Три времени Сета - Дункан Мак-Грегор

Кажется, я упоминал, что наш Баг жил одиноко и праведно? Ну, его нравственность нас не слишком волнует, правда? Что же касается одиночества… На первый взгляд нам наплевать и на это. Но — только на первый взгляд! Как ты думаешь, кому после его смерти перешло бы все накопленное им? Нет, не соседу. Родственнику! Так вот, один родственник у него все же был — внук тетки сводного брата отца Бага.

Проживал сей достойный муж в столице Аргоса, в Мессантии, и в то время, о котором я веду рассказ, вовсю сосал материнское молоко. Сейчас-то он будет, пожалуй, постарше меня, а я, как-никак, на днях справил пятьдесят пять зим…» Должен тебе сказать, Конан, что лицом Деб Абдаррах довольно-таки молод, и я б ему не дал и сорока двух. Не хмурь брови, варвар, я продолжаю его повествование.

«…а я, как-никак, на днях справил пятьдесят пять зим… И после смерти Бага — своевременной и тихой — его золото поехало с караваном, в Мессантию, и уместилось оно в одном лишь тюке. Сие неважно, но чтоб рассказ мой был полон, скажу: вез наследство Багова родственничка блонд из Эрука, который занимался всеми делами нашего мудреца, так как много лет назад именно Баг посоветовал ему вложить все средства и силы в судейство. Блонд последовал совету и вскоре весьма и весьма преуспел. Исключительно из благодарности он и погрузил тюк с золотом Бага Левена на своего верблюда.

Какова стоимость всех тех безделушек, приехавших к наследнику в Мессантию — нас с тобой не должно трогать. Интересует нас только одна из них…»

Тут разволновавшийся вдруг Висканьо прервался, вытер взмокший лоб. Конан, однако, ничего не заметил — а может, сделал вид, что не заметил. Густые длинные ресницы его не дрогнули, и взгляд остался по-прежнему холоден и бесстрастен. Тем временем рыжий все-таки нашел в себе силы продолжать.

— Великую тайну открываю я тебе, Конан, — осипшим голосом сказал он. — Гляди же, не брось меня одного. Ибо сдается мне, что ты и сам сможешь добиться успеха в деле сем, не прибегая к помощи талисмана…

— То лишь богам известно, — сумрачно ответствовал киммериец.

— Верно… Ну что же, слушай дальше. Я не был удивлен, когда Деб признался, что нас интересует только одна из золотых безделушек Бага — нечто подобное я уже предполагал. Но какая? А Красивый Зюк опять начал издалека: «Не могу объяснить тебе, Висканьо, каким образом у бедного Бага Левена оказалась самая дорогая вещь работы стигийского мастера Хатхона — сего не ведаю, — но он ею завладел. Знал ли мудрец о своем богатстве, нет ли — что о том толковать! К богу Шакалу все лишнее! Суть в том, что вместе с золотым ломом в Мессантию поехала и эта бесценная штуковина».

Здесь, Конан, я не выдержал и спросил, что же за штуковина поехала в Мессантию с караваном честного блонда. «С виду вроде бы ничего особенного… — неохотно ответил мне Деб. — Три маленьких — не больше твоей ладони — фигурки. Пастушка, держащая перед собою корзинку с яблоками, да две овцы при ней. Надо сказать, что мудрец Баг Левен был последним, кто обладал всеми тремя фигурками. Сейчас у наследника его хранится только пастушка с яблоками — овец украл один нищий придурок, случайно забредший в дом, и потом продал их по отдельности. Когда мы доберемся до Мессантии, мы найдем придурка и узнаем, кто его покупатели…»

«Зачем? — опять спросил я. — Зачем нам знать, где овцы? Не проще ли забрать одну пастушку?» Деб рассмеялся. Кстати, Конан, у него очень неприятный смех… Не сердись, я продолжаю. «Одна пастушка, мой юный друг, стоит не больше, чем королевский дворец! И овцы тоже — за каждую нам заплатят по мешку золота, и только. Зато вместе им цена — весь Аргос с землею, садами, домами и пастбищами!»

Признаться, Конан, после этих слов мне стало дурно. Стать владельцем Аргоса? О, я с удовольствием! Конечно, я понимал, что Деб просто приводит пример стоимости фигурок и никто нам с ним не продаст целую страну, и все же… И все же! Когда глоток офирского красного привел меня в чувство, я задал Дебу очень важный вопрос. «Скажи мне, — спросил я, — а где мы найдем такого покупателя на пастушку с овцами? Есть ли в мире такой богач, у которого хватит денег на то, чтоб купить Аргос или, предположим, Зингару?»

Деб надулся как индюк и выдавил: «А сие не твоя забота, мальчик. Я уже знаю покупателя, и он ждет свою пастушку с нетерпением!» Мне очень стыдно, варвар, но при этих словах я чуть было не умер. Я представил вдруг, что сижу не в доме шемитского вора Деба Абдарраха, а во дворце, и дворец тот, конечно, находится не в Собачьей Мельнице, а в огромном красивом городе. Вокруг меня танцуют юные красавицы, и виночерпии стоят перед троном моим не только с кувшинами лучшего в мире вина, но и с печатью любви и почтения на лицах… Ах, как ясно увидел я сию картину, Конан… Могло ли прежде мне, мальчишке из грязной помойки, даже привидеться такое в чудесном сне? Да и сейчас, когда я говорю об этом, сердце мое трепещет и стонет….

Виви уткнулся вдруг носом в траву и горько заплакал.

* * *

— Вот навязался на мою голову, — пробурчал Конан, пожимая плечами. — Клянусь Кромом, приятель, твой Деб — хитрая лиса, и ничего ты не получил бы за эту девчонку с овцами! Ну, подумай своей пустой башкой! Разве стоит фигурка, пусть даже золотая, целой страны?

— Три фигурки… — всхлипывая, поправил Виви.

— Тьфу ты… Да хоть десять!

— Но ты же помнишь, Конан, — рыжий сел, скрестив ноги, и вперил в киммерийца сердитый взгляд, — что я рассказывал тебе о мастере Хатхоне! Его работы стоили очень дорого, как дома и корабли! А пастушка с овцами — самая ценная его вещь!

— Наплевать! — отрезал варвар. — Все равно не стоит она Аргоса. И даже вонючего Ванахейма не стоит. И не морочь мне голову!

Висканьо замолчал, обдумывая контраргумент. Вихры его встопорщились от деятельной работы мозга еще больше, розовые уши зашевелились.

— А зачем тогда Дебу эта пастушка? — торжествующе воскликнул он наконец. — Ну, что скажешь?

— Видно, не все тайны он тебе открыл, парень, — лениво пояснил варвар и закончил надоевший ему разговор долгим зевком.

На это рыжему нечего было возразить. Он тоскливо уставился в черное небо, то и дело ежась от холода, — костер отлично согревал его спереди, но сзади стоял редкий, продуваемый насквозь лесок, и, хотя ветер веял слабый, ленивый — языки пламени уверенно вздымались вверх, не отклоняясь в сторону и на ладонь, — его вполне хватало на то, чтобы совсем заморозить тощего полураздетого мальчишку. Очень редкая ночь, даже южная, тепла настолько, что человек свободно может обойтись одной полотняной рубахой и короткими штанами, а ночи в Аргосе никогда не славились жарой. Духотой — да, но не жарой. А потому несчастному талисману приходилось несладко в своем скудном одеянии.