Мозг Донована - Курт Сиодмак

Устав от этого разговора, я сел рядом с ней. Больше всего меня угнетало то обстоятельство, что я не мог приказать ей уйти от меня. Даже мой приказ не возымел бы действия. Она бы скорее умерла или иссохла от жары и моей черствости, чем покинула меня!

Несколько лег назад она решила разделить мою судьбу, и с тех пор никакие силы, включая мое неуважение к ней, не могут разлучить нас. Чтобы избавиться от нее, мне пришлось бы стать убийцей или беглым супругом — но ни то, ни другое меня не устраивает.

Увы, я все еще не превратился в бездушного негодяя, которым меня считают такие люди, как Шратт. Воспоминания о ней преследовали бы меня до скончания дней — слишком уж тесно моя жизнь оказалась связанной с Дженис. Добровольно же она никогда не покорится моей воле. Она знает, что я это знаю, и бесплодность моих стараний вызвать ссору переполняет ее гордостью за себя, наделяет силами, помогающими ей противостоять мне.

— Ладно, пусть Шратт остается у нас.

Я сдался. У меня не было сил продолжать эту бессмысленную борьбу. Дженис лишь крепче привязывалась ко мне — вот и все, чего я добивался своими усилиями.

25 сентября

Я перенес кровать в лабораторию. Мне хотелось жить как можно ближе к объекту моих наблюдений.

В лаборатории я ем и сплю, с Дженис и Шраттом не вижусь совсем. Время от времени за окном тарахтит его старенький автомобиль — Шратт куда-то уезжает, а потом снова возвращается. Пищу мне приносит Франклин. Вышколенный, как всякий хороший слуга, он никогда не отвлекает меня разговорами.

Я велел ему собрать все известия, касающиеся смерти Донована, а он передал мое желание Дженис. В результате у меня на столе почти каждое утро появляются свежие газеты и журналы со статьями о Доноване. Я читаю их от первой до последней строчки — теперь о его жизни я знаю столько, сколько не узнал бы за десять лет непосредственного общения с ним.

Разумеется, этому в немалой степени способствуют довольно близкие отношения, наладившиеся между мной и содержимым стеклянного конусообразного сосуда. Мозг Донована — отнюдь не косная материя, влачащая бесцельное существование благодаря компрессору и кровяной сыворотке. Это живой орган, способный реагировать на многие проявления внешнего мира.

Судя по публикациям в прессе, после первых же шокирующих сообщений о катастрофе и ее жертвах, газетчикам открылись некоторые неприглядные подробности личной жизни Донована.

Чем больше я читал, тем меньше симпатизировал ему. Как и все воротилы бизнеса, при жизни он не страдал излишней щепетильностью. Впрочем, таково правило: только очень небольшие состояния могут быть нажиты честным путем. Чтобы в короткое время сколотить миллионы, человеку нужно забыть о совести и порядочности.

Никто не знал, какими суммами располагал Донован, но всем было известно, что ему принадлежала крупнейшая международная фирма, занимающаяся пересылкой товаров почтой. Ее коммуникационные линии опутывали весь земной шар, точно щупальца спрута.

Уоррен Донован погиб в шестьдесят пять лет — в возрасте, отнюдь не преклонном для сильного, здорового мужчины. На борту самолета, кроме него, находились ведущий адвокат фирмы и два пилота. За несколько дней до смерти он передал дела сыну. Это удивило как совет директоров, так и семью магната.

Почему Донован ни с того ни с сего отказался от власти, за которую боролся всю жизнь, газетчики так и не выяснили. Воздушное путешествие в Майами он предпринял, не поставив в известность ни родственников, ни знакомых. Кое-кто поговаривал о его ссоре с сыном и дочерью. Один довольно солидный журнал намекал на какую-то болезнь, внезапно поразившую всесильного бизнесмена, но толком никто ничего не знал.

Биография Донована не на шутку заинтересовала меня. Природа наших эмоций не изучена и на сотую долю, но теперь я обладаю уникальной возможностью проникнуть в тайны мозга, может быть, установить факторы, влияющие на его способности и ресурсы.

Передо мной лежит путь в заповедную область человеческого сознания.

Я часами просматриваю пронумерованные и подколотые к папке энцефалограммы — пытаюсь найти связь между формой графитовых кривых линий и мыслями, которые они могут выражать.

Известно, что эти кривые изменяются в зависимости от образов, которые представляет мозг, — например, думает он о дереве или о скачущей лошади. То же самое можно сказать об эмоциональных состояниях. Линии, отражающие ненависть, будут отличаться от линий, соответствующих приятным ощущениям.

Вполне допустимо, что существует какой-то алгоритм, позволяющий переводить знаки энцефалограммы на язык образов. Если я найду ключ к нему, мозг получит возможность общаться со мной.

Я не смогу разговаривать с ним — у него нет органов слуха, как, впрочем, и зрения. Нет у него также рецепторов обоняния или вкуса. Тем не менее он восприимчив к осязаемым колебаниям внешней среды. Когда я стучу ногтем по стеклянному сосуду, характер энцефалограммы меняется. Если этот мозг и впрямь сохранил способность думать, я смогу послать ему кое-какую весточку.

Проблема в том, как получить ответ на нее.

30 сентября

Несколько дней я пытался передать ему с помощью азбуки Морзе: —….—.—.—…—……—.—.!

Слушай, Донован! Слушай, Донован!

Энцефалограмма менялась, но всякий раз по-разному, на альфа — и бета-частотах. Форма линий не повторялась.

Мне пришло в голову, что мозг просто не понимает моего языка. Это в том случае, если Донован не имел ни малейшего представления о телеграфных кодах. Как я сразу не сообразил?

В самом деле, любой мозг может оперировать только с теми понятиями и символами, которые известны ему из прошлого опыта. Следовательно, в данных обстоятельствах нужно было начинать с пополнения суммы знаний, уже усвоенных моим подопечным.

Я начал терпеливо отстукивать по стеклу азбуку Морзе:.—А, — … В

За эту работу я принимаюсь днем и ночью, как только загорается лампочка на выходе НЧ-блока. Иногда мной овладевает отчаяние — ни один признак не указывает на то, что мозг понимает мои намерения.

Тем не менее у меня создается впечатление, что он каким-то образом наблюдает за мной. Бета-колебания энцефалограммы все время остаются плавными и четкими — мозг как будто сосредоточенно размышляет над моими действиями. Когда я перестаю стучать по стеклу, линии на бумаге принимают иной характер.

Может быть, мозг Донована пытается найти контакт со мной?

2 октября

Опыт с азбукой Морзе я повторял сотнями раз — иногда механически, засыпая от усталости. Это занятие увлекло меня настолько, что я и во сне продолжал отстукивать точки и тире. Полагаю, моя настойчивость сказалась бы, даже если бы я имел дело с младенцем. Что же тогда говорить о тренированном, искушенном мозге Донована? Уж во всяком случае, он должен был уловить закономерность в повторяющихся ударах по стеклу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});