Очерки жизни и быта нижегородцев в начале XX века. 1900-1916 - Дмитрий Николаевич Смирнов

в сормовском быту „крылаткой“, и пуская в ход один из приводов, снял с него ремень и неосторожно надвинул на него муфту. В этот момент колесом привода, не огражденного кожухом, прихватило рабочего за рубашку, завертело на ремне и затем с такой силой несколько раз отбрасывало его к потолку, что раздробило ему, пока остановили ход механизма, все лицо, голову и левую ногу; снят был Василий Антонов с ремня уже в предсмертной агонии…»

«1 марта 1901 года трое рабочих паровозостроительного цеха на ручной вагонетке везли из паровозомодельного цеха в склад 13 железных листов, весом до 75 пудов. Во время движения, неисправная в колесах, вагонетка сошла с рельс и съехавшие с нее листы одному из рабочих — Тимофею Пахомову, переломили правое бедро, и нанесли сильные ушибы стопы и голени. Полученные повреждения заводским врачом М. А. Кармановым признаны тяжкими…»

«17 декабря 1902 года, в котельном цехе завода, обрубщик Петр Песков, работая вместе с другими по подъему козла для перемены старого штока у парового котла, был придавлен слабо державшимися подпорками. Пострадавший отправлен в заводскую больницу, где его положение найдено опасным для жизни».

«Несчастный случай произошел в сталелитейном цехе завода в ночь с 24 на 25 июня 1903 года. Рабочие цеха катили нагруженную скрапом (железные отходы после плавки металла… — Д.С.) тележку, сверху скрапа лежала, в нарушение предписаний инспекции, тяжелая изложница, весом в 60 пудов. Во время хода тележки изложница упала и придавила собою одного из рабочих — Филиппа Васильева. Несчастного освободили из-под изложницы еще с признаками жизни, но на пути в приемный покой он скончался…»

Нельзя сказать, что сормовское заводоуправление совершенно не реагировало на несчастные случаи с рабочими. Нет, оно готово было «возместить ущерб» и делало это довольно охотно, но — только по строгому «прейскуранту», принятому в Санкт-Петербурге правлением общества «Сормово».

Семьям погибших рабочих выплачивался единовременно десятикратный годовой заработок умершего, но только в тех случаях, если в семье не было трудоспособных мужского пола. Если же был, вдове предлагались лишь две трети этой суммы. А там — судись, если хочешь… Вдовы обычно «не хотели судиться»: хотя суд и давал надежду на полное удовлетворение иска, но разбирательства, как правило, затягивались на два, а то и на три года, и осиротевшее семейство, следуя пословице «Лучше синица в руке, чем журавль в небе», соглашалось на заводскую подачку.

При получении же человеком тяжелого повреждения начинался торг. До выхода в 1903 году «Закона о вознаграждении рабочих за увечья», заводской администрации не представляло труда доказать, что несчастье произошло по вине самого рабочего. И доказывала она это, надо сказать, сплошь и рядом. Если в момент аварии близ рабочего не оказывалось свидетеля-товарища, то заводоуправлению почти всегда удавалось доказать в суде «вину» самого пострадавшего. Наличие же свидетелей печального происшествия давало рабочему надежду получить некоторую сумму, размер которой определялся судом, но гораздо чаще — «добровольным соглашением».

Справившись с «прейскурантом» Правления, дирекция завода предлагала мастеровому, совершенно лишившемуся трудоспособности — при потере рук, ног или зрения — получить без суда «в полное погашение всяких претензий» пятьсот рублей, что было чуть больше годового заработка заводского слесаря или токаря средней квалификации, составлявшего 450 рублей. Поэтому сормовичи, имевшие хоть какие-то сбережения, предъявляли заводу иск, который во всех известных случаях удовлетворялся конечной инстанцией — Сенатом суммой в тысячу рублей, что составляло двухгодичный заработок.

Но во всех случаях тяжбы с заводом не были легкими. Особенно потому, что с начала 1900-х годов заводские интересы защищал приглашенный из Петербурга в своем роде талантливый дока-юрист Б. Б. Базилинский. Защищая хозяйские интересы во всех инстанциях — у мирового судьи, перед съездом мировых судей, в Окружном суде, в Судебной палате, в Сенате — Базилинский обнаруживал неистовое рвение, прямо-таки ярость, из-за чего имя заводского юрисконсульта в рабочем быту в 1901–1905 годах произносилось неизменно с ненавистью и презрением.

О судебных процессах богатейшей акционерной компании — в начале девятисотых годов ее капитал составлял 7,5 миллионов рублей — с бедняками-пролетариями, целиком или частично потерявшими трудоспособность на заводской работе, рассказывает обширная уголовная хроника тогдашних газет.

«Дело Барыкина в Нижегородском Окружном суде.

2-го августа 1902 года на Сормовском заводе в паровозокотельном цехе рабочему-котельщику Григорию Барыкину, при чеканке им заклепок у котла, отлетевшим куском металла повредило левый глаз. Увечье это, по мнению поверенного Барыкина, прис. пов. Ещина, произошло по вине администрации завода, так как рабочие снабжаются ею предохранительными очками, непригодными для работы и не отвечающими своему назначению. Очки эти выдаются не врачом-специалистом, а простым конторщиком, надзора за непременным употреблением рабочими очков нет и, кроме того, помещение цеха, где работал Барыкин, в день несчастья не было достаточно освещено.

Признавая в виду этого Акц. О-во „Сормово“ обязанным вознаградить Барыкина за увечье в размере половины его заработка сообразно утере половины трудоспособности, поверенный Ещин просил Окружной суд взыскать с О-ва „Сормово“ в пользу Барыкина пожизненное содержание по 15 рублей в месяц, начиная со 2 августа 1902 года, и с уплатой денег за месяц вперед.

Представитель Общества „Сормово“ Б. Б. Базилинский представил со своей стороны скорбный лист сормовской заводской больницы, где значилось, что Барыкин еще ранее получения увечья имел на левом глазе бельмо.

Барыкин был подвергнут экспертом врачом Комаровичем клиническому исследованию, и на основании данных этого исследования врач дал заключение, что Барыкин утратил зрение и левый глаз и что эта утрата была последствием травматического повреждения, вне зависимости от имевшегося на этом глазе бельма, не препятствовавшего остроте зрения.

По делу были допрошены два свидетеля, показавшие, что несчастье с Барыкиным произошло около 6 часов вечера. Помещение цеха не было освещено электричеством, и рабочие имели при себе лампочки без стекла — „коптилки“. Но эти лампочки давали мало света и рабочие действовали в полутьме. Барыкин работал внизу котла, и свидетели не видели, как произошло с ним несчастье, но после несчастья осматривали его глаз и видели, что он красный, полузакрытый и залит слезой; по совету свидетелей Барыкин и отправился немедленно в больницу.

За употреблением очков — утверждали свидетели — на работе мастера и старшие служащие не наблюдают. Очки для чистой работы непригодны, ибо они темны и часто запотевают. Чистую работу, сделанную в очках, нередко приходится, по требованию заводской администрации, переделывать. Один из свидетелей раз чеканил в очках заклепки и, благодаря им, сделал неправильные обрезы, так что в заклепках получились отверстия.

Суд признал доводы завода не уважительными и удовлетворил иск Барыкина».

В деле Шершова с Сормовским заводом (Нижегородский Окружной суд, апрель 1901 года) выявился