Стихотворения - Иван Суриков

Песни и баллады

* * *

Что шумишь, качаясь.Тонкая рябина.Низко наклоняясьГоловою к тыну?»

«С ветром речь веду яО своей невзгоде.Что одна расту яВ этом огороде.

Грустно, сиротинка,Я стою, качаюсь.Что к земле былинка,К тыну нагибаюсь.

Там, за тыном, и поле.Над рекой глубокой,На просторе, в воле,Дуб растет высокий.

Как бы я желалаК дубу перебраться;Я б тогда не сталаГнуться да качаться.

Близко бы ветвямиЯ к нему прижаласьИ с его листамиДень и ночь шепталась.

Нет, нельзя рябинкеК дубу перебраться!Знать, мне, сиротинке.Век одной качаться».

* * *

Что, удалый молодец.Опустил ты буйнуюИ сидишь за чаркоюС невеселой думою?»

— С горя, добрый молодец,С горя я печалюся;С горя моя буйнаяС плеч головка валится.

«Да откуда ж горе-тоПришло к добру молодцу?..Из-за моря ль тучеюПринеслося по ветру?

Иль из бору темногоМедяницей выползло?На пиру ли хмельноюБрагой в чарке выпито?»

— Нет, не в чарке выпитоГоре хмельной брагою,Принеслось не тучеюЧерною из-за моря.

Не из бору выползлоЗмеей-медяницею —Пришло горе к молодцуКрасною девицею!

В степи

Кони мчат-несут,Степь все вдаль бежит;Вьюга снежнаяНа степи гудит.

Снег да снег кругом;Сердце грусть берет;Про моздокскуюСтепь ямщик поет…

Как простор степнойШироко-велик;Как в степи глухойУмирал ямщик;

Как в последний свойПередсмертный часОн товарищуОтдавал приказ:

«Вижу, смерть меняЗдесь, в степи, сразит,—Не попомни, друг,Злых моих обид.

Злых моих обидДа и глупостей,Неразумных слов,Прежней грубости.

Схорони меняЗдесь, в степи глухой;Вороных конейОтведи домой.

Отведи домой,Сдай их батюшке;Отнеси поклонСтарой матушке.

Молодой женеТы скажи, друг мой,Чтоб меня онаНе ждала домой…

Кстати ей ещеНе забудь сказать:Тяжело вдовойМне ее кидать!

Передай словцоЕй прощальноеИ отдай кольцоОбручальное.

Пусть о мне онаНе печалится;С тем, кто по сердцу,Обвенчается!»

Замолчал ямщик.Слеза катится…А в степи глухойВьюга плачется.

Голосит она,В степи стон стоит.Та же песня в нейЯмщика звучит:

«Как простор степнойШироко-велик;Как в степи глухойУмирал ямщик».

* * *

Я ли в поле да не травушка была.Я ли в поле не зеленая росла;Взяли меня, травушку, скосили.На солнышке в поле иссушили.

Ох ты, горе мое, горюшко!Знать, такая моя долюшка!

Я ли в поле не пшеничушка была,Я ли в поле не высокая росла;Взяли меня срезали серпами,Склали меня на поле снопами.

Ох ты, горе мое, горюшко!Знать, такая моя долюшка!

Я ли в поле не калинушка была,Я ли в поле да не красная росла;Взяли калинушку поломалиИ в жгутики меня посвязали.

Ох ты, горе мое, горюшко!Знать, такая моя долюшка!

Я ль у батюшки не доченька была,У родимой не цветочек я росла;Неволей меня, бедную, взялиИ с немилым седым повенчали.

Ох ты, горе мое, горюшко!Знать, такая моя долюшка!

* * *

Что не жгучая крапивушкаВ огороде жгется, колется —Изожгла мне сердце бедноеСвекровь-матушка попреками.

«Как у сына-то у нашегоЕсть с одежею два короба,А тебя-то взяли бедную.Взяли бедную, что голую».

Что ни шаг — руганье, выговор;Что ни шаг — попреки бедностью:Точно силой навязалась яНа их шею, горемычная.

От житья такого горькогоПоневоле очи всплачутся.Потемнеет лицо белое,Точно ноченька осенняя.

И стоишь молчишь, ни слова ты,—Только сердце надрывается,Только горе закипит в грудиИ слезами оно скажется.

* * *

В зеленом саду соловушкаЗвонкой песней заливается;У меня, у молодешеньки,Сердце грустью надрывается.

Знать, тогда мне, когда поп крестилВышла доля несчастливая,Потому что вся я в матушкуУродилася красивая.

И росла у ней да нежиласьЯ на воле одинешенька;Богачи, купцы проезжие,Звали все меня хорошенькой.

Мое личико румяноеКрасной зорькой разгоралося,И косою моей русоюВся деревня любовалася.

Да сгубил меня мой батюшка.Выдал замуж за богатого.На житье отдал на горькоеЗа седого, бородатого.

Не живу я с ним, а мучаюсь;Сердце горем надрывается.Не водою лицо белое,А слезами умывается.

Что богатство мне без радости?Без любви душа измаялась.Без поры-то я, без времени,Молодешенька, состарилась!

* * *

Сговорился батюшка с матушкоюМеня замуж отдать за немилого.Старика безобразного, хилого,

Убегла и туманною ночкою.Убегла к бобылю одинокому.К пареньку моему черноокому

Я открыла ему горе лютое,Крепко к груди его прижималася,Его белым лицом любовалася.

Он сказал: «Выходи за богатого;Изведем мы его, повенчаемся —И тогда-то с тобой нагуляемся».

Я тогда с стариком повенчалася,—День-деньской его грызла, бранила я,Наконец старика отравила я.

Вышла замуж за парня я милого,—Не нашла только долю желанную,Совесть мучит меня, окаянную.

Все мне прежний мой муж представляется,Чуть прикрытый рубашкой дырявою,И грозится рукою костлявою.

Ночь не сплю  я, дрожу, что осинушка,—Все мерещится чья-то косматая Голова мне и шепчет: «Проклятая!»

*** (Из Т. Шевченко)

Жди, вернусь я из похода,—Мне гусар сказал,Я ждала, ждала, все нету,—Нет его, пропал.

Что ж о нем я так тоскуюИ себя гублю?За кафтан короткий, что ли,Я его люблю?

Иль за то, что ус он черныйВ кольца завивал?Иль за то, что милой МашейЧасто называл?

Нет, не та моя кручина,—Жить мне тяжело:Как я выйду, покажусяИз избы в село —

Все смеются надо мною,Замуж не берут,И на улице гусаркойДевицу зовут.

Удалой

Перед воеводуС грозными очамиМолодец удалыйПриведен слугами.

Он для всех проезжихСтрашной был грозою:Грабил по дорогамСмелою рукою.

Долго воеводаВзять его старался,Наконец удалыйМолодец попался.

Перед воеводуС грозными очамиПриведен он, скованКрепкими цепями.

Плисовая курткаС плеч его свалилась,Над высокой грудьюБуйная склонилась.

По груди из раныКровь течет струею,—Знать, что не дешевойКуплен он ценою.

Грозно удаломуМолвил воевода:«Сказывай, какого.Молодец, ты рода?

Мать, отец кто были.Что тебя вскормили,Удальству, разбоюРано научили?

Говори, сознайсяТы передо мною:Много ли удалыхГрабило с тобою?

Говори мне прямо.Говори открыто.Где твое богатствоСпрятано, зарыто?»

Перед воеводойС грозными очамиМолодец удалыйВдруг встряхнул кудрями.

Смело он рукоюКудри расправляет.Воеводе бойкойРечью отвечает:

«Темный лес — отец мой.Ночь — мне мать родная,Удальству училаВоля дорогая.

У меня удалыхБыло только трое,Что мне помогалиВ грабеже, разбое.

Первый мой удалый —Нож остроточеный.А второй — тяжелыйМой кистень граненый.

Третий мой удалыйПо полю гуляет:Он ездою быстройВетер обгоняет.

С ними я в глухуюНочку потешался —Смело по дорогамГрабил, не боялся.

Где ж мое богатствоСпрятано, хранится —Этого тебе уж,Видно, не добиться!»

Грозно воеводаЗасверкал очами,И зовет он громкоСтражу с палачами.

Два столба дубовыхИм велит поставитьДа покрепче петлюИз пеньки исправить.

Сделано, готово;Стража ждет и ходитИ к столбам дубовымМолодца подводит.

Молодец не вздрогнет.Не промолвит слова.Грозный воеводаСпрашивает снова:

«Слушай   же меня ты.Молодец удалый:Где твое богатство?Расскажи, пожалуй.

Верь ты мне, клянусяЗдесь, при всем народе,—Дам тебе я волю,Будешь на свободе.

Если хочешь воли.Расскажи, не мешкай!»И промолвил громкоМолодец с усмешкой:

«Рассказать нетрудно.Слушай, да не кайся,И моим заветнымКладом разживайся!

Все мое богатство —Можно побожиться —В тереме высокомУ тебя хранится.

Ты сердечной тайныЖениной не знаешьИ мое богатствоКрепко сберегаешь.

Ты ходил в походы,Воевал с врагами —Я с твоей женоюПировал ночами.

Весело я с неюПроводил те ночи,Целовал уста ей.Целовал ей очи…»

Правеж

Зимний день. В холодном блескеСолнце тусклое встает.На широком перекресткеСобрался толпой народ.

У Можайского НиколыЦерковь взломана, грабежУчинен на много тысяч;Ждут, назначен тут правеж.

Уж палач широкоплечийХодит с плетью, дела ждет.Вот, гремя железной цепью.Добрый молодец идет.

Подошел, тряхнул кудрями.Бойко вышел наперед,К палачу подходит смело,—Бровь над глазом не моргнет.

Шубу прочь, долой рубаху,На кобылу малый лег…И палач стянул ремнямиТело крепко поперек.

Сносит молодец удары.Из-под плети кровь, ручьем…— Эх, напрасно погибаю,—Не виновен в деле том!

Не виновен, — церкви божьейЯ не грабил никогда… —Вдруг  народ заволновался:«Едет, едет царь сюда!»

Подъезжает царь и крикнул:«Эй, палач, остановись:Отстегни ремни кобылы…Ну, дружище, поднимись!

Расскажи-ка, в чем виновен,—Да чтоб правды не таить!Виноват — терпи за дело.Невиновен — что и бить!»

— За грабеж я церкви божьейБить плетями осужден.Но я церкви, царь, не грабил,Хоть душа из тела вон!

У Можайского НиколыЦерковь взломана не мной,И грабители с добычейЗабралися в лес густой:

Деньги и кучками расклали…Я дубинушку схватил —И грабителей церковныхВсех дубинушкой побил.

«Исполать тебе, детина! —Молвил царь ему в ответ. —А цела ль твоя добыча?Ты сберег ее иль нет?»

— Царь, вели нести на плахуМне головушку  мою!Денег нет, перед тобоюПравды я не утаю.

Мне добычу эту былоТяжело тащить в мешке;Видно, враг попутал, — деньгиВсе я пропил в кабаке!

Богатырская жена I

Князь Владимир стольнокиевскийСозывал на пир гостей,Верных слуг своих — дружинников,Удалых богатырей.

Звал их яства есть сахарные,Пить медвяные питья;И сходились гости званые,И бояре и князья.

Много было ими выпитоИскрометного вина;То и дело осушалисяЧаши полные до дна.

Обходил дружину храбруюС хмельной брагой турий рог;Только хмель гостей ВладимираПод столы свалить не мог.

Вот, как вполсыта наелисяИ вполпьяна напились,Гости начали прихвастывать,Похваляться принялись.

Кто хвалился силой крепкою,Кто несметною казной.Кто своей утехой сладкою —Богатырскою женой.

Кто товарами заморскими,Кто испытанным  конем.Лишь Данило призадумался.Наклонившись над столом.

На пиру великокняжескомОн не хвалится ничем;И насмешливо дружинникиШепчут; «Глух он али нем?»

— Ты почто, скажи, задумался? —Князь Даниле говорит.—Взор твой ясный темной думою.Словно облаком, покрыт.

Али нет казны и силушкиУ тебя, Данило-свет?Платье ль цветное изношено?Аль жены-утехи нет?

Встрепенулся свет Денисьевич,Молвя князю: «Всем богат;А своей я темной думушке.Добрый княже, сам не рад.

На твоем пиру на княжескомСобеседник я плохой;И тебе, я, княже, кланяюсь:Отпусти меня домой.

Отчего  я сам не ведаю,Грусть взяла меня теперь!..»Встал Данило, князю-солнышкуБил челом и вышел  в дверь…

II

И дружине молвил ласковоКнязь Владимир, поклонясь:— Все вы, други, переженены.Не женат лишь я, ваш князь.

Между вами обездоленнымЯ хожу холостяком:Помогите же, товарищи,Мне в несчастии таком.

Приищите мне невестушку.Чтобы ласкова была,И смышлена в книжной грамоте,И румяна, и бела.

Чтоб женой была мне доброю,Доброй матушкою вам.Чтоб не стыдно государынейЗвать ее богатырям.

Князь умолк, и призадумаласьВсе его богатыри:Сватом быть для князя стольногоТрудно, что ни говори!

Лишь Мишата не задумался:«На примете есть одна,—Молвил он. — лебедка белая.Богатырская жена.

То жена Данилы славного.Уж куда как хорошаВасилиса свет Микулишна,Раскрасавица-душа!

Ясны очи соколиные,Брови соболя черней;В целом городе ЧерниговеВасилисы нет умней.

Не уступит мужу книжномуВ русской грамоте она,И петью-четью церковномуХорошо обучена».

С грозным гневом на ПутятичаКнязь Владимир поглядел:— Спьяну, что ль, заговорился тыАли в петлю захотел?

Разве я лишился разума?Разве зверь я али тать?От живого мужа можно лиМне жену насильно взять?

Не сробел Мишата, вкрадчивоКнязю молвил он в ответ:«Князь Данило ходит под богом —Нынче жив, а завтра нет.

Коль слова мои не по сердцу,То казнить меня вели;Только прежде поохотитьсяВ лес Денисьича пошли.

В темных дебрях под ЧерниговомЗверя тьма, а лову нет:Прикажи поймать ДенисьичуЗлого тура на обед.

На охоте все случается:С буйным зверем труден бой,И не взять его охотнику,Княже, силою одной».

Понял князь Владимир киевскийСмысл лукавых этих слов.И писать к Даниле грамотуОн призвал своих писцов.

Те писцы писали витязю.Чтобы он в лесах густыхРади князя поохотилсяНа зверей и птиц лесных.

Поискал бы тура дикого,С поля взял его живьем.И отправил князь  МитятичаС этой грамотой послом.

III

В светлом тереме Даниловом.Призадумавшись, однаУ окна сидит красавица,Богатырская жена.

Муж уехал поохотитьсяВ бор Черниговский чем свет:Вот уж время близко к вечеру.А Денисьича все нет.

Скучно ей одной без милого,Грусть-тоска ее томит…Вдруг  услышала: у теремаРаздается стук копыт.

Гость нежданный и непрошеныйУ Даниловых ворот,Привязав коня усталого,Скоро к терему идет.

Не спросился слуг невежливыйВолодимиров посол:Он в светлицу безлокладочноС княжьей грамотой вошел.

Василиса гневно встретилаНеучтивого послаИ неладным смердом княжеским,Рассердившись, назвала.

А Путятич молвил, до землиВасилисе поклонясь:«Не гневися, государыня.Что вошел я не спросись.

Не своей сюда охотоюЯ приехал, князь велел;В терем  твой без воли княжескойЯ войти бы не посмел.

К  твоему Даниле грамотуКнязь велел мне отвезти:Получи, а за невежливость,Государыня, прости».

Василиса  закручинилась,Прочитав княжой приказ:Побелели щеки алые,Слезы хлынули из глаз.

Поняла она из грамоты.Что недоброе в ней есть.Что замыслил князь ДенисьичаЗлою хитростью известь.

Кличет слуг к себе МикулишнаИ велит седлать коня.«Снаряжайте, слуги верные.К мужу в поле вы меня!

Дайте платье молодецкое,Принесите лук тугой!Сердце чует горе лютоеИ дрожит перед бедой…»

И катились слезы горькиеКрупным градом по лицу.Слуги верные ретивогоПривели коня к крыльцу.

На коня она садилася.Взяв колчан каленых стрел.И, едва земли касайся,Конь, как вихорь, полетел.

IV

Над собой беды не ведая.Рыщет в поле богатырь.Быстрый конь Данилу по полюБыстро носит вдаль и вширь.

Настрелял с утра ДенисьевичМного дичи луговой;Он охотой не натешится.Не спешит к жене домой.

Вдруг он видит: от ЧерниговаНе орел к нему летит —Мчится вихрем добрый молодец.Под конем земля дрожит.

Закричал Данило молодцу.Меч подняв над головой:«Стой, удалый, добрый молодец!Говори, кто ты такой?

Коли друг, то побратаемся.Поведем любовно речь;Коли недруг — потягаемся,У кого тяжеле меч».

Говорит проезжий молодец,Шапку сняв с густых кудрей:«Не узнал ты, свет Денисьевич,Молодой жены своей!

Знать, не долго нам понежитьсяИ в любви пожить с тобой.Перестань охотой тешиться.Поезжай скорей домой!»

Тут прочла ему МикулишнаВолодимиров ярлык,Но Данило в хитрый умыселКнязя стольного не вник.

Отвечает он с усмешкоюМолодой своей жене:«Вижу и, тебе кручинушкаПомерещилась во сне.

Где же видано и слыхано,Чтобы князь богатыряЗа любовь и службу вернуюИзвести задумал зря?

Лучше в тереме хозяйничай.Знай домашний обиходИ словами неразумнымиНе пугай меня вперед.

Я на тура поохотитьсяРад для князя всей душой;Только мало стрел осталося,А запасных нет со мной.

Привези колчан мне маленький,А большого не бери:Мною стрел ловцу не надобно —Метко бьют богатыри!»

Говорит она: «Со стреламиЯ большой колчан взяла.Не сердись, нужна при случаеВ поле лишняя стрела.

Чует горе сердце вещее.Ты словам моим поверь.Тур не страшен для охотника,—Человек страшней, чем зверь…»

С грустью  тяжкою МикулишнаКрепко мужа обнялаИ вернулася к Черниюву,Путь слезами полила.

V

Рыщет витязь день до вечераПо лугам и по лесам;Зверя тура круторогогоищет он и там и сям:

В буераках и кустарниках,В чашах диких и густых…Вот уж день склонился к вечеру,И дремучий лес затих.

Но не слышно по окружностиРева турьего нигде…Шепчет  витязь опечаленный:«Надо ж быть такой беде!»

Рыщет по лесу Денисьевич —Как на грех, удачи нет! Не привезть и нынче витязюДичь на княжеский обед!

Снова день склонился к вечеру,Нет в лесу души живой.Только рысь порою быстраяПромелькнет вдали стрелой.

Только вороны зловещиеС криком носятся вверху,Громко каркая над витязем:Быть невзгоде! быть греху!

Только холодом кладбищенскимВдруг повеет нетопырь…Ночи сумрачней, под деревоЛег могучий богатырь.

Шею вытянув упругую. Конь дыханием своимГреет доброго хозяинаИ печально ржет над ним.

«Что ты льнешь ко мне, ласкаешься,Мой товарищ боевой? —Говорит ему Денисьевич,—Что поник ты головой?

Что своим дыханьем огненнымЖгешь ты мне лицо и грудь?Иль боишься зверя лютого?Или чуешь что-нибудь?..»

Конь трясет косматой гривоюИ копытом в землю бьет,Точно хочет что-то вымолвить,Только слов недостает.

Лишь блеснул на небе розовыйЛуч зари, предвестник дня,Встал Данило с ложа жесткого.Сел на доброго коня.

Едет он из леса темногоВ поле счастья попытать…Чу… вдали, там, что-то слышится:Не идет ли с юга рать?

Мать сыра-земля колышется,И дремучий бор дрожит:Словно гром гремит раскатистый.Раздается стук копыт.

Стал Данило за кустарником,Видит: с южной стороныГрозно движутся два всадника.Будто две больших копны.

Что-то будет, что-то станется?Сердце екнуло в груди…Видно, пасть в борьбе ДенисьичуС тем, кто едет впереди.

Скачет конь под ним, играючи.Блещет золотом шелом…И узнал Данило с горестьюБрата названого в нем…

Он одет в кольчугу крепкую.Тяжела его рука:И на смертный бой ДеннсьичаОн зовет издалека.

Словно сокол с черным вороном.Близкой смерти вещуном.Он с Алешею ПоповичемМчится по полю вдвоем…

Дрогнув, слез с коня Денисьевич…Сердце сжала злая боль…Он с Добрынею НикитичемПобратался для того ль?..

«Видно, князю я не надобен! —Говорит он сам себе.—Но по воле князя стольногоНе погибну я в борьбе.

Кровью брата и товарищаЯ  земли не обагрю.Для потехи княжьей совестноВ бой вступать богатырю.

Не убить Добрыне молодцаВ поединке роковом!»—И воткнул копье злаченоеВ  землю он тупым концом.

Сбросил с плеч доспехи твердые,Грудью пал на острие —И пробило молодецкуюГрудь злаченое копье.

Мать сыра-земли зарделася.Теплой кровью полита.И душа Данилы чистаяВышла в алые уста.

И когда борцы подъехалиВызывать его на бой,Только труп один безжизненныйУвидали пред собой.

VI

Что за праздник в стольном Киеве?Князь с дружиной удалойНа помолвку собираютсяК Василисе молодой.

Многоценную жемчужнуюОн везет невесте нить…Хочет сердце неподкупноеОжерельями купить.

Весел князь Владимир киевский:Витязь преданный егоНа лугу, в траве некошеной,Спит, не слышит ничего.

Праздно вкруг его валяютсяСтрелы, меч и крепкий щит,Добрый конь бессменным сторожемНад хозяином стоит.

Шею гордую, косматуюОпустил он грустно ницИ от трупа грозным ржаниемОтгоняет хищных птиц.

Василиса убиваетсяВ светлой горнице своей:Не видать ей мужа милого.Не слыхать его речей!

А Владимир по дороженькеНа ретивом скакуне.Впереди своих дружинников.Мчится к будущей жене.

Грудь высокая волнуется.В жилах кровь ключом кипит,К голубым очам красавицыДума пылкая летит…

Что стучит-гремит в Чернигове?Что вздымает пыль столбом?Поезд свадебный ВладимираК Василисе едет в дом.

И, предчувствуя недоброе.Слуги в страхе к ней сошлись.Говорят ей: «Государыня!В платье мужа нарядись!

Из конюшни мужней лучшегоСкакуна себе бери!За тобой идут из КиеваКнязь и все богатыри».

Отвечает им красавица:— Мне не надобно коня;Не хочу, чтоб слуги верныеПострадали за меня.

Перед князем неповинна я.Перед богом я чиста.Принимайте ж князя с почестью,Отворяйте ворота.

Слезы вытерла горючиеБогатырская жена,И велела платья лучшиеПринести к себе она.

Освежила в мыльне чистоюКлючевой водой лицоИ встречать гостей непрошеныхСмело вышла на крыльцо.

Словно дня сияньем ласковымНебо пышно рассвело,Словно утром рано на небоСолнце ясное взошло.

То не зорюшка румянится.То не солнышко блестит —Василиса свет МикулишнаНа крыльце резном стоит.

Тихо, словно очарованный.Подошел Владимир к ней,И не может от красавицыОторвать своих очей,

И не может ей разумноеСлово вымолвить в привет…Изойди всю землю русскую —В ней красы подобной нет!

Низко князю поклониласяБогатырская женаИ в дверях остановилася,Молчалива и скромна.

Что ж в душе у ней таилося.Князь того не угадалИ в уста ее сахарныеГорячо поцеловал.

И промолвил он Микулишне:«Твой супруг в лугах погиб.На охоте трудной до смертиДикий тур его зашиб.

Не вернуть нам к жизни мертвого,Не роняй же горьких слез;Я колечко обручальноеМолодой вдове привез.

Жить не след тебе вдовицею,Век в кручине горевать,Красоту свою и молодостьПогубить тебе не стать.

Будь женою мне и матушкойДля моих богатырей.Одевайся в подвенечноеПлатье светлое скорей.

В путь-дорогу мы отправимся.—Поезд свадебный готов».Василиса воле княжескойПокорилася без слов:

Нарядилась в платье цветноеИ покрылася фатойИ в рукав широкий спряталаНож отточенный складной.

VII

Едет князь с невестой милою,В стольный город свой спеша;Все сильней в нем кровь волнуется,И горит его душа.

Но невесело дружинникиМолча следуют за ним;Опустил Добрыня голову,Тяжкой думою томим.

Шепчет он: «Владимир-солнышко!В деле злом не быть добру!Не подумавши затеялиМы неладную игру.

Все мне братний труп мерещится.Что неприбранный лежит;Рана страшная, как грозноеОко, на небо глядит.

Извели мы ясна сокола.Он попался в нашу сеть,Но едва ли белой лебедьюНам удастся завладеть».

Молча едут князь с невестою…Слышно ржанье в стороне:Это конь Данилов весточкуПодает его жене.

Василиса встрепенулася,Придержала скакунаИ Владимиру, ласкаючись,Тихо молвила она:

«В чистом поле ржанье слышится.В небе вороны кричат…Князь Владимир! Я отправлюсяВ ту сторонку наугад.

Видно, там мой муж валяется,—Отпусти меня к нему,Я в последний раз убитогоМужа крепко обниму.

Вдоволь я над ним наплачуся.Труп слезами орошу;Если ж с мужем не прощуся я —Перед богом согрешу…»

Потемнел Владимир-солнышко,Светлых дум пропал и след…Отказать невесте — совестно.Отпустить — охоты нет.

Голова на грудь склонилася.Шевельнулась совесть в нем,И на просьбу ВасилисинуСогласился он с трудом.

В провожатые МикулишнеДал он двух богатырей,И помчалася красавицаВетра вольного быстрей.

VIII

Вот в долине, за кустарником.Труп лежит в траве густой.Точно дерево, разбитоеБеспощадною грозой.

В беспорядке кудри черныеОпустились над челом,Истекает кровью алоюГрудь, пробитая копьем.

Изменила смерть холоднаяКрасоту его лица.И раскинуты бессильныеРуки мощного бойца.

И, спрыгнув с коня ретивого.Точно первый снег бела,Без рыданий, к мужу мертвомуВасилиса подошла.

И, упав на грудь Данилову,Горемычная вдова,Громко вскрикнула:«Злодеями Ты убит, а я жива!

Для чего ж мне жизнь оставлена,Если нет тебя со мной?Не грешно ли мне, не стыдно лиБыть Владимира женой!

И не лучше ль злому половцуМне отдать и жизнь и честь,Чем с убийцей мужа милого,Целый век в слезах провесть?

Нет, не лечь на ложе брачноеОпозоренной вдовеИ не быть с дружиной княжескойИ с Добрынею в родстве;

Не носить уборы ценные,Жемчуги и янтари…Подойдите и послушайтеВы меня, богатыри!

Вы скажите князю стольному,Чтоб валяться не дал намВ поле он без погребения,На съедение зверям.

Прикажите, други, плотникамСколотить нам гроб большой,Чтоб не тесно было миломуСпать со мной в земле сырой».

Так сказала им Микулишна —И пробила грудь ножом;Из глубокой раны хлынулаКровь горячая ручьем.

На груди супруга милогоУмерла его жена.Жизнь без слез она оставила,До конца ему верна.

IX

Грозен князь Владимир киевскийВозвратился в город свойНе с красавицей княгинею,А с глубокою тоской.

Не с весельем князя встретилиГорожане у ворот,—Пусты улицы широкие.Точно вымер весь народ.

Над богатым, славным КиевомТишь могильная стоит;Лишь по улицам в безмолвииРаздается стук копыт.

Грозен князь вошел в хоромины.Молча слуги вслед идут. И велел им князь ПутятичаПривести к себе на суд.

И, дрожа от страха смертного,Стал Путятич у дверей…Не для пира-столованияКнязь созвал богатырей.

Знать, прошла пора веселаяШумных княжеских потех,—Смотрят сумрачно дружинники.Стольный князь суровей всех.

С гневом молвил он Путятичу:«Как нам быть с тобою, сват?Ездил в даль я за невестою.А вернулся не женат.

Ты затеял дело хитрое.Да пропал задаром труд:Идут слуги в Киев с ношею.Двух покойников несут.

Погубил слугу я верного —И остался холостой.Видно, князю не приходитсяВолодать чужой женой.

И не должно князю слушатьсяЗлых советников своих:Злой слуга змеи опаснее.На худое дело лих.

Мне же речь твоя понравилась:Эта речь была грешна —И не смыть теперь мне с совестиВековечного пятна.

Князь Владимир стольнокиевскийЩедрым слыл до этих пор…Чем же мне тебя пожаловать.Наградить за мой позор?

Все дела твои лукавыеИ советы были злы,—И за то, Мишата, жалуюЯ тебя котлом смолы».

Василько I

Василько видел страшный сон.Остановившись на ночлеге,Ему приснилось, будто онВ глухом лесу, в худой телеге,Лежит закован, недвижим,И ворон каркает над ним,И слышен стук мечей о брони,И ржут испуганные кони.

Василька ищет ВолодарьИ громко кличет: «Брат, за нами!»И хочет князь, как было встарь,Тряхнуть могучими руками —Но крепко скованы оне:И хочет крикнуть он во сне,Но вместо крика стон раздался:Язык ему не покорялся.

Не мог он стоном заглушитьШум боя, крик зловещей птицы…Глаза он силился открыть —Не поднимаются ресницы…В немом отчаянье, дрожа,Он слышит — лезвием ножаК нему вдруг кто-то прикоснулся.И князь испуганный проснулся.

Прохлада ясного утраВасилька скоро освежила.Уж рассвело. Кругом шатраБродили слуги. Слышно было,Как отрок борзого коняСедлал для князя: у огняПроворный повар суетился;Шум, говор в стане разносился.

Князь поднял край шатра. Пред нимОткрылся Днепр, залитый блеском,И нежил слух его своимНевозмутимо ровным плеском.Василько влево бросил взгляд —Там возвышался Киев-град,—И сна дурное впечатленьеРассеялось в одно мгновенье.

Верхушки киевских церквейНа солнце ярко золотились,И от посада в глубь полейДалеко нивы расходились;Вдали степей синела ширь,И Федосьев монастырь,Высоким тыном обнесенный.Венчал собою холм зеленый.

Отрадно стало и светлоВ душе Василька. Грудь дышалаСпокойно. Утро принеслоЕму с собою дум немало.Как львенок, вышедший впервойНа лов, тряхнул он головой,Глаза его сверкали смело:Он замышлял большое дело.

На съезде в Любече князьяРешили: княженецкой властиОпоры нет: что воронья,Мы Русь родную рвем на части.Пусть каждый отчиной своейВладеет в мире с этих дней,И да не будет ссор меж нами…Мы братья, — нам ли быть врагами?

Василько думает: «ПойдуТеперь я смело к ТеребовлюИ хитрым ляхам на бедуЗимой дружину приготовлю.Давно душа моя горитВзять землю ляшскую на щитИ Руси недругов лукавыхПохоронить в глухих дубравах.

Потом за помощью придуЯ к Святополку с МономахомИ половецкую ордуВ глухих степях развею прахом.Я дам родимой сторонеПокой, хотя пришлось бы мнеЛечь головой в борьбе кровавой…»Так думал правнук Ярослава.

Так он задумывал одно.Но у Давыда с СвятополкомДругое было решеноНа их совете тихомолком.«Василько, — думал князь Давыд,—Мое добро себе рачит.Покуда род его не вымер,За мной не крепок Володимер».

— Возьми его, он ворог злой.Не родич нам, — шептал он брату,—Ужели хочешь Киев свойОтдать ему, как супостату?В крови потопит и в слезахОн нашу землю, Мономах,Его пособник произволу.С ним заодно кует крамолу.

Как звери лютые, придутОни с наемной силой вражьей,Владимир Галицкий возьмут,Отнимут стол великокняжий.Нет правды, верь мне, в их сердцах!И дикий половец и ляхНа Русь пойдут за ними следом.Иль замысл их тебе не ведом?

О том, что мыслит князь-изгой.Мои дозналися бояре,Он запалит костер большой —И нам, брат, сгибнуть в том пожаре.Возьми ж его, пока он тут;Напрасен будет после труд:Мешать нам плохо волку в ловле,Когда он будет в Теребовле.

Сам бог нам с властью дал устав —Блюсти от зла свою державу.—И внял великий князь, сказав:— Да будет так! Когда ж неправоТы молвишь — бог тебе судья.Нам не простят того князья,Противу нас найдут улики,И будет то нам в стыд великий.

И князь на Рудицы послалВасилька звать на именины.Там недалеко от забралИ киевских бойниц, с дружинойПередвигаясь в город свой.Стал станом княжич удалой,Про то не ведая, что вскореЕго постигнет злое горе.

II

Звонят к обедне. Стольный градПроснулся. Ясен день холодный.В стану Васильковом скрипятТелеги с рухлядью походной.Трясет серебряной уздойИ стременами конь княжойПеред княжьим шатром закрытым.Храпит и в землю бьет копытом.

Кормилич княжичий, старик,Торопит в путь дружину с князем:«Нам впереди поход велик,—Как раз обоз в грязи увязим.Пойдем-ка, князь! Того и жди,Польют осенние дожди,И стой тогда в болотной тине!Вели-ко стан снимать дружине!»

Василько вышел из шатра.Чтоб нарядить, уладить сборы,Проститься с берегом Днепра,Взглянуть на киевские горы.Быть может, долго не видатьТех мест, где веры благодатьНад темной Русью просияла.Где Русь крещенье восприяла.

И грустно сердце сжалось в нем.Как будто чуя скорбь и горе,И вспомнил княжич о быломИ о княжой недавней ссоре.«Мне, может, — думал он, — сулитСудьба в грядущем ряд обид,От близких родичей — истому,И вместо славы — папилому.

В худое время мы живем.За распри друг на друга ропчем;Радеет всякий о своем,А о земле, наследье общем,Никто не хочет пожалеть,Отдав ее врагам на снедь.Мы вместо мира, устроеньяЗаводим ссоры да смятенья.

Великий прадед Ярослав!Берег ты землю от печали,Храня отеческий устав,—И наши вороги молчали.Могуч, как древле, царь Давид.Ты громкой славой был покрыт:Но время тихое минуло —И Русь в крамолах потонула».

Так Ростиславич размышлялО распре — княжеской заразе,А перед ним уже стоялПосол от киевского князяИ молвил, низко поклонясь:«Зовет тебя на праздник