Слон императора - Тим Северин

Корабельщик задумался, побалтывая содержимым деревянной кружки.

– Значит, так, – сказал он в конце концов. – Я отвезу тебя и твоих спутников в Скринджес Хеал и доставлю обратно, но за зверье не отвечаю. Это уже твои заботы. И возьму я за это треть от продажи твоих товаров. – Тут он неожиданно потянулся ко мне кружкой: – Идет?

Я прикоснулся к его кружке своей:

– Идет.

Нашу сделку мы скрепили глотком эля, густо пахнувшего можжевельником. Я смотрел на Редвальда поверх края кружки и думал о том, что он даже не поинтересовался, как я собираюсь платить за кречетов и медведей. Должен же он понимать, что покупки обойдутся очень дорого!

* * *

Через несколько часов я стоял рядом с корабельщиком на палубе когга и пытался понять причину овладевшего мной смутного страха. Редвальд приказал своей команде отчаливать, как только на корабль погрузили наше вино и я отпустил охранников. Дорестад лежал уже в нескольких милях за кормой, а в небе гас кровавый отсвет вечерней зари. Я с трудом отличал черную поверхность Рейна от тянувшихся поодаль берегов. Когг несло течением, его обширный парус почти не забирал ветра. Ночь была безлунной, и вскоре я уже не видел ни огонька, кроме звезд в небе. Мне казалось, что судно мчится во тьме без всякого управления.

– Как ты угадываешь, куда поворачивать руль? – спросил я, стараясь не выдать своей тревоги. Озрик и Вало сидели под палубой и караулили наши седельные сумки с серебром. Мы заранее договорились, что кому-то из нас нужно будет постоянно бодрствовать.

– А уши мне на что? – пробурчал Редвальд.

Я слышал только, как поскрипывал деревянный корпус судна да негромко хлюпала вода под бортами. Где-то вдали пронзительно и хрипло прокричала цапля, а через несколько мгновений она пронеслась над нами, как еле различимая, мерно взмахивавшая крыльями тень.

Редвальд, конечно, шутит, подумал я и продолжил расспросы:

– А если еще и туман ночью опустится?

Корабельщик негромко рыгнул, обдав меня затхлыми парами эля:

– Не бойся, Зигвульф. Я всю жизнь плаваю по этой реке. Назубок знаю ее нрав, все изгибы, мели и омуты. Мы благополучно выйдем в море.

Он отдал негромкий приказ кормчему, и я почувствовал, как палуба под моими ногами чуть заметно дрогнула, повинуясь движению румпеля. Увидеть же воочию, насколько когг изменил курс, было невозможно: слишком темно.

И с кормчим, и со мной Редвальд говорил по-фризски. После того как началось плавание, он держался не так настороженно и не грубил. Я счел, что наступил подходящий момент для того, чтобы разговорить его.

– И сколько же раз ты плавал в Каупанг? – поинтересовался я.

Капитан на мгновение задумался:

– Раз пятнадцать или шестнадцать.

– И всегда спокойно?

– Раз-другой пираты нападали, но удавалось или отбиться, или удрать от них.

– А если непогода?

– С хорошим балластом непогода моему кораблю не страшна. – Моряк произнес это очень уверенно, однако тут же сплюнул в сторону – любой крестьянин из самой дальней глуши знает, что именно так следует просить о хорошей погоде, – что несколько снизило убедительность его слов.

– Балласт? – пробормотал я, не имея понятия о том, что значит это слово.

Редвальд стоял совсем рядом со мной, и я увидел, с какой нежностью он положил руку на деревянное перильце борта.

– Это тяжесть, которую укладывают на самое дно корабля, чтобы его не перевернуло волной, – объяснил он. – Под всем этим вином лежат еще жернова для ручных мельниц весом этак на пару тонн.

Он снова рыгнул и продолжил:

– Одному богу известно, почему нортландцы не умеют делать хороших жерновов. Их жены предпочитают камни, которые мы возим из Айфеля. Так уж мир устроен: для женщин, которые трудятся, не разгибая спины, – камни, чтобы они могли молоть муку, пока их мужчины будут хлебать вино.

Я всматривался в лежавшую впереди тьму. Время от времени на воде возникали белые пятна и, метнувшись в сторону перед самым носом, исчезали во мраке – это были спавшие на воде чайки. Я сразу вспомнил, в какой восторг пришел Вало, увидев чаек, пролетевших над рекой с моря. Он ведь жил в лесу и никогда прежде не видел таких птиц. Парень спросил меня, не этих ли птиц мы должны привезти королю, и Редвальд, услышав это, расхохотался.

Мои мысли перебил голос хозяина корабля:

– У сарацина, твоего компаньона, наверняка должны быть знакомые в Каупанге.

Корабельщик оказался наблюдательным и сообразительным: он сразу распознал в Озрике сарацина. Впрочем, кто-нибудь мог и сообщить ему об этом.

– Насколько мне известно, Озрик никого не знает в Каупанге. Он там никогда не был, – резко ответил я, сразу задумавшись о том, для чего Редвальд выуживает из меня эти сведения.

– Значит, будет у него шанс повидаться с соплеменниками. Сарацинские купцы забираются чуть ли не так же далеко, как и мы, фризы. И в Каупанге каждый год бывает по несколько человек. Покупают в основном рабов и меха и расплачиваются серебряной монетой. – Тут капитан сделал выразительную паузу, которая снова насторожила меня. – Так что будет полезно иметь с собой кого-нибудь, кто сможет распознать подделку.

– Уверен, что Озрик сможет при необходимости помочь тебе, – осторожно сказал я.

– Нортландцы не любят монет, – заметил моряк и снова сделал небольшую паузу. – Они считают, что толковый чеканщик может подмешать в металл всякой ерунды так, что никто этого и не заметит. Эти люди предпочитают доверять кускам разломанных серебряных украшений.

– А как насчет золота?

– Этого там почти не водится. Разве что изредка попадется византийский солид. Золото должно быть с драгоценными камнями – его рубят топором.

– Ты, похоже, разбираешься в золоте и серебре не хуже, чем водишь корабль в непроглядном мраке, – проговорил я, желая немного польстить ему. Но ответ капитана изумил меня:

– Так ведь, когда занимаешься меняльным промыслом, всегда получаешь большой доход.

Пришла моя очередь сменить тему:

– Еще в Дорестаде ты сказал, что мог бы и сам догадаться, что я могу знать саксонский.

Редвальд хохотнул:

– Имя Зигвульф редко встретишь у франков. А у нортландцев и саксов – куда как чаще. И что же привело тебя ко двору короля Карла?

Он задал этот вопрос как бы между делом, но мне снова показалось, что за этим кроется нечто большее, чем простое любопытство.

– Это случилось не по моей воле. Меня отправил туда Оффа Мерсийский, чтобы я не путался у него под ногами, – рассказал я. На такой прямой и честный ответ мой собеседник наверняка должен был отреагировать. Так и вышло.

Редвальд глубоко, с громким звуком, втянул в себя воздух:

– Оффа – злопамятный и вредный поганец. Я частенько торгую в его портах и очень не хотел бы, чтобы все узнали, что у меня был пассажир из тех, кого он не любит. Это может сильно повредить моим делам.

– Тогда позаботься о том, чтобы в Каупанге я не привлек внимания никого из тех, кто мог бы сообщить Оффе, что я прибыл туда с тобой, – поспешно ответил я. Не такая уж надежная защита на будущее, но все же лучше, чем ничего!

– Так я и сделаю, – напрямик ответил Редвальд.

Говорить, в общем-то, больше было не о чем, так что я повернулся и поковылял по палубе, очень осторожно передвигая ноги, чтобы не попасть в какую-нибудь петлю или еще что-нибудь из бесчисленного множества почти невидимых во тьме препятствий. Когда я добрался до лестницы, ведущей в трюм, где Озрик и Вало приготовили среди кип и коробок товара место, чтобы спать, за спиной у меня прозвучал в темноте голос Редвальда:

– Желаю хорошо выспаться, Зигвульф, даже на такой жесткой подушке!

Я застыл, не успев поставить ногу на ступеньку. Моей подушкой было не что иное, как седельная сумка, набитая королевским серебром.

* * *

Назавтра, хорошо за полдень, мы вышли из устья Рейна. Впрочем, я не смог бы сказать, когда именно мы покинули реку и оказались в море. Вода была такая же мутная, зеленовато-бурая, да и на низком плоском Фрисландском берегу не было видно никаких примет, которые говорили бы о том, что мы расстались с сушей. Как только небольшое волнение начало плавно поднимать и опускать корабль, бедняга Вало побледнел и принялся негромко стонать. Он так вцепился в ограждение палубы, что даже костяшки его пальцев побелели. Редвальд мрачно посоветовал ему поглубже дышать морским воздухом и смотреть на горизонт – так, дескать, легче будет. Но Вало лишь еще крепче зажмурился и поскуливал от неприятных ощущений. Вскоре он уже сидел на палубе, прижавшись головой к коленям, и беспомощно икал. Озрик внизу караулил сумки с деньгами, а я торчал на палубе и наблюдал за шестерыми моряками на тот случай, если они задумают что-нибудь дурное. Те переговаривались между собой по-фризски и не касались иных тем, кроме погоды. Насколько я понял, они рассчитывали быстро и легко добраться до Каупанга, потому что ветер в это время года обычно дул с юго-запада и благоприятствовал нашему путешествию. Успокоенный, я, пригнувшись, пролез под большим четырехугольным парусом, от которого сильно пахло рыбой и дегтем, и направился на нос, где рассчитывал побыть в одиночестве.