Любовь к истории (сетевая версия) ч.5 - Борис Акунин

Почитайте писателя, которого зовут Кэндзи Маруяма. Я переводил его с удовольствием. Он ни на кого не похож.

А теперь Обращение за помощью

Dear friends, а точнее Proszę Państwa!

Есть ли среди вас носители польского языка? Мне нужно для романа перевести несколько фраз на польский язык (невежливый). Гонорар — любая книжка с автографом и печатью.

Пишите в личку.

СПАСИБО ВСЕМ, КТО ОТКЛИКНУЛСЯ! ПРОБЛЕМА, КАЖЕТСЯ, РЕШЕНА.

Русский язык © A.Pushkin

19 января, 13:21

У меня тут возникла одна дилетантская, нахальная гипотеза, которую предъявляю вам для опровержения, осмеяния и разоблачения.

Мне пришло в голову, что истинным «автором» национального языка является никакой не «народ-языкотворец», а некий вполне конкретный человек с именем и фамилией. Ему и копирайт в руки.

Я сделал великое открытие…

Сейчас объясню, что я имею в виду.

Всякий язык от истоков до современного своего состояния, как известно, сильно менялся. Если язык более или менее древний — до почти полной неузнаваемости. Попытка завязать оживленную беседу с автором «Слова о полку Игореве» (будем считать, что это аутентичное произведение, а не мистификация, как утверждают некоторые исследователи) скорее всего закончилась бы неудачей. Мы бы не поняли предка, а он еще менее понял бы нас.

Допустим, пращур жалуется нам:

— Сыпахуть ми тъщими тулы поганыхъ тльковинъ великый женчюгь на лоно и негуютъ мя.

Мы ему в ответ:

— В каком смысле «сыпахуть?» Чего-то мы не въезжаем. Фильтруй базар.

Тут уже не въезжает он. Говорит, что ему «туга умь полонила». И мы расходимся печальные, не найдя общего языка.

Мне, человеку в исторической лингвистике невежественному, кажется, что язык фиксируется и становится современным с того момента, когда в данной культуре появляется истинно великий писатель. Магия его слова так мощна, что речь эпохи, в которую он жил, словно высекается на скрижалях времени и с этого момента, если меняется, то уже незначительно.

Англоязычные народы, например, сегодня говорят на языке Шекспира. Я читал в «BBC History Magazine», что язык 14 века нынешнему англичанину совершенно непонятен, язык пятнадцатого века — только со словарем, а вот язык конца 16 столетия уже особенных затруднений не вызовет. «Сонеты» или «Гамлета» может читать всякий, кто худо-бедно выучил английский. Ну, будешь время от времени спотыкаться на словах, которые вышли из употребления или изменили свой смысл. Общего впечатления это не испортит.

А попробуйте с разбега продраться сквозь переписку Грозного и Курбского, относящуюся примерно к тому же времени. Мне по роду занятий приходилось. Такое ощущение, будто читаешь по-болгарски.

Русский язык, на котором мы с вами пишем и говорим, сформирован совсем недавно, меньше 200 лет назад. Александром Пушкиным. Державин еще царапает наш слух вокабуляром и грамматикой, проза Карамзина понятна, но мучительно архаична («Капитан мой в самую сию минуту взял меня за руку и сказал, что благоприятный ветер развевает наши парусы и что нам не должно терять времени»). Но все, кто писал по-русски после Пушкина, прочитываются нами, сегодняшними, безо всяких "спотыканий".

Современный французский, насколько я понимаю, — это на 90 процентов язык Мольера. Дети в школе читают его пьесы, всё в них понимают и даже, говорят, смеются.

Японский язык приобрел свой нынешний вид в произведениях первого классика «западнической» литературы Сосэки Нацумэ (1867–1916), а всё написанное ранее требует знания бунго, старояпонского.

Во Львове специалисты мне говорили, что исходной точкой живого украинского языка является «Энеида» Котляревского (1798).

А что с испанским языком? Всё устаканилось, начиная с «Дон Кихота»? Что у итальянцев? Они говорят на языке Данте или все-таки тот язык сильно отличается от современного?

Кто знает, расскажите. И про другие языки тоже.

…или изобрел велосипед?

Очень приятно было бы узнать, что я изобрел велосипед, вломился в открытую дверь и что моя «гипотеза» давным-давно известна. Может быть, у нее даже есть какое-нибудь научное название.

Если же я не прав и несу ересь, то пусть лингвисты и историки литературы, которые обильно представлены в наших рядах, меня изничтожат.

Из комментариев к посту:

tsarev_alexey

Карамзuна, мне kажеmся, нyжно ценumь не за лumераmyрные дарованuя, а nоmомy, чmо он nоnyлярuзаmор наyku. И nоnyлярuзаmор незаyрядный. А еще за mо, чmо воm yже 200 леm можно kороmkо оmвечаmь на воnрос: "Каk обсmояm дела в Россuu?"

1969galina

Подметил верно, но велосипед не изобрел. Факт известный, однако трактовка не совсем точна: великий литератор в любой культуре — лишь носитель сформировавшегося к моменту его жизни языка. Заслуга Пушкина, Шекспира и.т.д. в развитии и 'популяризации' этого языка. Но и после них язык продолжает развиваться. С итальянским, кстати, все еще сложнее. В силу политических обстоятельств единого итальянского языка не было до середины 19 века, и даже сейчас практически все итальянцы являются носителями сразу двух языков: диалекта (а в некоторых случаях справедливо даже говорить о фактически отдельных языках) и литературного итальянского. Причем сами диалекты отличаются настолько сильно по всем параметрам: фонетическим, лексическим и даже грамматическим и синтаксическим, что северяне практически не понимают южан и наоборот.

Объясняю интересующимся

22 января, 11:13

Газета «International Herald Tribune» попросила меня объяснить, что, с точки зрения писателя, происходит в России и чего следует ожидать в будущем.

Что думаю, то и написал. Ничего не скрыл.

Русский текст статьи здесь:

Победить без спешки

24 сентября, когда на съезде российской правящей партии было объявлено, что нашим следующим президентом снова будет Владимир Путин, жена сказала мне: «Теперь всё. Нужно уезжать. Я не хочу провести остаток жизни в стране Мистера Добби». «Это не его страна, — ответил я. — Давай подождем. Будет общественный взрыв. Люди не идиоты, они не согласятся с этой рокировкой».

Но шли дни, недели, а общественного взрыва не происходило. Ну, поворчали несколько записных антипутинских ворчунов, я в том числе. А остальной России, казалось, было наплевать: Путин так Путин. Еще на 12 лет? Да хоть пожизненно, никаких проблем. И я тоже стал всерьез думать об отъезде. Если нас — тех, кого тошнит от путинского государства — так ничтожно мало, зачем же мы будем мешать нашим безмятежным соотечественникам жить и радоваться?

Не будет преувеличением сказать, что остаток осени был одним из самых депрессивных периодов моей жизни. Тяжело чувствовать себя чужим в собственной стране — особенно писателю.

Но наступил декабрь, и буквально за несколько дней Россия словно проснулась, стала совершенно другой страной. Вдруг оказалось, что люди вроде меня — не маргинальное меньшинство, что нас очень много. В Москве же мы составляем явное большинство. И все споры об отъезде в среде моих знакомых умолкли, будто их никогда и не было. Открытие, повергнувшее всех нас в эйфорию, можно передать тремя словами: «Это наша страна». Последний раз подобное чувство у нас было двадцать лет назад, когда рухнул коммунистический режим.

Со стороны российские события, вероятно, сильно напоминают революционную бурю, прокатившуюся по арабским странам, которые одна за другой стали избавляться от диктаторских или авторитарных режимов. Но аналогия эта обманчива. Единственная, сугубо внешняя черта сходства — важная роль социальных сетей как способа спонтанной организации протестных действий.

В России происходит нечто совсем иное, довольно необычная штука: революция среднего класса — сословия, по своей природе нереволюционного.

Многим людям, в том числе самим россиянам, внезапное пробуждение общества кажется чудом. Но никакого чуда нет. Это следствие естественного общественного процесса. Точнее двух диаметрально противоположных процессов.

Первый — это глубинные изменения, происходившие с обществом в течение двух десятилетий. Десятки миллионов людей учились жить при «диком» капитализме: решать свои материальные проблемы без участия государства, существовать в условиях жесткой конкуренции, обеспечивать нормальный уровень жизни своим семьям. Эти семена прорастали под землей, почти невидимые глазу — и вдруг отовсюду разом полезла трава. Черная, голая земля вмиг стала зеленой.

Эту внезапную весну ускорил второй общественный процесс, тоже начавшийся не год и не два назад: усугубляющаяся деградация путинского режима. В отсутствие какого-либо контроля со стороны депутатов, судов и прессы система впала в иллюзию абсолютной вседозволенности и стала делать ошибку за ошибкой, даже не сознавая, что сама себя губит. Российская весна в разгар зимы — прямое следствие бесстыдной рокировки 24 сентября и столь же бесстыдных фальсификаций на парламентских выборах. Вдруг оказалось, что российское общество с такими методами управления больше мириться не хочет. Оно выросло, пеленки авторитаризма стали ему тесны.