Война (СИ) - Дильдина Светлана

А тут эта девчонка…

Лиани — то ли опять жар начался, то ли разыгралось воображение — будто сам все увидел, а не просто лился в ухо приятный, чуть хрипловатый голосок.

Ей было столько же, сколько этой служаночке — лет семнадцать. Аянэ в селе знали как слегка тронутую — говорят, в детстве она заблудилась в болотах и невесть чего там насмотрелась, прежней больше и не была. А матери Аянэ что делать — любила и такую дочь. Ее и саму считали неудачницей: муж провалился под лед, в лихорадке сгорел за два дня, братья тоже не зажились: одного убили в драке, другой повздорил со старостой и был отправлен на выселки, там и остался навечно. Женщина плела корзины и кое-как перебивалась, согнулась до времени. А дочка повадилась уходить в холмы и там встретила красивого молодого разбойника. Так что в скором времени корзинщица ждала внука.

Аянэ же… бродила по улицам, улыбалась, песенки напевала. Видно, что счастлива.

Когда увидела любимого своего — в крови, полуживого, в окружении стражников, сперва просто пыталась пробиться к нему через толпу, молча, сосредоточенно, а толку-то — скорее рыба по песку проползет. Потом исхитрилась, у кого-то между ног пробралась. Почему на дурочку сразу внимания не обратили, неясно, только один из земельных ее разбойника по лицу ударил. Тогда она подскочила, рысью накинулась на главного и давай кусаться.

Он так отшвырнул Аянэ… неудачно очень пришлось, на угол телеги, девушка разбила висок. И ведь намеренно с силой толкнул, видно, разгневался за укусы. Посмотрел, как она лежит, а под головой натекает красное, усмехнулся и дальше пошел.

Тут и мать подоспела, то трясет дочку, то баюкает, но толку нет. А потом как закричит проклятие вслед… мол, чтоб тебе в жизни доброго слова не слышать. Только ведь, хоть и сила в материнских словах, разве это проклятие? Они-то, такие, привычны… А за добрым словом ходить далеко не надо, только двери веселого дома открой.

После рассказа Кэйу на душе крысы попискивали. Девушка еще какое-то время покрутилась рядом, потом, сообразив, что они-то в гостинице эту историю сто раз меж собой и гостями перетерли, а Лиани только услышал, покинула комнату, пообещав ждать внизу. Заботливая — медное зеркальце ему оставила, а еще раньше принесла воду, умыться.

Приведя себя в порядок, юноша снова уселся на кровати, глядя на затянутый бумагой оконный переплет. Он светился оранжевым — стемнело уже на улице, фонари бросали теплый свет. Сейчас проверить лошадь свою, а потом… В зал не хотелось; там, верно, снова и снова вспоминают сегодняшнее. Уже и разбойники те мертвы, а где-то в бедном доме, может, мать сидит у тела своей неразумной дочери.

Нет, не хотелось в зал. Лучше и вовсе прочь со двора, пройти по снежку — Кэйу говорит, с полудня его много нападало.

Пол под ногами ощущался еще несколько шатким, в остальном все вроде было в порядке. Лиани спустился, прошел через угол зала — а народу и вправду много сегодня, верно, пришли посидеть и местные. Сбоку, недалеко от входа, отгороженный грубоватой узорной решеткой, стоял небольшой стол — видно, для особых гостей. Человек с широковатым жестким лицом катал перед собой кружку, чуть прикрыв веки, будто надоело все на этом свете. И повязка головная — не со знаком отряда. А темно-синяя, с золотом вышитым жаворонком. Рядом с Нэйта-младшим сидели двое незнакомых юноше земельных стражников.

Ох ты ж… Где бы встретить.

Сразу заныла каждая косточка, напоминая о прошлой встрече. Горло сдавило, почудился запах крови, потрескивание пламени в жаровне, бесконечное солнце, от которого не укрыться, все так явственно — словно и не было ничего после. Вся недавняя слабость вернулась, не мог сейчас сделать ни шагу.

Макори был пьян. Хоть и попробовал Лиани отступить, затеряться, юношу он заметил. Вскинул мутные глаза:

— Я тебя видел.

Поманил Лиани. Тот вынужден был подойти.

— Так где я видел твое лицо?

Лиани молчал, пытаясь придумать ответ. Голова гудела, мыслей не было ни одной. Макори вдруг ухмыльнулся, сказал собутыльникам «Пошли прочь» и велел юноше сесть напротив. Когда остались одни, произнес:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Гадаешь, как бы соврать? Не трудись. Я вспомнил тебя. Так что, снова попытаешься убежать?

— Нет.

— Отчего такой смелый?

— Это не смелость. Тогда я не мог бросить одного человека.

— Наверняка бабу, — рассмеялся Макори. — Мне рассказывал этот твой…Орни. Но я бы и сам понял…

Тяжело было под его взглядом, потому еще, что он смотрел будто бы сквозь, на что-то одному видимое и неприятное. А ведь это про них говорила Кэйу, запоздало сообразил Лиани. И смерть девушки… а ведь вот он сидит напротив, тот, кто ее толкнул. О чем думает — о своей жертве? Или о прозвучавшем недобром, полном отчаяния пожелании?

— Так что, сердечные дела завершились? Может, скажешь тогда, что за нежить тебе помогла? — снова смех, и снова — ни искорки веселья в глазах.

— Один мой знакомый.

— Так я и думал… байки все это, о призраках, — оглянулся; стражники сидели неподалеку. И в лучшем бы состоянии от них не ушел, а уж сейчас… Жаль только, Дом Нара поверил ему зря.

— А все-таки страшно, белый весь, и пальцы дрожат, — с удовлетворением отметил Макори. Одним взмахом руки стребовал новую кружку, сделал длинный глоток.

— Катись ко всем демонам. Прямо сейчас убирайся. Считай, получил прощение, и от службы я тебя освободил.

Видимо, растерянность Лиани заметив, расхохотался:

— Думаешь, я такой добрый? Нет. Тебя все равно проклинать будут потерявшие близких. А я… пусть меня хоть одна живая душа вспомнит добрым словом. Ты благодарный, ты вспомнишь.

Лиани стало не по себе. Двинуться с места он не решался. Нехорошее было в словах и голосе младшего Нэйта, нетутошнее.

— Проваливай, говорю, пока я так пьян… Протрезвею — слова своего назад не возьму, людей по следу не буду слать, но увижу — могу и убить. Сам знаешь, что заслужил.

**

Лайэнэ знала, что он придет. Еще после странного завершения истории с Кайто — после того, как заподозрила, кто к этому причастен — думала, что просто так не отпустит. Новых амулетов в своем доме не вешала, хотя снять старые рука не поднялась. Но день проходил, падал в красное марево на горизонте, и ничего не случалось.

Подоспел последний месяц зимы, и слухи в городе поменяли окраску — забывались непонятные смерти, теперь все больше толковали о войсках рухэй у границы. От Лиани или о нем не было вестей. Ждала — чего угодно. Почти обрадовалась, когда среди ночи проснулась и увидела свет.

Подсвечник, взятый, видимо, у служанки… жива ли она? — Энори поставил на стол, сидел и смотрел на трепетавшее в струйке воздуха пламя. Лайэнэ приподнялась на локтях; одеяло сползло, и сразу холодно стало — окно он открыл, следуя давней привычке.

— Что ты сделал с моими слугами?

— Ничего, спят.

Нельзя говорить с теми, кто невероятно похож на недавно умерших родных — но ведь так трудно поверить, что перед тобой нежить, принявшая дорогое обличье… А тут и верить ни во что не надо, Лайэнэ знает, кто он; но, Заступница, почему так спокойно-то?!

— Садись, что ли, поговорим.

— Дай мне одеться, я не снежная дева, радоваться холоду.

Хорошо, домашнее платье тут было, и с вечера осталась накидка, сама, без служанки справится. Оделась, опустилась на стул напротив. Глупо разговаривать с ним из угла, так хоть глаза видно. Коснулся ее запястья, молодая женщина отстранилась. Раньше, даже испытывая ненависть, все равно невольно рассматривала его. Сейчас не хотелось, будто сидело рядом что-то очень безобразное. Пересилив себя, подняла взгляд — не слишком-то почитаешь по его лицу, но хоть что-то.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Ощутила запах холода, снега… а раньше была хвоя и зеленые яблоки. Но он живой, рука теплая, и у кожи, у губ — и при свечах видно — вроде, нормальный оттенок, не мертвенно-голубоватый или еще какой, не годящийся для человека. А, какое все это имеет значение!

— На сей раз ты пришел без цветов.

— Вокруг без того довольно белого. А тебе не нужен лишний знак внимания от меня.