Копия Дюрера - Борис Каспаров

— Он приходил в Грюнберг?

Лерхе покачал головой.

— Нет, Витлинг был у него. Это было как раз за день до его самоубийства.

— Вы были тоже у Штейнбока?

Он с горечью махнул рукой.

— Да… Он обещал со временем пристроить нас у себя. Но теперь мне на это наплевать. Наплевать, даже если он снова возьмет все в свои руки. Не хочется теперь перед каждым гнуть шею, — он помолчал. — А с Витлингом было так. Мы ждали встречи с хозяином во дворе, Витлинг в этот момент вышел от него. Вышел, наверное, чем-то расстроенный, потому что прошел мимо нас совсем близко и не заметил ни меня, ни Лиззи. Я хотел остановить его, но в этот момент на крыльце показался сам Штейнбок. И… — Лерхе повернулся к окну. — И он что-то сказал, глядя ему вслед, — докончил он, прислонившись лбом к стеклу. — Что, я не расслышал. Я видел только его лицо. Но, по-моему, он выругался. Грязно выругался и только тут, повернувшись, увидел нас. Вот, собственно, и все.

— Кто такой этот Штейнбок?

— Обычный средний помещик, которых здесь десятки. Он благодетельствовал нашим женщинам, когда нас не было. Давал им возможность работать на своих полях. Лиззи знает о нем больше, но не скажет. Она все еще надеется, что он поможет ей.

— И что же этот человек ответил вашей жене на ее просьбу?

— Что надо немного обождать… Через месяц-два он найдет ей какую-нибудь работу.

— И больше вы ничего не добавите?

— Ничего, — сухо ответил он и снова повернулся ко мне лицом.

— Ну что ж, Лерхе, спасибо и на этом, — я протянул ему руку. — А Гофману я все-таки скажу о вас.

— Спасибо, но, по-моему, все это напрасно, — лицо его вдруг снова стало сумрачным. — Только не подумайте, что я боюсь этих, — он кивнул головой в неопределенном направлении. — Мне просто действительно больше нечего добавить. Разберитесь во всем сами. Теперь это дело ваше.

У меня не было времени спорить, и, кивнув головой, я вышел из комнаты.

Простившись с фрау Лерхе, которая встретила меня тревожным взглядом, я отправился обратно. Как мне казалось, посещение Мариендорфа прошло удачно еще и в том смысле, что для всех, кроме супругов Лерхе, оно осталось незамеченным.

Шагая по лесу, я думал о том, что узнал от супругов Лерхе. Сосед Лерхе был у Витлинга. О чем они могли говорить, это было известно теперь только первому. Никакой уверенности, что он вернется в ближайшее время, быть не могло. Но почему Лерхе не верил тому, что сообщил Шеленберг? Почему он так ненавидел лесника? Здесь дело, несомненно, как-то касалось его жены. Мне казалось, что и он и она все еще чего-то недоговаривают — не то из-за боязни, не то просто считают, что это не их дело.

Кто такие Штейнбок и лесник? Что значат слова Лерхе о том, что со всей этой дрянью пора рассчитаться? Во всем нужно было разобраться, но разобраться очень осторожно, чтобы не наделать ошибок и не вызвать лишних подозрений.

Я не хотел быть настойчивым в расспросах в первую встречу. Кроме того, я надеялся, что Герхардт поможет мне выяснить кое-что не хуже, чем его племянница.

Занятый мыслями, я чуть было не прошел сосновую поросль, где лежала упавшая с обрыва кепка. Хорошо, что причудливая вершина сосны издали бросилась мне в глаза. Прежде чем сойти с тропинки, я замедлил шаги и внимательно огляделся вокруг. Косые лучи опускающегося за обрыв солнца, пробиваясь сквозь ветви сосен, наполняли пространство между ними мягким розоватым светом. Ветерок затих даже на вершине, и в лесу стояла абсолютная тишина. И все-таки из предосторожности я не свернул сразу к поросли, а прошел мимо, будто случайно сошел с тропинки. Место, где лежала упавшая кепка, я запомнил хорошо и так же хорошо увидел, что теперь ее там не было.

За мной следили, как, может быть, следят и теперь. Это было почти бесспорно. За кепкой спустились только тогда, когда я вышел из лесу.

Ощущение напряженности, ни на минуту не покидавшее меня в лесу, усилилось. Но я старался идти спокойно, ничем не выдавая своего волнения. У домика лесника, как и прежде, никого не было. Отрывистый глухой собачий лай снова встретил мое появление на поляне.

В Грюнберге, который я увидел с возвышенности четверть часа спустя, не было видно ни души. Пусто было на дорожках парка, у флигелька, занимаемого Шмидтами. Только над его крышей вился легкий дымок, говоря о том, что кто-то из хозяев был дома.

Картина эта, задернутая розоватым вечерним туманом, дышала таким миром и покоем, что гнетущее чувство исчезло.

Неторопливо, с видом гуляющего, я прошел через парк и вышел к дому со стороны липовой аллеи. На площадке перед гаражом на двух запасных скатах сидел Селин и тянул самокрутку. Увидев меня, он встал и доложил, что мотор в полном порядке и что, если нужно, ехать можно хоть сейчас.

До приезда Воронцова оставалось еще около часа, и я посоветовал Селину отдыхать, не без основания полагая, что этой ночью ни мне, ни ему не придется сомкнуть глаз. Сам я хотел было направиться в комнату управляющего, но, рассудив, что в наступающих сумерках даже с помощью лупы ничего нового обнаружить не удастся, поднялся наверх в кабинет.

Включив настольную лампу, я развернул топографическую карту и с возможной точностью отметил на ней место падения кепки. На нее уже была перенесена точка, отмеченная крестиком в справочнике геодезиста. Эта привычка — все заносить на карту — прочно выработалась у меня за годы войны.

На карте та самая тропинка, которая ответвлялась у домика лесника, поднималась вверх на гору и некоторое расстояние шла над самым обрывом параллельно нижней тропинке. Около одинокого строения она выходила на Дрезденское шоссе.

Я был уверен, что мой уход из Грюнберга остался не замеченным для тех, кто находился в нем. И все-таки меня не упустили. Это обстоятельство, как и ночное происшествие, ясно говорило, что за Грюнбергом все время наблюдает чье-то недремлющее око, и человек, увиденный мною в первое наше появление здесь, был, очевидно, совсем не одинок.

Мои рассуждения были прерваны донесшимися с лестницы шагами. Я приподнял колпак абажура, ожидая увидеть Селина. Матовый свет упал на дубовые полуоткрытые двери, и на пороге появился майор Воронцов.

От неожиданности я встал.

— Ну-ну, — сказал он тихо, заметив мое удивление, — только не примите меня за привидение. Я просто остановил машину на середине аллеи и дошел сюда пешком. Но не для того, конечно, чтобы вас удивить.

Он сел в кресло и посмотрел на часы:

— Минут тридцать у меня еще есть. Что нового?

— Так, — задумчиво произнес он после того, как я окончил рассказ, — Шеленберг, Кюгельман, Штейнбок, Лерхе… Видите, уже нечто осязаемое. Вмятина на паркете, сломанный куст — все это новые, правда, пока не совсем надежные звенья в цепочке, которая может привести нас к цели. Но новости есть не только у вас. Оказывается, не мы одни интересуемся событием в Грюнберге, — майор вынул из кармана сложенную в несколько раз газету и, расправив ее, положил на стол. — Смотрите, что пишут по ту сторону Эльбы.

Сразу же мне бросились в глаза подчеркнутые красным карандашом жирные заголовки: «Волна самоубийств в восточной зоне оккупации», «Кончают жизнь демократически настроенные элементы», «Смерть управляющего имением, находившегося в оппозиции к национал-социализму».

Я поспешно взял газету в руки. Говоря честно, для меня все это оказалось полной неожиданностью. Наверное, потому, что, занятый происшествием, я не задумывался над тем, какой резонанс оно могло получить по ту сторону демаркационной линии, где моментально использовали и до гиперболических размеров раздували не только малейший наш промах, но и любое, самое обычное происшествие.

Заметки состояли из нескольких строк. Заголовки же занимали место в несколько раз больше. Не добавляя ничего лишнего, газета сразу придавала факту какую-то особую значимость. Прием был не новый. Но меня заинтересовало еще одно место, так же жирно подчеркнутое красной линией. Это дата выхода в свет газеты. О смерти Витлинга нам стало известно в воскресенье утром. Лежащая передо мной газета сообщила об этом во вторник. Принимая во внимание всю сложность существующей в настоящее время обстановки, оперативность была просто поразительная.

— У этой газетки довольно приличные корреспонденты, — заметил майор. — Дело это, по-видимому, будет раздуваться и дальше. Мне уже звонили из международного пресс-центра с просьбой сообщить подробности. Я ответил, что ведется следствие и что причины самоубийства устанавливаются.

— Самоубийства? — с удивлением переспросил я. — И вы не поставили под сомнение эту версию?

— Пока мы не можем ничего доказать. Нам нужно оперировать фактами, которые нельзя опровергнуть. А их нам легче будет добыть, если сделаем вид, что мы убеждены в самоубийстве. Мое мнение разделяют и в СВАГе — Советской военной администрации в Германии, — Воронцов посмотрел на часы. — В районе точки, отмеченной крестиком, находится заброшенный дот. Сейчас группа под командованием лейтенанта Меркулова уже окружила его. Если сегодня нам удастся захватить этого любителя лазить по окнам, то, может быть, разгадка всей истории будет найдена.