Я и мое отражение - Карина Тихонова

По дороге домой я посетила домоуправление и оставила там заявление, в котором сообщала, что продавать, дарить, обменивать или продавать квартиру я не желаю. В случае моей смерти прошу вскрыть завещание, составленное такого-то числа такого-то месяца такого-то года, хранящееся в такой-то конторе…

В общем, сплошное занудство. Но необходимое занудство, согласитесь. Главного я добилась. Благоразумие умолкло окончательно.

Я вернулась домой и пересчитала свои финансы. Пять тысяч долларов отложила сразу: это мой стабилизационный фонд, и трогать его можно только в случае крайней необходимости. Пожалуй, открою себе кредитную карточку. Места она занимает немного, в случае потери или кражи ее можно заблокировать… И вообще, мне ужасно хочется приобщиться к цивилизованной форме расчетов. Никогда в жизни у меня не было кредитки.

Значит, пора заводить.

Я полюбовалась пухленькой стопкой наличных, аппетитной, как сдобная булочка. Вытрясла содержимое сумки, собрала раскатившуюся по ковру мелочь и подсчитала финансы. Свела, так сказать, баланс.

Зарплату я получила недавно: всего три дня назад. И еще не успела потратить сколько-нибудь значительную сумму. Так что на ближайшие две недели я вполне обеспеченный человек. По моим меркам, конечно.

А через две недели, если не раньше, я уже буду отдыхать у моря и вовсю наслаждаться бархатным сезоном. Совершенно бесплатно, между прочим! Елена Борисовна даже пообещала выдавать мне деньги на карманные расходы. Интересно, прилично ли это? Не знаю, не знаю… С одной стороны, не очень. С другой стороны – я на нее работаю. Поэтому эти деньги можно рассматривать в качестве представительских расходов.

Мысль мне понравилась.

Действительно! Племянница Елены Борисовны привыкла жить на широкую ногу! Привыкла посещать дорогие рестораны, покупать хорошие вещи, привыкла ездить на дорогой машине…

Кстати! Машину я тоже вожу! Не знаю зачем, но в университете я записалась на курсы вождения и получила права. Не Шумахер, конечно, но вспомнить, что к чему, я сумею. Если потребуется.

Я молча сцепила ладони и с чувством потрясла ими в воздухе. Никакое знание не пропадает даром. Вполне возможно, что даже мой филологический диплом на что-нибудь сгодится. Трудно представить, на что, но кто знает?..

Все возможно!

Я спрятала доллары в диванную подушку, уложила рублевую наличность в сумочку и пошла на кухню. Заварила свежий чай, сделала себе несколько бутербродов, с аппетитом поела. Потом пошла в ванную и вымыла голову. Накрутила на мокрые волосы полотенце, взяла с журнального столика фотографию Жени, забытую Еленой Борисовной, и вернулась к зеркалу. Сунула снимок за край рамы и минуту постояла перед ним, озабоченно хмурясь.

Так. Хоть я и старше на пять лет, разница в глаза не бросается. Я выгляжу не так плохо для своих лет, а вот девушка, целый год сидевшая на героине, наверняка внешним видом не блещет. Возможно, что я выгляжу даже слишком хорошо для своей роли.

Я посмотрела на фотографию еще раз.

А по фотографии не скажешь, что девица наркоманка. Вполне приличная внешность. Очень приличная. Выходит, если меня нормально упаковать, то я буду выглядеть не хуже.

Это приятно.

– Не отвлекайся! – сказала я вслух очень строго и помотала головой, отгоняя посторонние мысли.

Что нужно сделать, чтобы наше сходство стало полным? В первую очередь, постричься. Пожалуй, волосы у Жени немного светлее моих. Но это тоже не беда. Хороший парикмахер в два счета приведет нас к общему знаменателю.

Я размотала полотенце. Расчесала волосы, вооружилась ножницами и аккуратно остригла пряди у подбородка. Мне хотелось посмотреть, как я буду выглядеть с такой же стрижкой, как у Жени.

Включила фен, высушила волосы и старательно уложила их, глядя на фотографию.

Опустила руку и на несколько секунд застыла перед зеркалом, переводя взгляд со снимка на свое отражение. По коже поползли холодные мурашки.

– Это просто страшно! – сказала я вслух.

Это действительно было страшно. Сходство с незнакомой мне девушкой стало почти абсолютным. Если я попытаюсь накраситься так, как это делает она…

Я поднесла фото очень близко к глазам и зашарила взглядом по лицу Жени.

Она красится сильней, чем я. Глаза подведены карандашом, на веки наложены тени. Глаза накрашены так, что кажутся приподнятыми к вискам, как у кошки. Я подобным образом никогда не красилась. Попробовать, что ли?

Я принесла в ванную весь небогатый запас своей косметики и с головой ушла в работу. Краситься «под кошку» оказалось трудно. Несколько раз мне пришлось смывать грим и все начинать сначала. Но через полтора часа я отложила в сторону орудия производства и критически оглядела свое отражение.

Это была я и не я. Девушка, отраженная в зеркале, казалась моложе меня лет на десять. Как ни странно, смелый грим убавил мой возраст. Я стала похожей на студентку, собравшуюся с компанией в ночной клуб.

Я стала до ужаса похожей на Женю.

– Привет! – сказала я незнакомке из Зазеркалья и помахала ей рукой.

– Привет! – сказала незнакомка и повторила мой жест.

Хорошо бы еще одеться так, как девушка на фотографии. Представляю себе, как отпадет челюсть у Елены Борисовны!

Я внимательно рассмотрела платье на незнакомке со снимка. Женя была одета просто и дорого, как и подобает богатой наследнице. Такого платья у меня, разумеется, нет и никогда не было. Зато у меня есть маленькое черное платье, которое, по словам Коко Шанель, должно быть в гардеробе каждой женщины.

Рискну предположить, что оно имеется в гардеробе бедной богатенькой девочки по имени Женя.

Я пошла в спальню. Распахнула створки шкафа и вытащила оттуда нужную вешалку. Разгладила платье руками, критически осмотрела его со стороны.

Конечно, оно уже старенькое. Но все еще вполне приличное. Ношу я вещи аккуратно, поэтому платье пятилетней давности выглядит почти как новое. Возможно, платье Жени украшено лейблом хорошего модельного дома, но и мое сидит на фигуре превосходно. Хотя и куплено на барахолке в Черемушках.

– Польский фабричный трикотаж! – уговаривала меня молоденькая бойкая спекулянтка. Впрочем, пардон. Теперь она называется бизнес-вумен. – Не линяет, не мнется, не теряет форму! Супер!

Трикотаж выглядел завлекательно, и я поддалась на уговоры. Позже выяснилось, что платье линяет со страшной силой, и мне даже пришлось его покрасить. Но все остальное оказалось чистой правдой: платье сидело идеально и не теряло форму. Правда, за прошедшие пять лет, я надевала его не чаще десяти раз. Платье требовало серьезного повода. Сегодня он, кажется, есть.

Я разложила платье на кровати. Гладить не нужно: платье плотно облегает фигуру, все мелкие морщинки разойдутся сами собой.

Я извлекла из комода парадные чулки с ажурной резинкой и черное выходное белье. Достала лаковые туфельки-лодочки, поставила перед кроватью.

Облачилась в красивое белье, влезла в лодочки, критически осмотрела себя в большом зеркале.

А что? Ничего! Вполне аппетитная фигура для моих лет! Обидно, что грудь малозаметная, но это пустяки. Закачаю побольше силикона, пускай Памела Андерсон немного передохнет от мужского внимания.

Зато ноги стройные! И вообще, я еще очень и очень…

Я поискала нужно слово, не нашла и расхохоталась.

Не знаю, что открыло во мне оптимистку: объемная пачка долларов, спрятанная в диванной подушке, или ощущение свободы. Это ощущение не покидало меня с самого утра. С того момента, как я вдарила ненавистной дверью по ненавистному косяку. Ощущение свободы походило на чувство полета, испытанное мною в прекрасном детском сне.

Восхитительное чувство.

Я втиснула себя в черный польский трикотаж. Опустила подол, поправила горловину. Долго разглаживала несуществующие морщинки на бедрах, одергивала узкий рукав.

Почему-то я боялась взглянуть в зеркало.

Наконец, опустила руки вдоль тела, как на уроке физкультуры. Выпрямила спину, глубоко вздохнула и медленно подняла глаза.

– Привет! – сказала мне незнакомая девушка Женя.

– Привет, – ответила я.

– Как жизнь? – спросила она.

– Вроде налаживается, – ответила я.

Девушка покивала головкой.

– Приятно слышать, – заметила она.

– А ты как? – спросила я.

Это было удивительное ощущение. Я словно раздвоилась: одна часть меня оставалась в комнате, с разбросанными в ней вещами: мокрым полотенцем, халатом, старыми клетчатыми тапочками… А другая часть меня поднялась над всем этим очень высоко. Так высоко, что видела сверху не только девушку Леру, стоявшую перед зеркалом, но и девушку Женю, лежавшую в больнице незнакомого мне города.

И ответила за нее:

– Плохо. Очень плохо.

– Ты больна? – спросила я.

Девушка в зеркале печально покачала головкой.

– Нет, – ответила она едва слышно.

– Нет? – удивилась я. – А Елена Борисовна сказала…

Тут часть меня, парящая в воздухе, внезапно обрушилась сверху вниз. И, уже теряя дар, который люди называют ясновидением, я услышала последние слова, прошелестевшие в неподвижном воздухе комнаты: