Джон ячменное зерно. Рассказы разных лет - Джек Лондон

Я пошел обратно в «Разлуку». Нельсон стоял в дверях.

— Пойдем, выпьем, — предложил я.

Мы опять стояли у стойки, пили и разговаривали, но теперь уже я выложил десять центов. Да, я истратил десять центов, приобретенных ценой утомительной работы на фабрике, истратил на то, что было мне абсолютно не нужно и противно на вкус. Но я не жалел об этом. Решение мое было принято, и мой взгляд на вещи совершенно изменился. Деньги отошли у меня на второй план, а на первом стояла дружба.

— Выпьем еще, — предложил я.

Мы опять выпили, я опять заплатил. Нельсон, с осторожностью опытного пьяницы, попросил кабатчика налить ему неполный стакан; Джонни кивнул головой и налил ему стакан на одну треть, но цена от этого не уменьшилась.

Но меня и это не обеспокоило. Я занимался наблюдениями и учился жить. Мне становилось ясно, что в случае взаимного угощения главную роль играет не количество выпитого. Существенное значение имеет компания. Я с особенным удовольствием воспользовался своим правом заказывать неполные стаканы и этим облегчить неприятные обязанности, налагаемые чувством товарищества.

— Пришлось ходить на шлюп за деньгами, — заметил я с притворным равнодушием, чтобы объяснить свое неприличное поведение, когда я позволил Нельсону угостить себя шестью стаканами подряд.

— Не стоило, — сказал Нельсон. — Джонни поверил бы тебе в долг. Правда, Джонни?

— Разумеется, — ответил тот, приветливо улыбаясь.

— Кстати, сколько там приходится с меня? — спросил Нельсон.

Джонни достал из-под стойки книгу, открыл ее на той странице, где был записан счет Нельсона, и подсчитал: в итоге получилось несколько долларов. Я решил, что должен добиться того, чтобы и у меня была такая же запись в этой книге: я думал, что это будет последним штрихом, которого мне недостает для солидности.

Мы выпили еще по два стакана. Нельсон хотел заплатить за них, но я этого не допустил. Потом Нельсон сказал, что ему пора идти. Мы распрощались как добрые знакомые, и я пошел на «Рэзл-Дэзл». Паук растапливал печь и собирался готовить ужин.

— Где это ты так надрызгался? — усмехнулся он.

— Да с Нельсоном, — ответил я умышленно небрежно, но втайне гордясь этим.

Мне пришла в голову блестящая идея — угостить Паука. Уж коли идти по новой дороге, то идти до конца.

— Идем к Джонни, выпьем чего-нибудь, — предложил я.

На набережной мы встретили Ракушку, который был товарищем и компаньоном Нельсона. Это был высокий, красивый, длинноволосый брюнет, лет тридцати, отличавшийся ловкостью и храбростью.

— Пойдемте, выпьем, — предложил я ему.

Он охотно согласился и пошел с нами. У дверей кабака мы встретили Пэта, брата Королевы, выходившего оттуда.

— Куда ты? — остановил я его. — Пойдем, выпьем с нами.

— Я сейчас выпил стакан пива, — ответил он.

— Ну, ничего, выпьешь еще стаканчик.

Пэт согласился. Выпив два стакана, он воспылал ко мне самыми дружескими чувствами. Тогда я ознакомился с некоторыми новыми свойствами Ячменного Зерна. При его посредничестве человек, питавший ко мне не совсем-то дружелюбные чувства и готовый стать моим врагом, за десять центов сделался моим другом; он смотрел на меня дружелюбным взглядом и дружелюбно разговаривал со мной об устричных отмелях и о наших общих делах.

— Мне неполный, Джонни, — сказал я кабатчику, после того как остальные заказали большие кружки. Я проговорил эту фразу таким естественно-небрежным тоном, как будто я был завсегдатаем кабака и тысячу раз произносил эту фразу. По-видимому, этому поверили все, за исключением кабатчика.

— Где это он так наклюкался? — шепотом спросил Паук у Джонни.

— Они с Нельсоном пьянствовали тут чуть не с самого полудня, — так же тихо ответил ему Джонни.

Я сделал вид, что не слышал их разговора, хотя последние слова и вызвали во мне безграничную гордость. «Они пьянствовали тут с Нельсоном чуть не с самого полудня» — в таких выражениях говорят только о настоящих мужчинах. Волшебные слова, равносильные посвящению в мужчины.

Я вспомнил, что во время покупки «Рэзл-Дэзл» Фрэнк угощал также и кабатчика. Прежде чем выпить из вновь налитых стаканов, я сказал ему: «Выпейте с нами, Джонни». Я старался дать понять, что уже давно хотел это сказать, но вот увлекся интересной беседой с Ракушкой и Пэтом.

Джонни быстро взглянул на меня, видимо, поражаясь моим успехам, и налил себе виски из особой бутылки, из которой не наливал никому. Меня немного покоробило, что он налил себе виски, стакан которого стоил десять центов, тогда как мы пили пиво, стоившее пять центов. Но я постарался подавить чувство недовольства, считая его недостойным себя после принятого мной сегодня решения.

— Запишите, пожалуйста, на мой счет, — сказал я после того, как все поставили на стойку опорожненные стаканы. Я с удовольствием увидел, как Джонни открыл для меня новую страницу в книге и записал на мой счет тридцать центов. В воображении я рисовал себе блестящее будущее, когда вся моя страница будет заполнена записями, затем перечеркнута и затем для меня откроется новая страница.

Я угостил снова все общество, а потом Джонни удивил меня: он от себя угостил всю нашу компанию и этим более чем щедро расплатился за десятицентовый стаканчик виски.

— Ну, теперь айда в «Сент-Луис», — предложил Паук, когда мы вышли из кабака. Пэта уже не было с нами — он целый день грузил уголь и ушел домой, а Ракушка ушел на «Северный Олень» готовить ужин. В «Сент-Луис» мы пошли с Пауком вдвоем. Я впервые попал в этот большой кабак. Там было около пятидесяти посетителей, в большинстве грузчики. Потом пришли Суп Кеннеди и Билл Келли, затем Смит с «Энни» и Нельсон. Меня познакомили с хозяевами кабака, братьями Виги, и с каким-то человеком необычайно уродливой внешности, у которого были злые глаза и перебитый нос, но который играл на гармонике, как небожитель.

Я не скупился на угощение (впрочем, угощал не я один), как вдруг сообразил, что этак, пожалуй, из моей недельной получки останется очень немного, а мне надо было уплатить часть долга облагодетельствовавшей меня старушке Мамми Дженни. «Ничего, — беззаботно решил я, или, правильнее сказать, решил за меня Ячменное Зерно, — ты мужчина, и тебе надо вести компанию с мужчинами. Мамми Дженни не так уж нуждается в деньгах. Она не умирает с голоду, и, наверное, у нее еще есть деньги в банке. Она может и подождать немного».

Таким образом я открыл в Ячменном Зерне еще одно новое свойство: он понижает нравственный уровень людей. Многое в состоянии сделать человек пьяный, чего никогда не сделал бы трезвым.

Я с усилием отогнал воспоминание о долге старой негритянке, продолжал знакомиться с новыми людьми, наблюдать за нравами, причем неприятный вкус от алкоголя не только не уменьшался, а все усиливался. Не помню, кто доставил меня в конце концов на шлюп, должно быть, Паук.

Глава Х

С этого времени я был признан настоящим мужчиной и сразу вырос в глазах портовых рабочих и устричных пиратов. Я прослыл славным малым и храбрым человеком. Интересно, что стоило мне только изменить взгляд на деньги, как я тотчас же перестал дорожить ими; не только никто уже не считал меня скрягой, но родные даже стали огорчаться из-за моего беззаботного отношения к деньгам.

С прежним скопидомством было безвозвратно покончено — настолько, что я написал матери и попросил ее отдать соседским ребятам все собранные мной коллекции; при этом я даже не поинтересовался тем, кому какая коллекция достанется. Я стал взрослым мужчиной и навсегда покончил со всем, что связывало меня с детством.

Моя известность возрастала. Когда в порту узнали, что Француз Фрэнк собирался было продырявить мой шлюп носом своей шхуны, но я встретил его нападение на палубе «Рэзл-Дэзл» с ружьем в руках и правя рулем при помощи ног, так что Француз в результате должен был свернуть в сторону, в порту решили, что во мне что-то есть, даром что я так молод. Но я продолжал отличаться. Не раз я вдвоем с помощником то привозил на «Рэзл-Дэзл» больше устриц, чем другие суда такого же размера, то после дальнего набега мое судно единственное вернулось на рассвете на свою якорную стоянку. Однажды, в ночь на пятницу, я пришел к рынку первым, без руля и снял сливки с оживленной ранней торговли. Случилось я привел мой шлюп под одним кливером.

Но все мои подвиги на воде не так шли в счет, как те хорошие качества, которые я проявлял на суше: был добрым малым, сорившим деньгами и угощавшим всех без разбора, направо и налево, как и подобает настоящему мужчине. Все, вместе взятое, и обеспечило мне прозвище «Принц устричных пиратов». Мне тогда и в голову не приходило, что в один прекрасный день оклендские портовые рабочие, грубыми нравами которых в первое время я так возмущался сам, возмутятся моими отчаянными выходками.