Рота стрелка Шарпа - Бернард Корнуолл

— Он плох, — офицеру было всё равно, с кем говорить, он видел в Шарпе такого же, как и сам он, стрелка.

— Кроуфорд?

— Пуля застряла в позвоночнике, они не могут её извлечь. Наш блажной стоял напротив бреши (прямо напротив этой чёртовой бреши!) и, как всегда, орал нам, чтоб мы шевелили задницами. Тогда-то лягушатники и всадили в него пулю…

Офицер вышел на воздух. Кроуфорд никогда не требовал от своих парней чего-то такого, чего не сделал бы сам. Он всегда был в самой гуще схватки, брызгая слюной и ругаясь последними словами, и вот он умирает. С его смертью армия станет другой, не лучше, не хуже, просто другой.

Всё меняется.

Часы пробили десять раз, и Шарп сообразил, что минуло всего лишь три часа с того момента, как он, скользя на снегу, бежал по гласису к развёрстой бреши. Три часа! Дверь, в которую унесли Лоуфорда, раскрылась, и солдат выволок за ноги покойника. Не Лоуфорда. Служитель оставил труп у порога и вернулся, забыв закрыть дверь. Шарп приблизился и, опершись на косяк, заглянул внутрь. На ум пришла старинная солдатская молитва: упаси, Господи, от ножа хирурга! Лоуфорд был притянут ремнями к операционному столу, обрывки униформы срезаны. Санитар придерживал его за плечи, пока хирург в заскорузлом от крови переднике цвета жжёной охры орудовал скальпелем. Шарп видел ноги полковника, обутые в сапоги с гнутыми шпорами. Порыв сквозняка притушил на миг свечи. Хирург повернул потное, забрызганное кровью лицо и заорал:

— Закройте эту чёртову дверь!

Шарп так и сделал, краем глаза выхватив и кучу конечностей в углу и несколько трупов, дожидающихся выноса. Ему надо было выпить. Всё менялось. Лоуфорд на операционном столе, Кроуфорд одной ногой в могиле, новый год не принёс им ничего хорошего. Шарп стоял в полутёмном холле и вспоминал яркий свет газовых рожков, что он видел два месяца назад на Пелл-Мелл в Лондоне. «Чудо света» — так о них говорили, но он не разделял эту точку зрения. Газовые рожки, паровые двигатели, дурацкие людишки в конторах с их грязными делами и чистенькими папками; все эти новые обитатели Англии стремились разложить его мир по полочкам, по ящичкам, аккуратненько и опрятненько. Чистота и благопристойность прежде всего! Этот Лондон не желал знать о войне. Так, самую малость, чтобы пощекотать нервы: герой войны в гостиной или нищий инвалид на улице. Последних Шарп видел тоже на Пелл-Мелл в слепящих газовых лучах: пустые зарубцевавшиеся глазницы, культи вместо ног, рваные рты, — обрубки, хрипящие вслед о пенни для старого солдата. Шарп воевал рядом с ними, смотрел, как они падали на полях битв, но стране они не были нужны, ведь они больше не могли за неё сражаться. Выпить хотелось нестерпимо.

Хлопнула дверь операционной. Лоуфорда понесли к лестнице на второй этаж. Шарп поспешил к санитарам:

— Как он?

— Если не будет нагноений, сэр… — медбрат не закончил фразу. С кончика носа у него свисала капля пота, но руки были заняты носилками, и он просто сдул её.

— Ваш друг, сэр?

— Да.

— Приходите завтра. Мы присмотрим за ним, — он махнул головой вверх, — Старшие офицеры на втором этаже, сэр. Все удобства, не то, что у рядовых в подвале.

Шарп хорошо представлял себе, каково рядовым. Сырой подвал или полуподвал, раненые свалены на кишащие паразитами тюфяки, половина «палаты» отведена под мертвецкую, где умирают признанные безнадёжными бедолаги.

Сьюдад-Родриго пал, великая крепость севера. Исторический факт будет занесён в научные труды, и даже спустя много лет о победе станут говорить с гордостью. За двадцать дней Веллингтон напал, осадил и взял штурмом город. И никто не вспомнит имён людей, что умерли в бреши или на подходах к ней. Англия отпразднует победу. Ей нравятся победы, особенно те, что одерживаются подальше от родных берегов. Такие победы позволяют чувствовать своё превосходство над французишками. Англия ничего не хочет знать о том, как душераздирающе кричат раненые, о глухом стуке, с которым падают на пол ампутируемые конечности, о крови, медленно капающей с потолка верхнего этажа.

Шарп вышел на улицу. Начался снегопад, и ветер швырнул стрелку в лицо горсть холодных крупинок. Шарп не испытывал радости от этой победы; только боль, тоску и одиночество. И досаду от незаконченного дельца с брешью. Но это подождёт.

Ему надо выпить.

ГЛАВА 5

Снег припорашивал шинели упившихся вусмерть солдат на улицах. Разгул стихал. Отдельные крики отдавались эхом на пустых улицах. Гремели редкие выстрелы. Глухо бухнул взрыв. По-хорошему, Шарпу надо было бы найти сейчас тёплое местечко, умыться, вычистить палаш, прежде чем тот возьмётся ржавчиной, и лечь спать. Но он хотел только выпить. Алкоголь должен был смыть унизительную жалость к самому себе и гадкое понимание того, что без Лоуфорда он снова перестарок-лейтенант, вынужденный подчиняться капитану, который будет моложе его лет на десять. Поэтому Шарп шёл на площадь, где его ждал взломанный склад спиртного.

Французы так и сидели в центре площади. Офицеров среди них уже не было: под честное слово их распустили по квартирам спать и напиваться с победителями. Пленные выглядели замёрзшими до крайности. За ними зорко приглядывали охранники с мушкетами, на которых блестели штыки. Другие часовые стерегли дома, отгоняя последних мародёров. У дверей склада Шарпа тоже остановил караульный:

— Стойте, сэр!

— В чём дело?

— Приказ генерала, сэр.

Шарп буркнул:

— Он-то меня и послал, у его светлости в глотке пересохло.

Часовой ухмыльнулся, но оружие не опустил:

— Извините, сэр. Приказ, сэр.

Появился сержант, крепкий малый:

— Что происходит?

Шарп в упор посмотрел на него:

— Я собираюсь выпить. Хотите меня остановить?

— И не подумаю, сэр, — сержант обратил внимание на испачканную кровью форму стрелка, — Были в бреши, сэр?

— Да.

Сержант снял с шеи объёмистую флягу и протянул Шарпу:

— Бренди. Реквизировали у пленных. Возьмите, сэр. В знак уважения от 83-го батальона.

Когда стрелок взял флягу и, поблагодарив, удалился, сержант перевёл дух:

— Знаешь, кто это был, парень?

— Нет, сержант.

— Шарп, вот кто. Хорошо, что я был неподалёку.

— Почему, сержант?

— Потому что иначе ты мог пристрелить одного из немногих стоящих офицеров в этой вшивой армии, — сержант подмигнул часовому, — А он не дурак выпить, а?

Шарп подобрался поближе к одному из пылающих домов и присел на опрокинутый стол. С бренди, конечно, повезло. Он сделал глоток. Пожар дышал в спину теплом, первым настоящим теплом за эти двадцать дней. Хотелось сидеть так вечно, наплевав и на роту, и на армию, и на весь мир. Понёс же чёрт Лоуфорда в брешь!