Старый английский барон - Клара Рив

Однажды, когда они гуляли в лесу неподалеку от замка, Эдмунд спросил святого отца, что означают приготовления к строительству, которые тут ведутся, зачем рубят деревья и обжигают кирпичи?

— Как, — произнес Освальд, — неужели ты не слышал, что милорд намерен пристроить к замку новое крыло с западной стороны?

— Зачем же милорду входить в расходы, — удивился Эдмунд, — когда есть восточное крыло, которое всегда пустует?

— Эти покои, как ты мог заметить, всегда заперты, — сказал святой отец.

— Я часто об этом думал, — ответил Эдмунд, — но не позволял себе задавать вопросы.

— Стало быть, — промолвил Освальд, — ты менее любопытен и более осмотрителен, нежели свойственно твоему возрасту.

— Вы возбудили во мне любопытство, — признался Эдмунд, — и мне бы хотелось, чтобы вы его удовлетворили, насколько сочтете возможным.

— Мы здесь одни, — начал Освальд, — и, полагаясь на твое благоразумие, я приоткрою тебе сию тайну. Ты должен знать, что эти покои занимал до женитьбы последний лорд Ловел. Он женился, когда еще был жив его отец, и тот хотел уступить сыну собственные покои, а сам переселиться в эти, но сын воспротивился его намерению, предпочитая прежние свои покои всем другим. Через три месяца после свадьбы его отец, старый лорд, скончался от лихорадки. А год спустя после вступления в брак молодой лорд был призван королем Генрихом Четвертым в поход на Уэльс{39}, куда и отправился в сопровождении множества воинов и слуг. Он оставил беременную супругу в беспокойстве и тревоге о его благополучном возвращении.

После того как король покарал мятежников и отпраздновал победу, лорда Ловела со дня на день ожидали домой. Опережая его, в замок пришли разные известия: один гонец доставил сообщение, что его светлость жив и здоров, однако вскоре прискакал другой посланец с ужасной вестью, что молодой лорд пал в бою. Его родственник, сэр Уолтер Ловел, прибыл сюда погостить, желая поддержать госпожу, и остался ждать возвращения лорда. Ему-то и выпало передать леди Ловел горестную новость.

Услышав печальное известие, она упала без чувств, но, придя в себя, собрала все силы и решимость и объявила, что ее долг — снести страшный удар с христианской стойкостью и терпением, прежде всего ради ребенка, которого она носит под сердцем, последней памяти о возлюбленном супруге и наследника благородного рода. В продолжение нескольких дней она являла образец кротости и смирения, но затем, внезапно отбросив их, разразилась потоком гневных и яростных обвинений. Она твердила, что ее дорогой супруг подло убит, что ей явился его дух и поведал о постигшей его участи. Она призывала Небо и землю отомстить за свершенное зло, говоря, что никогда не перестанет молить Бога и короля о правосудии и возмездии.

Тогда сэр Уолтер сказал слугам, что после смерти супруга леди Ловел лишилась рассудка от горя, но он по-прежнему питает к ней сильные чувства и, если только она поправится, будет ей опорою и женится на ней. А пока несчастную миледи заперли в этих самых покоях, и не прошло даже месяца, как ее не стало. Она погребена в семейном склепе в церкви Святого Остина{40}, в деревне. Сэр Уолтер вступил во владение замком, а также всем остальным имуществом и принял титул лорда Ловела.

Вскоре начали поговаривать, что в замке появились привидения: несколько слуг встречали призраки лорда и леди Ловел. Тех, кто оказывался в их покоях, пугали необычные звуки и странные видения, оттого эти комнаты наконец заперли, а слугам запретили входить туда и даже упоминать о них. Однако история на этом не закончилась: шепотом рассказывали, что новый лорд Ловел не может по ночам смежить веки, словно кто-то тревожит его, лишая сна; и, не в силах жить здесь, он в конце концов продал замок и владения предков своему зятю, барону Фиц-Оуэну, которому они принадлежат ныне, сам же покинул наши края.

— Всё это для меня новость, — отозвался Эдмунд. — Но скажите, святой отец, какие причины заставили леди Ловел подозревать, что ее супруг пал жертвою коварства?

— Увы! — ответил Освальд. — Это известно одному Богу. Многим приходили тогда на ум странные мысли; кое-какие подозрения были и у меня, но я не открою их даже тебе. Я не хочу чинить вред тем, кто, возможно, невиновен, и полагаюсь на волю Провидения. Оно, без сомнения, в свой час и по своему усмотрению покарает виновных. Ты же сохрани сказанное мною в глубокой тайне, как будто ничего от меня не слышал.

— Благодарю вас за такой знак расположения и доверия ко мне, — промолвил Эдмунд. — Будьте покойны, я не злоупотреблю им и не буду пытаться проникнуть в тайны, раскрыть которые еще не пришло время. Я всецело одобряю вашу осмотрительность и тоже думаю, что Провидение в назначенный час явит смертным высший смысл произошедшего. Если бы я сам не верил в это, мое положение было бы невыносимо. Я горячо стремлюсь заслужить уважение и благожелательное отношение добрых людей, стараюсь вести себя так, чтобы никому не причинить обиды, но с бесконечной болью вижу, что мне не дано достичь этого.

— Я тоже это вижу, к моему глубокому прискорбию, — произнес Освальд. — Всё, что я пытаюсь сказать или предпринять в твою защиту, истолковывают превратно, и, стараясь оказать тебе услугу, я лишь утрачиваю доверие. Однако я никогда не поддержу неправое дело и не присоединюсь к тем, кто притесняет ни в чем не повинного человека. Мое дорогое дитя, уповай на Господа: Он, отделивший свет от тьмы{41}, сумеет отделить добро от зла.

— Я полагаюсь на Него и не теряю надежды, — ответил Эдмунд, — но если, святой отец, мои враги возьмут верх, если наш господин поверит их наветам и с позором изгонит меня из замка, что тогда со мною будет? Мне не на что положиться, кроме своего доброго имени, и, потеряв его, я лишусь всего, а мои недруги, как я вижу, хотят непременно погубить меня.

— Уповай на благородство и справедливость милорда, — утешил его Освальд. — Ему ведомы твои добродетели и предубежденность твоих врагов.

— Мне известно о справедливости моего господина слишком хорошо, чтобы усомниться в ней, — сказал Эдмунд. — Но не лучше ли избавить его от этой заботы, а его семью от обузы? Я был бы рад найти для себя занятие в ином месте, но не могу ничего предпринять без дозволения моего господина, просить же, чтобы меня отпустили, не решаюсь из опасения, что это сочтут черной неблагодарностью. В довершение, когда я думаю о том, чтобы покинуть дом милорда, сердце мое сжимается от тоски и говорит мне, что вдали отсюда я никогда не буду счастлив. И все-таки лучше вернуться к жизни крестьянина, нежели жить во дворце презренным и униженным.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});