Счастливая звезда (Альтаир) - Владимир Немцов

— Все равно, — равнодушно ответил Лева. — Могу и я…

— Ну, так поезжай. Нечего время терять.

Гораздый понимал, что размолвка не принесет ничего хорошего. Такие серьезные испытания, а Лева, как малый ребенок, раскапризничался. Мировая грусть, безнадежность на физиономии. Ну и поделом ему, нечего с ним нянчиться… Может, еще одумается?

Обмениваясь равнодушными служебными фразами, договорились, что Усиков возьмет телевизор и поедет в сторону Москвы, останавливаясь в намеченных пунктах. На каждом пункте должно проверяться качество изображения. Гораздый останется дежурить неподалеку от ящика с «Альтаиром». Сравнительно небогатый животный мир Подмосковья вряд ли будет дефилировать перед объективом телепередатчика, поэтому сегодняшние испытания должны быть подчинены первому пункту программы, то есть определению дальности действия.

Примерно в таком скучном плане и только о технике разговаривали два друга-экспериментатора. Никто из них не мог и даже не стремился благоразумно позабыть недавнюю пустяковую ссору.

Несмотря на опасения Гораздого, испытания прошли удачно. Усиков подъехал чуть ли не к самой Москве, и все же на экране приемника довольно четко были видны ветки кустарника, от которого уже протянулись длинные тени, кособокая елочка и гриб-мухомор. Несколько раз на качающихся ветках показывались суетливые пичужки и, вспорхнув, исчезали. Юркая ящерица подползала к ящику, и Лева ясно видел, как дрожит ее лоснящееся брюшко.

Из маленького репродуктора «чемоданного телевизора» он слышал птичьи голоса, далекий зов кукушки и басовитый счет Митяя: «Один, два, три… шестнадцать».

Шофер торопился домой, а испытателей трудно было оторвать от столь увлекательного дела, как проверка дальности при разных антеннах. Не во всех случаях можно ставить высокие мачты и растягивать провода. Иной раз антенна должна быть полностью замаскирована. Ну, скажем, в степи, в пустыне, где-либо в песках, — не ставить же там мачту? Всех животных перепугаешь. А что, если попробовать заключить специальную крестообразную антенну в тот же ящик, где находится «Альтаир»?

Подбор такой антенны занял много времени. Однако надо же ее испытать на дальность. Лева предложил отпустить шофера. Пусть только подвезет ящик поближе к шоссе. Оттуда, после испытаний, нетрудно добраться домой с любой попутной машиной.

Дальность передачи с внутренней антенной не должна быть особенно велика, можно взять чемодан-телевизор и пешком пройти это расстояние… Так по крайней мере казалось Леве и, вероятно, его другу. Митяй не пожелал высказать своего суждения вслух, но не возражал, когда, отпустив шофера, Левка потащил чемодан в сторону от дороги и скрылся в мелком перелеске.

Митяю пришлось немало поволноваться.

Вот уже прошло два часа с тех пор, как Лева исчез. Напрасно Гораздый кричал в щели ящика — там возле объектива находился микрофон, — кричал надсадно, угрожая, что больше не станет ждать, ему это все страшно надоело и через пятнадцать минут он уедет с первой попавшейся машиной.

Проходило пятнадцать минут и еще столько же, а Митяй все еще стонал перед микрофоном. Разве можно бросить Левку одного!

Стволы сосен стали фиолетовыми, будто облитые чернилами. Надвигался вечер, темнота поднималась с земли, ползла вверх по стволам, где у самых вершин еще блестели оранжевые ветки.

Наконец, когда Митяй уже совсем отчаялся, в кустах мелькнула пестрая ковбойка Усикова. Шел он, не выбирая дороги, до смерти уставший, не отстраняя веток, бьющих по лицу.

Митяй бросился ему навстречу и молча взял чемодан.

— Спасибо, — сухо поблагодарил Лева. — Но что означают вопли и зверские рожи перед объективом? Конечно, я вернулся, глядя на твою истерику, хотя абсолютно уверен, что мне удалось бы принять передачу еще дальше.

— Удалось пьяному свистнуть, — лениво усмехнувшись, сказал Митяй. — Можно было вспомнить и о благоразумии. Ночь на носу.

— Благодарю за совет. Но мы все-таки не установили предельную дальность «Альтаира» с новой антенной. Я прошел километров пять, а сигнал оставался таким же мощным, как и вблизи передатчика. Терпеть не могу неясностей.

У Левы были все основания, чтобы вновь поспорить с товарищем. Как можно на полдороге прекратить испытания, если они так прекрасно начались! Только ленивый и сонный Митяй может этого не понимать. Никакого в нем «творческого беспокойства».

— Сейчас сумерки, а освещенность экрана почти не уменьшилась, — говорил Лева, снимая тюбетейку и вытирая голову платком. — Мы же еще ни разу не проверяли передатчик при слабом свете. Подождем, когда стемнеет, и попробуем. Как ты думаешь? Я…

— Машина идет, — перебил его Митяй и, не обращая внимания на казавшиеся ему вздорными выдумки товарища, побежал к шоссе.

Укоризненным взглядом проводил его Лева, нехотя подошел к ящику и, отодвинув дощечку на крышке, щелкнул выключателем. Легкое, чуть слышное гудение преобразователя сразу затихло.

Усиков глубоко вздохнул, присел на край ящика и, задумавшись, снова отодвинул дощечку. Можно поставить часы таким образом, чтобы они включили передатчик через полчаса, когда станет еще темнее. Прекрасная мысль! В пути Лева проверит, как в этих условиях видит «Альтаир». «Пусть он включится хотя бы на пять минут, — рассуждал Лева, — вполне достаточно для беглого эксперимента. Правда, через час передатчик опять заработает. Если успеем, проверим вторично». И Лева успокоился. Не стоит спорить с Митяем, тем более что тот уже успел остановить проходящий мимо грузовик.

И вот Митяй уже не один, а вместе с хозяином машины идет к Усикову. Лева быстро включил передатчик, как задумал, и направился к ним навстречу.

— Всегда рад услужить, золотко, — вежливо изгибаясь, здоровался с Усиковым низенький полный человек. На лице его было написано неизъяснимое блаженство; казалось, что лишь этой встречи с милым сердцу студентом Усиковым ему недоставало для полного счастья. — Рад, сердечно рад! — повторял он, не выпуская его руки. — Как же не помочь своим коллегам, научным деятелям! Мне иной раз академик Иван Лукич… Ну, не будем называть фамилии… Очень хорошо нам всем известен, бог с ним… — расплывшись в благостной улыбке, мелодично распевал толстяк. — Так вот, Иван Лукич мне часто говаривал: «Откуда, дорогой Толь Толич, — простите, но меня так все в научных — кругах называют, — откуда у вас такая любовь к нашей молодежи? Ведь вы для них отец родной!» — «Не знаю, — отвечаю я, — характер у меня мягкий, да и убеждение такое определилось. Кто же должен воспитывать научную смену, как не мы с вами, Иван Лукич…»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});