Язык как инстинкт - Стивен Пинкер

Утверждение Хомского было проверено экспериментами психолингвистов Стивена Крейна и Минехару Накаяма в детском саду с трех-, четырех- и пятилетними детьми. Один из экспериментаторов управлял действиями куклы, изображающей Джаббу Хатта, известного по «Звездным Войнам». Второй предлагал ребенку задать несколько вопросов, например: Ask Jabba if the boy who is unhappy is watching Mickey Mouse ‘Спроси Джаббу, (правда ли) что мальчик, который печален, смотрит на Микки Мауса’. Тщательно исследовав картинку, Джабба отвечал да или нет, но в действительности тестировали ребенка, а не Джаббу. Дети охотно задавали требуемые вопросы и, как мог бы предсказать это Хомский, ни один из них не выдал аграмматичную цепочку слов, такую как: Is the boy who unhappy is watching Mickey Mouse? ‘Мальчик, который печален, смотрящий на Микки Мауса?’, а именно такую цепочку могло бы дать простое линейное правило предложения.

Сейчас вы можете возразить: это не показатель того, что детский ум отмечает подлежащее в предложении. Может быть дети просто исходили из смысла слов. Например, группа: The man who is running ‘Человек, который бежит’ относится к одному персонажу, играющему явно выраженную роль на картинке, и дети могли просто проследить, какие слова относятся к каким персонажам, а не то, какие слова принадлежат к именной группе подлежащего. Но Крейн и Накаяма предвидели это возражение. Среди их указаний детям были и такие: Ask Jabba if it is raining in this picture ‘Спроси Джаббу, идет ли дождь на этой картинке?’. It в предложении, конечно же, ни к чему не относится; это пустой элемент, который находится на своем месте только чтобы удовлетворить синтаксическим правилам, которые требуют наличия подлежащего. Но английское правило построения вопросительного предложения обходится с ним, как с любым другим подлежащим: Is it raining? ‘Идет ли дождь?’ Как же дети справятся с этим лишенным значения элементом, лишь заполняющим некую позицию? Может быть, они думают так же буквально, как Гусь в «Алисе в Стране чудес»:

— Итак, я продолжаю. «Эдвин, граф Мерсии, и Моркар, граф Нортумбрии, поддержали Вильгельма Завоевателя, и даже Стиганд, архиепископ Кентерберийский, нашел это благоразумным…»

— Что он нашел? — спросил Робин Гусь.

— «…нашел это», — отвечала Мышь. — Ты что, не знаешь, что такое «это»?

— Еще бы мне не знать, — отвечал Робин Гусь. — Когда я что-нибудь нахожу, это обычно бывает лягушка или червяк. Вопрос в том, что же нашел архиепископ?

Перевод Н. М. Демуровой

Но дети — не гуси. Дети у Крейна и Накаямы отвечали вопросом: Is the raining in this picture? ‘Идет ли дождь на картинке?’ Точно так же, как не было у них проблем и с вопросами при пустых подлежащих, как например: Ask Jabba if there is a snake in this picture ‘Спроси Джаббу, есть ли змея на этой картинке’, или когда подлежащие — не обозначают предметы, например: Ask Jabba if running is fun ‘Спроси Джаббу, правда ли, что бегать весело’ или Ask Jabba if love is good or bad ‘Спроси Джаббу, любовь — это хорошо или плохо’.

Ограничения, накладываемые на грамматические правила, — явление, характерное для многих языков. Это еще один показатель того, что, исходную форму языка нельзя объяснить лишь как неизбежный результат стремления к полезности. Многие языки, разбросанные по всему земному шару, имеют вспомогательные глаголы, как и английский, и многие языки перемещают вспомогательный глагол в начало предложения для образования вопросов и других конструкций; и это всегда происходит так, как того требует структура предложения. Но это не единственный путь, по которому могло бы пойти правило образования вопроса. Точно с такой же эффективностью можно было бы перемещать самый левый вспомогательный глагол в цепочке слов в начало предложения, или менять местами первое и последнее слово, или произносить все предложение в зеркальном порядке (человеческий разум способен и на такой трюк; некоторые люди учатся говорить в обратном порядке для собственного удовольствия и чтобы повеселить друзей). Путь, по которому в том или ином языке пойдет образование вопроса, произволен, это соглашение, принятое определенным человеческим сообществом; такая произвольность не свойственна искусственным системам, подобным языкам программирования или математическим языкам. Универсальный план, в соответствии с которым в языках выделяются вспомогательные глаголы и правила перестановки, существительные и прилагательные, подлежащие и дополнения, словосочетания и синтаксические группы, элементарные предложения, падежи и согласование и так далее, как кажется, предполагает некое совпадение в умах говорящих, потому что многие другие планы могли бы оказаться не менее удачными. Как если бы не имеющие контакта друг с другом изобретатели удивительным образом пришли к единым стандартам для клавиатуры пишущей машинки, или к одной азбуке Морзе, или к одинаковым сигналам светофора.

Утверждение о том, что в уме содержатся «заготовки» для грамматических правил, подтверждается истиной, вновь исходящей из уст младенцев. Возьмем английский суффикс согласования -s-, например в словосочетании He walks ‘Он идет’. Согласование — важный процесс во многих языках, но в современном английском он избыточен, являясь лишь остатком более богатой системы, процветавшей в древнеанглийском. Если бы этот суффикс исчез полностью, мы бы тосковали по нему не больше, чем мы тоскуем по аналогичному суффиксу -est, — который был ранее как в Thou sayest (древнеангл.) ‘Ты говоришь’. А с психологической точки зрения, эта роскошь нам не дешево обходится. Любой человек, привыкший к ее употреблению, должен отслеживать в каждом предложении, которое он произносит, четыре момента:

• В 3-м лице или нет стоит подлежащее: He walks ‘Он идет’ или I walk ‘Я иду’.

• В единственном или во множественном числе стоит подлежащее: He walks ‘Он идет’ или They walk ‘Они идут’.

• В настоящем времени или нет совершается действие: He walks ‘Он идет’ или He walked ‘Он шел’.

• Является ли действие постоянно совершаемым или совершается только в момент речи (глагольный вид): He walks to school ‘Он ходит в школу’ или He is walking to school ‘Он идет в школу [сейчас]’.

И вся эта работа необходима лишь для того, чтобы использовать суффикс, раз уж он был усвоен. А чтобы усвоить его, ребенок прежде всего должен (1) заметить, что глаголы заканчиваются на -s в одних предложениях и остаются без окончания в других, (2) начать поиск грамматических причин, вызывающих эту разницу (как вариант, можно было бы просто принять эту «изюминку» к сведению) и (3) не успокаиваться, пока основополагающие факторы — время, вид, лицо и число подлежащего предложения — не будут извлечены из океана всех возможных, но не играющих роли в данном случае факторов (таких, например, как число слогов в последнем слове предложения, является ли предложное дополнение естественным продуктом или искусственно произведенным, какова температура на момент произнесения предложения). К чему затрачивать столько усилий?

Но дети их все-таки затрачивают. К возрасту трех с половиной лет или даже ранее они используют суффикс согласования -s в более чем девяноста процентах предложений, где это требуется, и практически никогда не используют его в предложениях, где это запрещено. Овладение этим мастерством является частью «грамматического взрыва» — периода в несколько месяцев на третьем году жизни, на протяжении которого ребенок вдруг начинает свободно составлять предложения, соблюдая большинство тонкостей разговорной речи, принятой в его языковом сообществе. Например, дошкольница, которой мы дадим псевдоним Сара, чьи родители получили только среднее образование, дает нам примеры использования правила английского согласования (какими бы бесполезными они ни были) в следующих сложных предложениях:

When my mother bangs clothes, do you let’em rinse out in rain? ‘Когда мама развешивает белье, разве можно чтобы его замочил дождь?’

Donna teases all the time and Donna has false teeth ‘Донна дразнит меня все время, и у Донны фальшивые зубы’.

I know what a big chicken looks like ‘Я знаю, как выглядит курица’.

Anybody knows how to scribble ‘Каждый умеет писать каракули’.

Hey, this part goes where this one is, stupid ‘Эта часть идет вслед за этой, дурак’.

What comes after «C»? ‘Какая буква будет после «С»?’

It looks like a donkey face ‘Это выглядит как морда осла’.