Мать четырех ветров - Коростышевская Татьяна

— Была б охота ноги трудить! Я в себе уверена.

— А грустишь тогда отчего?

Я серьезно поглядела на друга.

— Зиг, вот у тебя бывает, что делаешь что-то, стараешься, жилы рвешь… А потом остановился на минуточку, дух пере­вести, и думаешь: «А какого лешего оно мне вообще сда­лось?»

Огневик озадаченно потер переносицу кончиком пальца.

— Донья Лутеция позволит мне пригласить ее на прогул­ку в сад?

Я чинно присела в ответ и затрепетала ресницами.

— Вы заставляете меня краснеть, сударь…

От невинного кривляния грусть слегка померкла. Барон предложил мне руку, я покачала головой. В нашем двулич­ном университетском мирке прикосновения на людях не по­ощрялись. В конце концов, он — Зигфрид Кляйнерманн — преподаватель (хотя я, к примеру, ни разу не видела его за ка­федрой), дипломированный маг и прочая, и прочая, и прочая. А я — нерадивая студентка с сомнительными манерами и по­стоянно прорывающимся просторечным говорком. Да и не­прилично это, чтоб посторонний мужчина с девицей под руку прохаживался. Вот когда он, наконец, на своей Крессенсии женится, когда станет моим дядюшкой, тогда по-родст­венному…

— Что тебя так развеселило?Мы в этот момент как раз огибали заросший ряской пруд, поэтому я не ответила, сделав вид, что поскользнулась на влажных плитках дорожки.

— Желаешь прогуляться под кронами вековечных сосен или посетим беседку? — все же подхватил мой локоток га­лантный кавалер. — Выбирай.

— Беседка, — решила я после недолгого раздумья. — Пол­день, самое время поддерживать местные традиции. Устро­им сиесту.

Белоснежная мраморная ротонда возвышалась над обры­вом, на самой окраине парка, и была местом часто посещае­мым. Мной-то уж точно. Здесь было прохладно в самое жар­кое пекло, соленый аромат близкого моря смешивался с тер­пким запахом сосновой смолы, а жизнь казалась легкой и приятной без зубрежки, сплетен и прочих прелестей моего теперешнего положения. А еще отсюда открывался восхити­тельный вид на бухту, на пенные барашки волн, над которы­ми в любую погоду носились полчища крикливых чаек, на зубчатые гребни утесов, на бескрайнюю, тянущуюся до само­го горизонта водную гладь.

— Лутоня, — серьезно проговорил Зигфрид, усаживаясь на скамью, шпага глухо брякнула, соприкоснувшись с мра­мором, — я должен задать тебе очень серьезный вопрос.

— Задавай. — Улыбаясь, я ловила губами соленые поце­луи ветра.

— Что тебя связывает с Мануэлем Изиидо?

Я, не открывая глаз, покачала головой:

— Зиг, мы же с тобой договаривались: в душу друг другу не лезть.

— Он довольно загадочный персонаж, — продолжал меж тем настойчивый огневик. — Молоденький дворянчик, чье состояние составляли поначалу лишь конь пегой масти да шляпа с пером, за год разбогател и приобрел кое-каких по­кровителей при дворе. Настолько разбогател, что вызвал ин­терес у руководства университета.

— И что? — Я, наконец, соизволила открыть глаза и по­смотреть на собеседника со всей доступной строгостью. — Тебя родители не учили в чужой мошне деньги не считать?

— И знаешь, что любопытно? — Зигфрид не захотел втя­гиваться в перебранку. — Неожиданный взлет благородного кабальеро совпал с появлением в Кордобе некой юной осо­бы…

— Зиг, — изобразила я недоумение, — со мной в наш досто­славный университет еще два десятка человек прибыло.

— Не юли! Тебя постоянно видят в трактире, комнату в котором снимает Изиидо, ты распоряжаешься огромными суммами денег, которыми, видимо, он тебя снабжает. Скажи мне, вы любовники? Поэтому ты отказалась от всех предло­жений инициации, поэтому ты не боишься сегодня взойти на башню?

Я вскочила со скамьи:

— Барон! Вы оскорбляете меня!

— И что? — ухмыльнулся огневик. — Ты потребуешь са­тисфакции? Может быть, в Элории найдется хоть один муж­чина, согласный вступиться за твою честь? Ах да, господин Изиидо, наверное, мог бы… Пошлем за ним?

Ёжкин кот! Да если бы сейчас при мне была шпага, даже не та, которая в плотной льняной обмотке хранится у меня под кроватью, а самая завалящая, уши барона уже украшали бы его же колет. Потому что как фехтует мэтр Кляйнерманн, я видела, и зрелище это на меня впечатления не произвело.

— Лутоня, — шепнул ветер, — Лутоня-а-а-а…

Значит, кто-то обо мне что-то говорит, и ветреный дружок спешит сообщить об этом. Потом я услыхала несколько обидных словечек, произнесенных шуршащим баритоном Игоря, а потом… Просто разревелась, бессильно опустив­шись на скамью.

— Не плачь, — обнял меня Зигфрид. — Прости, пожалуй­ста, я не хотел тебя обидеть.

— Не хоте-эл, — всхлипнула я. — А сам…

— Девочка моя, я очень встревожен. Твои странные зна­комства за стенами университета привлекают внимание очень влиятельных особ. Если бы ты помирилась с дедом, я мог бы быть спокоен за твое будущее. Клан Терра смог бы тебя защитить от всех невзгод.

— Клан Терра отрекся от моих родителей, когда им требо­валась помощь. Они умерли из-за того, что дон Филиппе Алехандро отказал им в крове.

— Это тебе бабушка сказала?— Ты хочешь обвинить ее во лжи? — опять попыталась вскочить я.

Зигфрид мягко, но настойчиво меня удержал. Я присло­нилась виском к его груди и закрыла глаза.

— Я понимаю, что там дело было темное. Война, моровое поветрие, голод. Я читала, тогда в Кордобе больше половины населения полегло, но он же мог помочь! Дед! Какой он мне дед? Так, дядька какой-то посторонний.

— Может, тебе стоило ему сначала наедине свои сообра­жения изложить, а не на торжественном приеме в лицо пле­ваться?

— Если ты хочешь со мной окончательно поссориться, так и скажи.

Огневик не ответил, продолжая гладить меня по голове.

— Зиг, я же везде про своих родителей сведения искала — и расспрашивала, и Иравари кучу документов перерыла…

— Ну, как твоя демонесса умеет информацию добывать, я осведомлен. А также о качестве этой самой информации.

— Она, конечно, не идеальна, — согласилась я, — но архи­вы клана Терра уже, наверное, назубок знает.

— Поговори с дедом.

— Не обещаю.

— И второе: про Мануэля Изиидо забудь. Это очень не­подходящее для тебя знакомство, неподходящее и опасное.

Я неожиданно зевнула. Все-таки послеобеденный сон не­глупые люди придумали. Неплохо было бы сейчас ча­сок-другой подремать. Конечно, если бы еще поесть перед этим получилось.

— Забуду, честно забуду. Через седмицу наверняка, а че­рез две — как пить дать.

Нежиться в сильных мужских объятиях было приятно, я откинула голову, прислонившись затылком к шершавой тка­ни колета.

— Зиг, а ты знаешь что-нибудь про «Мать четырех вет­ров»?

— Это что еще такое? — сонно переспросил огневик. — Какое-то стихийное заклинание?

— Мне кажется, скорее, некий предмет, возможно — арте­факт. В одном разговоре недавно всплыло, а я уточнить не успела.

— Хочешь, чтобы я расспросил ректора или посмотрел в тайном архиве?

— Ты меня очень этим обяжешь.

— Маленькая интриганка.

— Бесстыжий льстец…

Издали донеслись два колокольных удара, потом еще два.

— Мне пора, — прошептал Зигфрид. — С сожалением вы­нужден признать, драгоценная донья, что наша прогулка подходит к концу.

— Ты иди, мне еще хочется здесь побыть. — Я с неохотой высвободилась из его длинных рук. — Все равно еще часа два результатов дожидаться.

— Хочешь, я закажу для тебя в канцелярии разрешение на свободный вечер? В городе появился известный кукольник, и сегодня он будет выступать на площади Розы.

— Было бы неплохо, — оживилась я. — Куклы какие, пер­чаточные? Ну, их еще здесь буратини называют.

— Не интересовался такими тонкостями, — пожал плеча­ми огневик. — Вот вечером и посмотрим. Договорились?

Я широко улыбнулась и кивнула, а потом долго провожа­ла взглядом сутуловатую фигуру, неспешно спускающуюся с холма.

— …Кляйнерманн все так же норовит залезть под каждый каблук, попадающий в поле его слабого зрения.

Тягучая интонация, мед и сталь. Я резко развернулась, чтобы, как в пропасть, рухнуть в синюю глубину его глаз. Ма­нящих, пугающих, родных, но таких холодных сейчас. Ска­зочный Кащей, мой разлюбезный фальшивый супруг — ва­лашский господарь Влад по прозванию Дракон с безмятеж­ным видом сидел на лавке, где только минуту назад я, обняв­шись, беседовала с Зигфридом. Господарь выглядел свежим, будто только что выбрался из прохладной купели. На отрос­ших ниже плеч волосах блестели капельки воды. И все так же остры были его скулы и причудливо изогнуты брови и твер­ды очертания губ, которые, я помнила, так приятно было це­ловать. Кружевная белая сорочка с широким воротом откры­вала ключицы, темные штаны заправлены в короткие мягкие сапоги. Ни плаща, ни шпаги, будто не в горячей Элории мы с ним повстречались, а на полонине, на горном пастбище, со­брались овец выпасать.