Всё о жизни чайных дракончиков - Нелл Уайт-Смит

бодростью. Преисполнившись ею, я заспешил по краю сосуда вниз, в необжитый хтонический мрак, таящийся у подножия емкости, в надежде найти там интересующие меня маркировки и разобраться с происходящим. Но мои намерения потерпели крах.

Эта темнота, куда я направлялся так смело, эта мягкая, призывная, прохладная, влажная темнота, посмотрела на меня парой изумрудных глаз с вертикальными зрачками.

Я застыл, не сразу придумав, как поступить. Как воспитанному голему, мне, конечно, надлежало, в первую очередь, поздороваться, но какой-то древний, идущий от самого первобытного Хаоса инстинкт подсказал мне, что сейчас это лишнее. Совсем, совсем лишнее. Что это не голем, что это не оборотень. Что этот кот – животное и нужно бежать без оглядки.

Я сделал шаг назад в затянувшейся паузе, и в голове уже промелькнула пульсирующая радостью надежда на побег, но в следующее мгновение существо внизу сделало стремительный точный прыжок и сбило меня мохнатой черной лапой со скользкого стекла. Упав, я первым делом ощетинился всеми доступными способами, растопырив и крылья, и воротник, и гребень, и усы, и когти, но хищный силуэт органического кота продолжал неумолимо прорисовываться во мраке.

– Не подходи! – приказал я ему, памятуя, что всякое разумное существо возвышается над примитивом животного и может им повелевать. – Иди прочь! Брысь! Как там тебя?! Кис-кис отсюда!

Но тут примитивное животное, потратив время на то, чтобы принюхаться ко мне своим имеющим механические элементы носом, сделало движение, в равной мере оскорбившее собственную светскую вальяжность и не оставившее мне тени надежды на спасение.

Мгновение – и я оказался у него в зубах.

Дальше последовали минуты отчаянья, в течение которых мохнатый охотник несколько раз отпускал меня, давая возможность отойти на пару дециметров, и вновь ловил, подцеплял лапой, поднимал в зубах, осторожно, но опасно прикусывая, и иным, совершенно паскудным образом упивался моей беспомощностью и собственной властью. Я старался переломить ситуацию всеми доступными мне способами: принимался хитрить, бежать, царапаться, приказывать голосом, прикидываться сумасшедшим, имитировать заразные заболевания и рассказывать коту о том, сколько сто́ю и какие финансовые трудности ждут каждого, кто меня повредит. Но, как ни прискорбно, ничто из этого не возымело на паршивца воздействия, и в итоге, наигравшись всласть, он снова взял меня, измученного и смирившегося с любым исходом, в зубы.

Я, по прихоти моего мучителя и случая оказавшись спиной к зубастой пасти и не видя ее смертоносных клыков, внутренне подготовился к тому, чтобы возопить в последнюю секунду жизни, увидеть угасающей навеки прекрасную картинку моего собственного кафе, но в этот момент уперся глазами в пространство зала.

Там, на границе рассеянной мглы, разгоняемой светом, преломляемым молодым чаем… там находилась еще одна емкость – огромная и открытая сверху. Что-то вроде бассейна из прозрачного стекла, водруженного здесь словно бы для того, чтобы потешить тягу к эклектике некоего безумного волшебника. Эта удивительная емкость была доверху наполнена нежным изумрудным настоем зеленого средненасыщенного чая. И там, там внутри я увидел в последнюю секунду своей жизни Кейрру.

Никогда и ни с чем бы я не перепутал ее округлый приплюснутый нос, большие глаза и болезненно сведенные колени. Правда, здесь, на границе жизни и смерти, они больше не выглядели уродливыми. Волосы ее, не забранные уже под дурацкий берет, растрепались по чаю механическим кружевом медных нитей. И даже респиратор, позволявший девушке дышать в этом небывалом, чудесном и бессмысленном бассейне, даже респиратор ей шел. Он делал ее неземной, переносил в стан воплощенных сказословных грез, вписывал в пантеон полумифических созданий.

Зубы кота сжались чуть сильнее, и я, спохватившись, вспомнил, что от потрясения забыл предаться предсмертной агонии. А ведь именно она могла позволить не пропустить момент и, извернувшись, поранить пасть зверя, заставив этим выпустить меня на волю, где я забился бы под емкость и уж там спокойно умер от города и ликровой интоксикации. Ну, или дал бы моему дурацкому хозяину или Кейрре вовремя меня найти.

Однако кот развернулся и куда-то потрусил, так и недоев меня.

Я видел, что мы пробрались до противоположной стены зала, видел, что нырнули в какой-то технический лаз (возможно, вентиляционный, если здесь вообще была предусмотрена вентиляция), потом выбрались в бетонный подтрибунный коридор – безликий и потому решительно не дававший мне шанса хотя бы попытаться определить, где мы находимся, и затем это мохнатое наказание принялось петлять туда-сюда, окончательно сбивая меня с толку. Все это время я пытался вырваться, но толком не мог даже пошевелить ни гребнем, ни шейными крылышками – видимо, кот привык носить в зубах такую вертлявую мелочь, как я.

Животное остановилось у какой-то двери и выпустило меня изо рта. Я, наученный предыдущими его экзерсисами, решил не тешить его за свой счет и не сдвинулся с места. Я приказал ему:

– Смирно! Смирно, плохой кот! К ноге!

Но, к сожалению, снова не преуспел: кот, даже не думая играть со мной как раньше, просто сильно дал мне сверху лапой, прибив к полу.

И тут же опять взял меня, пришибленного, ощущавшего боль в каждом мельчайшем механизме, в зубы, открыл лапой эту неведомую мне дверь и проскользнул туда. Следующим движением он прыгнул куда-то вверх, где наконец опустил меня на нечто мягкое и относительно теплое.

От неожиданного облегчения я застонал и, подняв взгляд, увидел, что мой меховой мучитель уселся, выпрямившись, и, довольный собой, громко затарахтел.

– О, Сотворитель, – проворчал сонный, но, к счастью, знакомый мне голос молодого механоида, – отстань, пожалуйста.

Тогда кот пододвинул меня поближе к лицу юноши и настоятельно потерся о его щеку, требуя к себе внимания и похвалы. Я чувствовал себя все так же отвратительно, а мысль о том, что мой новый хозяин здесь и проглотить меня никому не позволит, только увеличила усталость. Кот продолжал ластиться, мурлыкая все громче, до тех пор, пока молодой механоид не сгреб его и меня заодно в охапку, приговорив при этом:

– Ну иди, иди сюда. Крылья в порядке?

Признав этот вопрос интересным и обрадовавшись тому, что юноша вообще заметил меня, я, собравшись кое-как, пошевелил и крыльями, и воротником, и усами и ответствовал по итогам этого беглого осмотра:

– Вроде бы все хорошо.

– Тогда спать, – резюмировал парень, вполне возможно разговаривая с одним из героев своего сна.

И я, стиснутый между его почти приемлемо теплой ладонью и негигиеничным в лучшем случае, а в худшем – опасно для меня грязным вибрирующим боком кота, соскользнул сначала в отупелое оцепенение от пережитого стресса, а там и совсем пригрелся и незаметно для себя погрузился в глубокий сон.