Великий поток - Аркадий Борисович Ровнер

эту картинку.

* * *

Мне запомнилась последняя судорога Иллюзиона. Мы с Европой стояли в саду, окружавшем наш дом. Праздничный свет струился с неба и разливался по саду, смешиваясь со свежестью листвы и ароматом цветов. Бабочки порхали, шмели жужжали, цветы шевелили головками. Хотелось жить и безоглядно отдаваться обману! Хотелось верить раскинувшемуся перед глазами наивному миру: голубым холмам, бездонному голубому небу, искрящейся под ногами траве, извилистой тропке, ведущей к берегу. Хотелось петь, кружиться и говорить глупости. Вот он, единственный мир, полный благоухания и красок, почему я стремлюсь к каким-то призракам!

Почувствовав мое состояние, Европа начала петь:

— Да — да — да — да!

Она кружилась по берегу, широко раскинув руки, и пела:

— Да — да — да — да!

И я начал кружиться вместе с ней, и губы мои повторяли:

— Да — да — да — да!

И вдруг лицо девочки передернулось гримасой боли, руки ее бессильно опустились, и пронзительно, изо всех своих сил она закричала:

— Не — е — е — е — е — т!!!

На меня снова навалились отчаяние, боль, смерть, ночь. Опустошение было почти мгновенным. Мир померк. Полнота и пустота опять поменялись местами. Ближний мир оказался провалом, а дальний — реальностью. Мы вернулись в наш дом, в его безнадежный сумрак.

* * *

Дальнейшее произошло слишком быстро и неожиданно для того, чтобы я, уже давно находившийся в состоянии оцепенения, смог вмешаться и что-то сделать. Был вечер, мы только что закончили ужин. Я услышал едкий удушающий запах дыма. Европа нехотя ушла в глубину дома, чтобы взглянуть на источник запаха и, вернувшись, попросила меня сходить за водой. Очевидно, она хотела залить тлеющий мусор, оставшийся от прежних жильцов этого дома. Она вручила мне пустое ведро и вытолкала наружу. Помню, я стоял в саду и оглядывался, не понимая, почему Европа отправила меня одного, а сама осталась в доме. Все же я решил быстро сходить на берег и принести воду. Я не мог даже предположить, что произойдет.

Когда я вернулся с ведром воды, дом пылал, пламя рвалось наружу. Я открыл дверь и отпрянул — в прихожей бушевал огонь. Я выплеснул в него воду, но потушить пожар одним ведром воды было немыслимо. Тогда я начал кричать и звать Европу. Я звал ее снова и снова. В ответ я слышал шум разгорающегося пламени. Пройти в здание было невозможно. Тогда я вспомнил о маленьком окне в задней части дома и побежал туда. Всегда открытое, окно оказалось закрытым ставней.

Надеясь на чудо, я смотрел по сторонам, но чуда не происходило. Дом горел, густой дым валил из раструба для телескопа. Я всегда был нерасторопен и неловок в решительные минуты, здесь я тем более не мог ничего сделать. Снова я бежал к заднему окну, искал черный ход, метался. Откуда-то появилось двое молодых людей, они молча стояли на берегу и смотрели на горящее здание.

Дом горел недолго. Бревна старого дома были ветхими и сухими и они прогорали дотла, а когда внутри здания рухнул телескоп и вверх взметнулся высокий столб пламени, я понял, что все кончено. Я понял, что Европа искала и нашла свою гибель. Только почему она это сделала без меня? Зачем оставила одного меня в этом страшном мире?

* * *

Я провел ночь в бреду и беспамятстве возле воды. Молодые люди поставили палатку и развели костер. Они звали меня к костру, но я не откликнулся. Я лежал на песке и смотрел вверх, в звездное небо. Ночь длилась бесконечно долго. Мириады звезд кружились надо мной в гигантском Водовороте. Наконец, звезды погасли.

На рассвете ко мне подошла Европа и погладила мои волосы. Ее лицо было светлым и спокойным. Взяв меня за руку, она подвела меня к месту, где была привязана лодка — та самая лодка, на которой я приплыл к этому острову. Она отвязала лодку, и я ступил в нее, не отводя глаз от лица Европы. Я пробовал зацепиться за ее взгляд, но не смог — она смотрела на то, к чему у меня не было касательства.

Лодка, подрагивая, выбиралась из прибрежных водорослей. Наконец, она освободилась и мерно закачалась на воде. Течение сделало остальное — лодку отнесло от берега. Фигурка девочки растворилась в утреннем полумраке.

* * *

И снова я был во власти Великого Потока. Вёсел у меня не было, лодка двигалась туда, куда ее направляло течение. Я плыл с закрытыми глазами — все равно я не мог управлять своей судьбой. Я решал мысленную задачу: как выйти из Потока, из которого нельзя выйти. На какое-то время можно забыть о Потоке, так делали мы с Европой, так делают мужчины и женщины, лепясь друг к другу, прячась друг за друга. Но сейчас я был один. Поток сносил меня в темноту, в неизвестность, в смерть. Я думал: можно придумать миф, сказку, поставить оперу со счастливым исходом. Но нельзя выйти в мир целесообразности и смысла, потому что такой мир не существует.

Ушло то время, когда я верил в Добро, правящее миром. Мир — это ловушка для слепых душ, которые сами стремятся к тому, чтобы попасть в нее. Мир — это страдания, болезни и смерть, а также редкие минуты самообмана, на который так падки человеческие дети. Да, мы во власти Великого Потока, но этот Поток не властен над тем высоким, что находится в нас. И у этого высокого есть соответствие и опора там — по ту сторону всех нарисованных картинок. Что бы ни случилось с моей лодкой, куда бы ее ни занесло, где бы она ни утонула, я свободен и беспечален.

Европа, где ты?

3

Мою лодку сносило Потоком. Но Потоком сносило и весь окружающий меня мир. Моя лодка, отнесенная от берега острова Нечаянной радости, была без весел, и я не мог управлять ее движением. Я сидел на корме и смотрел на берег. Я видел, как догорало здание, в котором я жил несколько месяцев моей жизни и которое стало погребальным костром и могилой девочки Европы. В воображении вновь и вновь я оббегал дом, подбегал к заднему окну, искал запасную дверь, метался, кричал — и убеждался в тщетности моих метаний. Я звал: «Европа! Европа!» Из языков пламени и дыма на