Сан-Феличе. Книга первая - Александр Дюма

Наконец мать с дочкой дошли до цели своих странствий — маленького городка Флинт: здесь родились мать Эммы и ее отец Джон Лайон. В поисках заработка отец перекочевал из графства Флинтшир в графство Чешир, но и здесь не нашел для себя доходного занятия. Джон Лайон умер молодым и бедным; теперь вдова его возвращалась на родину, не ведая, станет ли та ей матерью или мачехой.

В дальнейших воспоминаниях Эмма видела себя уже семи-восьмилетней: на склоне зеленого, цветущего пригорка она пасет овец местной фермерши, у которой мать ее служит работницей; тут девочка любила проводить время у прозрачного ручья: украсив голову венком из полевых цветов, она с удовольствием любовалась своим отражением в воде.

Года два-три спустя, когда ей исполнилось лет десять, в семье случилось приятное событие. Один из графов Галифакс, послушный своим аристократическим прихотям, по-видимому, нашел мать Эммы еще довольно привлекательной и прислал ей небольшую сумму, предназначенную как для облегчения ее собственной участи, так и для воспитания девочки. Эмма помнила, как ее привезли в пансион, питомицы которого ходили в соломенных шляпках, небесно-голубых платьях и черных передниках.

В пансионе она пробыла два года, научилась читать и писать, узнала основы музыки и рисования — искусств, в которых она, благодаря редкостной одаренности, делала быстрые успехи; но в одно прекрасное утро мать приехала и увезла ее. Граф Галифакс умер, забыв упомянуть их в своем завещании. Эмма уже не могла оставаться в пансионе, так как платить за нее было некому; бывшей пансионерке пришлось поступить няней в дом некоего Томаса Хоардена, чья дочь, молодая вдова, умерла, оставив трех сироток.

Однажды, когда Эмма гуляла с детьми, произошло событие, бесповоротно изменившее ее судьбу. На берегу залива она встретила известную лондонскую куртизанку по имени мисс Арабелла и ее тогдашнего любовника — одного из талантливейших живописцев; художник писал эскиз с валлийской крестьянки, а мисс Арабелла наблюдала за его работой.

Дети, которых сопровождала Эмма, с любопытством подбежали к художнику и, поднявшись на цыпочки, стали смотреть, что он делает; Эмма последовала за ними; художник обернулся, заметил ее и вскрикнул от изумления: никогда еще он не видел ничего прекраснее этой тринадцатилетней девочки.

Он спросил, кто она такая и чем занимается. Начатки воспитания, полученные в пансионе, позволили Эмме, говоря с ним, держаться довольно учтиво. Он справился, сколько она получает, ухаживая за детьми у г-на Хоардена; Эмма отвечала, что имеет кров, одежду, питание и еще десять шиллингов в месяц.

— Приезжайте в Лондон, — сказал ей живописец, — я буду платить вам по пяти гиней всякий раз, когда вы согласитесь позировать мне.

И он подал ей карточку, на которой были напечатаны следующие слова: «Джордж Ромни, Кавендиш-сквер, № 8», а мисс Арабелла тем временем вынула из-за пояса кошелечек с несколькими золотыми и предложила его Эмме.

Девушка зарделась, взяла карточку и спрятала ее на груди; от кошелька же она инстинктивно отказалась.

Мисс Арабелла стала настаивать, говоря, что деньги пригодятся ей для поездки в Лондон, но Эмма не уступала:

— Благодарю вас, сударыня. Если я поеду в Лондон, то воспользуюсь маленькими сбережениями, которые у меня уже есть, и тем, что накоплю в будущем.

— Из ваших десяти шиллингов в месяц? — спросила мисс Арабелла, смеясь.

— Да, сударыня, — просто ответила девочка. И на этом все кончилось. Несколько месяцев спустя сын г-на Хоардена, знаменитый лондонский хирург Джеймс Хоарлен. приехал погостить к отцу; он тоже был поражен красотой Эммы Лайонны и все время, пока находился во Флинте, был с нею ласков и добр, однако не убеждал ее, как Ромни, переехать в Лондон.

Он прожил у отца три недели и, уезжая, оставил маленькой няне две гинеи в награду за заботы об его племянниках.

Эмма приняла их без возражений.

У нее была подруга — ее звали Фанни Стронг, а у подруги был брат Ричард.

Эмма никогда не спрашивала, чем занимается подруга, хотя замечала, что та одевалась лучше, чем, казалось бы, ей позволяло ее положение; Эмма, вероятно, полагала, что Фанни имеет возможность быть нарядной, пользуясь тайными доходами брата, слывшего контрабандистом.

Однажды Эмма — ей было тогда лет четырнадцать — остановилась у лавки торговца зеркалами и загляделась на себя в большом зеркале, служившем магазину вывеской; вдруг она почувствовала, что кто-то коснулся ее плеча, и тотчас очнулась от своего созерцательного забытья.

Перед ней стояла ее приятельница Фанни Стронг.

— Что ты тут делаешь? — спросила Фанни.

Эмма покраснела и ничего не ответила. Если бы она сказала правду, ей пришлось бы признаться: «Я рассматривала себя и нашла, что недурна собой».

Но Фанни Стронг не нуждалась в ответе, чтобы понять, что творится в сердце Эммы.

— Да, — вздохнула она, — будь я такой красавицей, как ты, я недолго сидела бы в этом ужасном захолустье.

— А куда бы ты поехала? — спросила Эмма.

— В Лондон, конечно. Все в один голос говорят, что в Лондоне красивая девушка может достичь многого. Поезжай, а когда станешь миллионершей, возьмешь меня к себе в горничные.

— А хочешь, поедем вместе? — предложила Эмма.

— Охотно. Но как за это взяться? У меня нет и шести пенсов, и сомневаюсь, чтобы Дик был много богаче.

— А у меня, — сказала Эмма, — около четырех гиней.

— Да этого с избытком хватит и на тебя, и на меня, и на Дика! — воскликнула Фанни.

И было решено ехать.

В следующий понедельник, не сказав никому ни слова, трое беглецов сели в Честере в дилижанс, отправляющийся в Лондон.

Приехав на постоялый двор, где останавливался честерский дилижанс, Эмма из остававшихся у нее двадцати двух шиллингов половину отдала подруге.

Фанни Стронг и ее брат знали адрес постоялого двора, служившего пристанищем для контрабандистов: он находился на маленькой улочке Вильерс, которая выходила одним концом к Темзе, а другим — к Стренду. Эмма предоставила Дику и Фанни разыскивать их убежище, а сама наняла карету и приказала везти ее по адресу Кавендиш-сквер, дом № 8.

Джордж Ромни оказался в отъезде; где он и когда вернется, никто не знал: предполагали, что он во Франции, и не ждали его раньше чем месяца через два.

Эмма была ошеломлена. Ей не приходила в голову мысль, что она может не застать художника у себя. Но тут ей вдруг вспомнился Джеймс Хоарден, прославленный хирург, который, уезжая от отца, позаботился оставить ей две гинеи, в значительной степени покрывшие их путевые расходы.

Адреса своего он ей не оставил, зато раза два-три она носила на почту его письма к жене. Он жил на Лестер-сквер, в доме № 4.