Крымская повесть - Николай Самвелян

Пока Владимир отмывал скипидаром руки, она ни с того ни с сего принялась рассказывать, что ее отец, тульский торговец мануфактурой и страстный библиофил, мечтает купить в Крыму землю, построить дом со специальными залами для библиотеки и здесь, в покое, провести остаток дней. Но вряд ли по нынешним временам можно обрести покой где бы то ни было, даже на этом прекрасном полуострове.

— Правда, Александр, который так внезапно возник в Ялте и так же внезапно исчез, выдвинул оригинальный проект. Надо, мол, сделать из Крымского полуострова остров. Перекопать перешеек, отбуксовать Крым в море… Остроумно и не так уж бессмысленно. А вдруг со временем так и сделают? Но пока и в Крыму покоя нет. Кстати, вам Александр не писал? Жаль, если больше не наведается к нам. Необычный он. И тоже будоражащий. Сын плотника. Ему бы и самому в плотниках оставаться. Но, полагаю, метит много выше. Как бы не в Робеспьеры.

— С чего вы взяли?

— Решителен, смел, умен. Сверх того — ироничен. А ирония — привилегия богов или очень сильных, уверенных в себе людей. Могло ли, пусть даже шутливое, предложение перекопать перешеек и сделать из полуострова остров прийти на ум каждому второму? К слову, во всех вас есть что-то общее. Будто бы и разные люди, каждый по своему фасону и на свой манер, а какую-то схожесть я все же ощущаю. Не возражайте! Нет смысла.

Затем Надежда без всякой связи с предыдущим рассказала, что недавно ездила в маленькую болгарскую деревушку Коктебель, в одиннадцати верстах от Феодосии. Там пока еще тихо. Но надолго ли? Кроме того, сам пейзаж ей не понравился. Ломаные, хищные линии горных кряжей. Кажется, что здесь только что закончился шабаш могучих подземных сил. Извергался вулкан, рушилось небо, вздымалась земля, плыла лава. И вдруг все это на минуту, как по команде, застыло, зазеленели, осененные внезапным покоем, склоны гор. Но надолго ли?

— Это место похоже на то нервное море, которое вы сейчас пишете. Внешне спокойное, но в любую минуту жди бури. Кстати, небо хмурится. Не пора ли вам прервать работу? Заодно и меня проводите. Не очень весело возвращаться в такой час одной. Давно мы не были с вами на этюдах.

Владимир молча протянул руку к гвоздю, на котором висел плащ.

У входа в дом Витька Эдельвейкин сооружал нечто странное, напоминающее ветряную мельницу. Веселый, неунывающий Витька — часть настоящего, живого мира. Кем он станет, когда вырастет?

— Витя, что это будет?

— Фейерверк.

— А дом не подожжешь? Подожди меня. Скоро вернусь. Вместе его запустим.

— Ладно, — сказал Витька. — Буду ждать полчаса. Потому возвращайтесь скорее. У меня терпение не бесконечное.

Ветер гнал по тротуарам сухую листву. И оттого казалось, что весь город наполнен шуршанием. Как будто Ялта о чем-то шепталась с тяжело вздыхавшим морем — это волны бились о причал.

— Почему же вы молчите? Вас смутил мой визит? Но в наши времена давно пора отказаться от условностей. Мы живем не в восемнадцатом и уже давно не в девятнадцатом веке. Нет ничего зазорного в том, что я решила навестить вас и посмотреть, как идет работа. Да и вообще я крайне любопытна, как все остроносые женщины. Разве вы не знали этого поверья? Ну, как же! Будь у египетской царицы Клеопатры нос покороче, она вряд ли обратила бы на себя внимание Цезаря и Антония и не наделала бы стольких бед в древней истории.

Трудно было понять, говорит ли Надежда все это всерьез или же подтрунивает над собеседником да и над собой заодно. Ведь не могла же она не знать, что ее считают одной из самых изящных дам, появляющихся нынешней осенью на ялтинской набережной. И слова о длинном носе были, надо думать, не более как кокетством. Но в присутствии Надежды трудно было отделаться от какой-то смутной тревоги и ощущения, что с тобой не беседуют на равных, а изучают с холодной отвлеченностью анатома.

— Звезд не видно, но и дождя еще нет. Может быть, не будем спешить домой? Кроме того, считаю, что имею некоторое право на ваше внимание. Так ли, иначе ли — я рекомендовала вас как очень способного художника Зауэру. Нет, не пугайтесь, в ответ я не потребую никакой платы… Разве что немного внимания. Видите: говорю обо всем прямо, без обиняков. Что делать, времена стыдливой скромности, романса «На заре ты ее не буди», полуоттенков, полутонов в отношениях ушли в прошлое. Разве не так? Мы живем в эпоху быстрых действий, быстрых решений и скорых дорог. От Тулы до Москвы всего шесть часов чугункой! Скоро даже в вашей Ялте появятся автомобили. Вы видели когда-нибудь автомобиль? Только читали о них? А я, представьте, уже даже прокатилась на одном из этих чудищ. Нет, не в Туле — в Москве… Хоть чад от него невыносимый, но он, без сомнения, скоро оставит без работы бедных лошадок… Вы хмуритесь? Отчего?

— Мне просто неясно, почему вы столь внимательны ко мне и принимаете такое участие в моей судьбе?

— Вы действительно ждете ответа на свой вопрос?

— Конечно.

— А ведь ответить не так-то просто. Пришлось бы говорить о вещах слишком серьезных. Иногда я вас поругиваю и подтруниваю над вами, но в душе понимаю, что вы — художник божьей милостью. Видите мир в цвете, красках, образах. Дышите открытой грудью. И не совсем похожи на других. Мне приятно вас видеть, идти рядом, говорить те слова, которые я сейчас произношу. Разве под каждое действие нужно подводить теории? Разве во всем нужно искать цель? Какая может быть цель в самой жизни? Мы просто существуем — и все тут! Как существуют птицы, рыбы, морские водоросли. Правда, им проще. Они не наделены сознанием. И потому не утруждают себя самообъяснениями, поисками смысла в том, в чем смысла нет и быть не может. Жизнь проста… Если на дворе хороший день, солнышко, если море ласковое и спокойное, каким было всего два дня назад, мне хочется все это вобрать в себя, впитать так, чтобы это было мое, только мое. И ничье более! Кто знает, может, я по натуре еще и собственница. Помните, я вам рассказывала о деревушке Коктебель. Так вот, мне не захотелось там селиться еще и потому, что многие это уже сделали до меня, и не одна я буду владеть видом на Двуякорную бухту, не только я буду любоваться стекающими к морю уступами гор. Обо всем не скажешь в двух словах, милый Володя! У меня и с людьми похоже. Увижу интересного человека — бросаюсь к нему, как жаждущий к роднику.

Вышли к молу. Набережная была ярко освещена и пустынна. А на волнорезе фонарь погас. Может быть, его захлестнуло волной или же оборвало ведущие к нему провода. Воздух был тяжел. Дождь начался внезапно — ведь не было видно туч. Над морем вспыхнули две короткие красноватые молнии. На секунду стали видны барашки волн. Море шло в атаку на землю.

Спрятались под козырьком, устроенном над рекламным щитом торгового дома А. А. Трапани. Каждому желающему реклама предлагала комфортабельные морские путешествия из Одессы в Петербург, на Сахалин, во Владивосток и Порт-Артур, а также чилийскую селитру, осетровый клей и пульверизаторы «Эклер» — специально для садоводов.

— Такая погода не по мне! — Надежда сложила ставший уже ненужным зонт. — Интересно, надолго это?

— Дожди в Ялте кратковременны.

— Глядите, какой смешной человек! Он сейчас утонет, не перейдя улицы.

Действительно, поток, разлившийся по Бульварной, штурмовал толстяк с зонтом в руках. Еще несколько прыжков, и он оказался под навесом рядом с Надеждой и Владимиром. Аккуратно сложив зонт и вытерев лицо платком, он оборотил лик к товарищам по несчастью. Это был Зауэр.

— О! Добрый вечер, мои юные друзья! Весьма сожалею, что вы тоже стали жертвами стихии. Надеюсь, дама — наша общая симпатия — не промочила ноги, как это случилось со мной?

С ногами дамы было все в порядке. Ведь ей не пришлось, как Зауэру, штурмовать потоки.

— А в каком этапе наши с вами совместные дела?

— Работаю.

— Прекрасно. Работа дает человеку смысл.

— Вот уж чем никогда не хотела бы заниматься, — сказала Надежда.

— Я что-нибудь неправильно сказал? — поинтересовался Зауэр. — Сделал ошибку в произношении?

— Нет, вы сказали все понятно. Но именно работать мне никогда не хотелось. И я не считаю, что труд, который все так усердно прославляют, делает человека интереснее.

— Тогда что же? — не унимался немец.

— Безделье. Обычное безделье. Когда не знаешь, чем занять завтрашний день. Это придает жизни особый праздничный оттенок.

Галантный Зауэр не стал спорить с дамой. Он указал закрытым зонтиком сначала в сторону моря, а затем ткнул им в небо и сказал, обращаясь к Владимиру:

— Такое море и такой дождь как раз есть то, с чем мы с вами ведем борьбу. Правда? Наши пациенты не должны все это видеть. Никогда! Как они никогда не должны видеть то, что, к несчастью, видели вчера на улице. Это было безобразие, ужас, а также бунт против законной власти.

— О чем вы?

— Манифестация или демонстрация… Как это называется по-русски?