Тайны прошлого - Джулия Хиберлин

Об этом она могла и не говорить. Я помнила. Но желание выстроить собственную жизнь, быть самой собой тогда перевесило все остальное.

Сэди снова опустилась на диванчик, потянулась ко мне через стол.

— Пожалуйста, скажи что-нибудь.

Я проигнорировала ее жест. Я не хотела ее утешать. Я ничего не чувствовала.

— Вы о чем говорите? — Теплое тело Мэдди внезапно прижалось к моему боку.

Мы не ответили.

— А знаешь, из них можно сделать джорты, — сказала она.

— Что? — удивилась я.

Мэдди оттягивала меня от края, шаг за шагом.

— Твои джинсы. Можно обрезать и сделать шорты. Джорты.

Глава 7

Я уехала от них после оживленной партии в шахматы с Мэдди, причем вместо фигур у нас были многочисленные солонки, перечницы и тюбики губной помады. Запомнить, что означает ту или иную фигуру, было игрой само по себе.

Мне начинало казаться, что Мэдди специально теряет фигурки, чтобы играть становилось еще сложнее и интереснее.

Я обожала эту малышку.

Милая, непоседливая, смелая и очень, очень умная. Когда Сэди забеременела в свои девятнадцать, а парень сбежал от нее, никто из нас и не представлял, что это на самом деле одна из лучших вещей, случившихся в нашей семье, и в то же время одна из самых выматывающих.

В мозгу Мэдди без приглашения поселился маленький «орешек». Однажды, когда ей было три, она упала со спины животного — прошла наш всеобщий ритуал посвящения в Девчонки МакКлауд. Сканер в пункте неотложной помощи показал зловещую тень. Папа тут же взялся за дело. Поездки в клинику Майо, онкологический центр Андерсона, бостонскую детскую… Несколько курсов лучевой терапии не произвели на опухоль никакого впечатления — все попытки внешнего влияния она игнорировала.

Но и не увеличивалась. Уже шесть лет Мэдди последовательно превосходила своих одноклассников во всем: в беге, чтении, письме. Один раз в год она проходила МРТ и врачи Форт-Ворса устраивали консилиум, раз за разом приходя к одному и тому же выводу. Неврологи говорили, что с каждым месяцем возрастает вероятность того, что Мэдди проживет вполне нормальную жизнь. Иногда мне начинало казаться, что лучше не знать, что происходит у нас внутри.

Глядя на ее личико, на нахмуренные пушистые брови, на то, как она выстраивает стратегию игры, чтобы стереть меня с лица земли, я пообещала себе, далеко не впервые, что ничему не позволю забрать ее у меня. Ни враждебному обитателю ее мозга, ни злобным силам внешнего мира.

Сэди наблюдала за нами с кушетки, обновляя свой сайт украшений в макбуке. Мы почти не разговаривали до тех пор, пока я не собралась уезжать.

Меня ждала первая ночь вне крошечной гостевой спальни Сэди, на нашем фамильном ранчо, в доме у дороги — ночь, запланированная еще до событий этого долгого дня. Теперь у меня появилась еще одна веская причина устроиться в другом месте. Я хотела отвлечь те злобные силы, которые на меня нацелились, и проложить себе новый путь.

Сэди проводила меня до пикапа. Протянула мне старый пакет из «Нордстрома», в который уложила свою одежду, и бумажную сумку на веревочных ручках с обувью. Предложение мира.

— Это тебе на первое время, — сказала она.

Наши размеры почти совпадают, ее вещи будут мне лишь слегка в обтяжку. Я так торопилась на самолет, услышав о папе, что уложила минимум одежды, а из обуви у меня была только пара потрепанных ковбойских сапог, в которых я улетала.

А теперь я лишилась и джинсов. Зато приобрела пару джортов.

— Томми, ты могла бы привезти ко мне свою одежду. Я не против ее постирать. Уже не помню, когда в последний раз работала старая мамина машинка.

— Я в порядке. Не стоит беспокоиться.

Я захлопнула дверцу, но она осталась стоять у машины, скрестив руки на груди в той воинственной позе, которой я не видела с тех пор, как в четыре года Сэди разозлилась на папу за то, что не дал ей объездить на гольф-мобиле всю нашу собственность. Я опустила стекло.

— Когда ты уезжаешь? — спросила она. — Я имею в виду в Вайоминг? Вернешься к тем детям и своему исследованию? Ты ведь можешь просто забыть обо всем. Оставить ранчо и дела Вэйду, он позаботится.

«Снова сбежишь», хотела она сказать.

— В том-то и дело, Сэди. Я не уеду. Не в этот раз. — В темноте я не могла прочитать выражение ее лица. — Пожалуйста, будь осторожнее, — сказала я ей. — Закрывайся. И включи ту дорогущую систему безопасности, которую установил Вэйд.

— Я хорошо подготовлена, — ответила сестра. Если моя немногословность ее и беспокоила, она не показывала этого. — А то, что ты посоветовала, для нас стандартная процедура.

Я включила первую передачу и судорожно вздохнула. Все, что я любила больше всего на свете, помещалось в крошечный жестяной трейлер, торчащий посреди прерии. И я не собиралась позволять кому-то вроде Розалины Марчетти отнять это у меня. Или обесценить.

— Мы навсегда, — произнесла я слова, которые, будучи девчонками, мы часто писали вместе на тротуаре у школы, на песке пляжей, на запотевших окнах в машине.

Сэди смотрела, как я уезжаю, ее фигурка в зеркале заднего вида становилась все меньше и меньше, пока ее окончательно не поглотила тьма.

* * *

Пикап тащился по колдобинам. Сквозь кроны деревьев мне уже подмигивали запрограммированные системой безопасности фонари у дома. Раз в месяц здесь появлялась команда уборщиков, открывались окна, выметалась пыль, но дом пустовал с тех пор, как мама попала в больницу. Не могу сказать, что меня так уж радовала одинокая ночь после событий последних суток, ведь я не знала, что таится в темноте за освещенным периметром, под луной, которая то выныривала из-за облаков, то пряталась обратно.

Я вышла из пикапа, забросила рюкзак на плечо, в правой руке сжимая пистолет сорок пятого калибра, а в левой чемодан, и двинулась на веранду. Выудила ключ из-под потрескавшегося горшка в кашпо у крыльца. Фамильный призрак покачивался где-то рядом от мягкого ветерка. Воздух был влажным и свежим, как перед грозой. Дверь привычно взвизгнула, когда я толкнула ее и набрала охранный код.

Мы с Сэди еще не разобрали мамины вещи. Нам обеим не хотелось признавать, что она никогда не вернется.

Но я думала о том времени, когда придется многое признать.

Дом казался опустевшим и гулким, будто скорлупа того, что было тут раньше. Я поспешно защелкала выключателями, прогоняя тени, уронила у лестницы рюкзак и пакеты, прошла по коридору, но не в комнату мамы в новейшем крыле, а в сторону кухни и центральной фигуры моего детства — длинного дубового фермерского стола, за которым мы ели, смеялись, учились решать алгебраические уравнения, оставляли на дереве царапины и отпечатки. К столу, за которым ссорились мама и папа.

Я открыла салунную дверцу уютной подсобки рядом с кухней. Это было любимое место мамы. У широкого окна, которое папа прорубил специально для нее, стоял мамин антикварный столик. Когда-то из этого окна можно было увидеть, как гуляют ленивые коровы, буйствует природа и две маленькие девочки задумывают игры, которые время от времени заканчиваются наложением швов.

Здесь я сжималась в комочек на полу, в пятне солнечного света, и наблюдала, как мама работает со счетами или пишет письма.

Эта комната всегда была для меня надежным убежищем. И если мама что-то прятала, то именно здесь я смогу это найти.

Я положила пистолет на столешницу, отодвинула фаянсовую фигурку пианистки, вазу с морскими раковинами и маленький сборник стихов Эмили Дикинсон в синем бархатном переплете.

Пистолет рядом с ними смотрелся ужасно. Его характер навсегда изменился сегодня, когда я впервые выстрелила от страха.

Мамино окно зияло большим черным провалом в ночь. Уличные фонари освещали только фасад дома, а сегодняшняя сумасшедшая луна скрылась за тучами.

Мне представилось бледное лицо, выныривающее из темноты за окном, как пловец, поднявшийся из глубин к поверхности озера.

Там может стоять человек, угроза, а я не узнаю о нем, пока меня не осыплет осколками.

Прекрати, велела я себе. Перестань немедленно!

Я дернула шнур занавесок, закрывая окно.

Столешница поддалась легко. Внутри стол представлял собой лабиринт отделений и маленьких ящичков.

Средний ящик в верхнем ряду всегда завораживал нас с Сэди — его маленькая замочная скважина была сделана в виде резной обезьянки, прикрывающей лапами глаза.

Но ирония сегодня была мне недоступна. Я подергала ящик, но он не поддавался. Я открывала и закрывала остальные десять, но в них оказался обычный мусор: скрепки для бумаг, старые ключи от машины, связка резинок для купюр, горсть разномастных пуговиц.

Большой ящик справа я оставила напоследок и теперь рванула его от всей души. Я знала, что там: простой белый официальный конверт с мрачной надписью «Прочитать после моей смерти». Мама, в качестве последнего своего осознанного действия, показала мне, где именно он находится. Похоронные приготовления, сказала она. Я перевернула конверт, борясь с желанием сломать печать. И сознательно отправила его обратно в ящик. Для начала мне нужно было уяснить совсем другие вещи.