Станешь моей? - Елена Лабрус

как шуршит под ногами Аниты галька. И шорох этот удаляется.

Но мне всё равно. Завалившись на бок, уткнувшись лбом в камни я думаю только о том, чтобы сделать хоть маленький, хоть слабый, хоть крошечный глоток воздуха. Вопреки грохочущему как поезд, набирающий обороты сердцу. Наперекор дрожи, что начинает мелко сотрясать всё тело. Тонкой-тонкой струйкой мне всё же удаётся впихнуть в себя, всосать, втянуть порцию кислорода. И каким-то чудом найти то единственное положение, при котором распухшие гланды ещё впускают в непослушные лёгкие частичку этой атмосферы с запахом водорослей и йода.

Не знаю, почему мне не страшно. Может, потому, что, как и всё тело, мозг тоже парализовало. Но я слышу тяжёлые шаги, бегущего по берегу человека. Значит, ещё жива.

– Дыши! Дыши! – переворачивает он меня на спину и, накрывая мои губы своими, проталкивает в лёгкие воздух. Делает глубокий вдох и вновь склоняется над моим ртом.

«Адам?!» – последний вопрос, что возникает в моём меркнущем сознании.

А потом наступает темнота.

Глава 8. Адам

– Держись, котёнок, держись! – поднимаю я девушку на руки.

И даже удивиться не успеваю, пока бегу с ней на руках к дому, откуда, из каких глубин подсознания вырвался этот «котёнок». Я так никого и никогда не называл. Но она, холодная, в мокрой одежде, безвольно, доверчиво склонившая голову мне на плечо, словно повернула Землю. И сместила центр тяжести, вдруг заставив меня почувствовать желание оставить её себе. Этого мокрого дрожащего котёнка.

Я понял это, когда увидел её первый раз на мониторах. Я почувствовал это, когда сегодня со скалы заметил её, бредущую по берегу. Но что я ощутил, когда прижал к себе – даже я не ожидал. Непреодолимую потребность защитить её от всего мира. А ещё мучительное, невыносимое желание ни на секунду от себя не отпускать.

Да, и лёгкое беспокойство за её жизнь. Она дышит сама – это хороший знак. Но я видел это десятки раз: острую боль, затруднённое дыхание, дрожание, паралич, что вызывает яд чёртовых цветочных морских ежей, чтобы действительно волноваться. А ежей в заливе видимо-невидимо. И чем холоднее вода, тем ближе к ночи их больше на мелководье.

Эти опасные ежи – ещё одна причина по которой я ненавижу этот остров и этот залив. Нельзя зайти в воду с берега, чтобы в ногу не впилась эта тварь, на которой отец сколотил своё состояние. И на других таких же дрянях – редких уникальных видах ядовитых морских гадов, на изучение которых дед потратил жизнь, а отец стал делать деньги на его разработках.

Теперь залив кишит смертельно опасными иглокожими. А плавать можно только прыгая или спускаясь в воду со скалы. Там, со стороны океана, в скале, с которой каждый день ныряю я, даже вырублены ступеньки.

«А вот и врачи!» – опускаю я Еву на каталку. И стою рядом, держа за руку, пока ей вводят противоядие, закрывают лицо нагнетателем воздуха. Или чем? Понятия не имею как тут у них всё называется. Но только когда врач кивает мне, что всё будет в порядке, замечаю Аниту, которую колотит нервная дрожь. Удивила! Я думал она рванула назад от страха. А она действительно побежала за помощью.

– Ты молодец, – глажу я её по курчавой голове, прижимая к себе. – Не волнуйся, с ней всё будет хорошо.

И только теперь, когда девчонка начинает всхлипывать на моём плече, вспоминаю, что я в одних мокрых шортах. Девушки из своих комнат на шум высыпали почти все. А у меня на груди татуировка, которой нет у Эвана. Вернее, она есть, но как бы мастер ни старался, рисунки получились разные. Поэтому Эв никогда не подменяет меня там, где надо совсем раздеваться.

Поэтому и орёт, едва я возвращаюсь в свою комнату.

– Ты вообще в своём уме? – бегает он перед мониторами, тыкая в них пальцами. – Это же Ева, да? Ева? Какого хера ты к ней полез?

– Должен был бросить её на берегу? – лениво натягиваю я домашние штаны, вспоминая её губы. Бесконечную долю секунды я даже смотрел на них, приоткрытые, шелковистые, влажные, прежде чем накрыть своим ртом. А ещё они пахли свежим огурцом.

– Ты же знаешь прекрасно, что берег тоже просматривается с камер. И даже над морем летают дроны. Её и без тебя бы спасли, – брызжет он слюной.

– Эйв, мы завтра поехали бы в аквапарк, и она познакомилась бы со мной там. Что это изменило? – натягиваю я футболку.

– Не поехала бы она завтра ни в какой аквапарк. Я пригласил её на обед.

«Что?!» – замираю я, не просунув голову в горловину.

– Что ты сказал?! – словно из ледяной воды выныриваю из глубин мягкой ткани.

– Девчонка – моя! – падает он в жалобно скрипнувший стул. – И не смей к ней приближаться. Надеюсь, она там в темноте тебя не особо рассмотрела. Но в лазарете чтобы я тебя не видел.

– А когда ты собирался сказать мне, что ты пригласил её на обед? – игнорирую я всё остальное.

– Уже сказал, – щёлкает он мышью и разворачивает ко мне монитор. – И она ответила: «Да». Когда ты был немножко занят, – гаденько улыбается он.

«Да». «Да». «Да», – раз за разом показывает мне экран зацикленное изображение, где мой Котёнок поворачивается в камеру и произносит всего одно слово: «Да».

И сальный, похотливый, омерзительный взгляд Эвана, аж приоткрывшего рот от вожделения, хочется потушить с ноги. Но я только отталкиваю его ногой вместе со стулом.

– Как скажешь, – равнодушно открываю ящик стола, в котором мне якобы что-то срочно понадобилось.

– Ты охренел что ли? – возмущается Эван, врезавшись в стену.

– Что? – демонстративно втыкаю я в уши наушники и включаю плеер, что нахожу в столе. Прицепляю его на штаны. И, развернув стул, за спинку вывожу из комнаты. Вместе с братом. Которого стряхиваю с сиденья за дверью на пол как мусор.

– Дам! – подскакивает он. – Что ты себе…

«Прости, ничего не слышу», – показываю ему жестами и захлопываю у него перед носом дверь.

Да хер ты угадал, урод!