестности.

До окончания четырехчасового срока усыпляющего воздействия газа оставалось минут двадцать. Летчики освободили емкости и развернули машины на обратный курс.

Ни одна военная операция, даже самая продуманная, не проходит строго по плану. То ли по причине высокой сопротивляемости свиного организма к воздействию газа, предназначенного для усыпления людей, то ли по вине солдат-исполнителей, которые применили меньше гранат, чем требовалось, но от болевого шока, причиненного горящим напалмом, свиньи пробудились раньше срока. Дикий, режущий уши визг сотен глоток оглушил солдат оцепления.

Живые холмы стали оседать и рассыпаться на глазах, как дома на Гаити во время землетрясения. Сотни пылающих факелов полетели из огненных курганов в разные стороны. Они сталкивались и обгоняли друг друга. Поросята, обезумевшие от страшной боли, зигзагами носились по двору, выписывая самые невероятные траектории.

Полыхнули деревянные постройки. Вся территория фермы превратилась в бушующее огненное море.

Начальник оцепления приказал открыть огонь на поражение. Трассирующие пули разрезали темное пространство, настигали живые мишени. Через полчаса все было закончено. Постройки вяло догорали, отсвечивая то синеватым пламенем, то красными огоньками. Ферма Дина Бутмана, еще вчера процветавшая, превратилась в выгоревшую, покрытую пеплом пустыню.

Пожар, однако, не затронул навозные кучи у старого дуба. Мухи, разбуженные звуками выстрелов и ревом оранжевого пламени, пожирающего движимое и недвижимое имущество потомственного свиновода Дина Бутмана, недовольно поворчали, поворочались. Когда все кончилось, они опять уснули в своих насиженных, уютных укрытиях.

Свиной грипп! Это могло случиться в Китае, в Индонезии, в какой-нибудь Намибии, в Испании, во Франции и Англии, наконец, но только не в Соединенных Штатах Америки!

Ни ветеринарная, ни медицинская службы не подтвердили скороспелой версии средств массовой информации. В бюллетенях, опубликованных на следующий день, указывалось, что следов вируса гриппа не обнаружено ни в крови погибших сотрудников фермы, ни у животных.

Профессор Джонатан Брегель, самый авторитетный в мире знаток летающих насекомых, опубликовал в газете «Вашингтон пост» статью, в которой высказал предположение, что работники фермы могли стать жертвами каких-либо комаров или мух, пока еще не известных науке. Летающих кровососущих насекомых на земле насчитывается более восьмидесяти тысяч видов. Профессор допускал возможность мутации одного из них в опасном для человека направлении.