Рейтинговые книги
Читем онлайн Свеча Дон-Кихота - Павел Петрович Косенко

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 66
Мартынов с юношеской запальчивостью утверждал: «Не упрекай сибиряка, что он угрюм и носит нож, — ведь он на русского похож, как барс похож на барсука».

Но эти крайние проявления сибирского патриотизма остались издержками, о которых никто не помнит, а включение в большую литературу огромного края, показанного во всем многообразии его сложной жизни, навсегда останется громадной заслугой молодых писателей, объединенных в двадцатые годы новосибирским журналом.

У «Сибирских огней» были противники, весьма активно мешавшие им, — недаром Горькому не раз приходилось вмешиваться, защищать журнал. Среди врагов «Сибирских огней» следует, во-первых, назвать группу Александра Курса, издававшую на листах огоньковского формата журнальчик «Настоящее». «Настоященцы» клялись «ЛЕФом» и пытались подражать ему, печатали даже давно осевшего в Нью-Йорке Давида Бурлюка, но в этом «Сибирском ЛЕФе» не было огромных поэтов подлинного, московского «ЛЕФа». Курс называл молодую сибирскую литературу «деревянным велосипедом» и отчаянно старался доказать ее ненужность, призывал запустить «кирпичом по скворешне». Группа погибла бесславно, выступив с грубыми нападками на Горького, в то время когда его авторитет уже стал незыблемым. Но до этого она успела принести немало вреда, выжив из Новосибирска не одного талантливого писателя.

Еще более опасными противниками журнала являлись сибирские рапповцы во главе со своим «вождем» Семеном Родовым, который как раз в двадцать седьмом году появился в Сибчикаго.

В «Сибирских огнях» Родова называли «большим специалистом по части передержек и травли». Это не очень оригинальное определение. В Новосибирск Родов попал после поражения в борьбе с другими группировками в рапповской верхушке, а до того он был одним из первых руководителей МАППа. Руководил он им так, что дал повод Дмитрию Фурманову говорить о «Петрушко-Верховенской дьявольской организационной форме» в МАППе. Видимо, Родов, действительно, недалеко ушел от героя «Бесов». За полтора года до появления Семена Абрамовича в Сибчикаго писатель-комиссар записывал в дневнике: «Борьба моя против родовщины — смертельна: или он будет отброшен или я. Но живой в руки я не дамся». Нечеловеческое напряжение борьбы с происками и провокациями родовцев было одной из причин смерти автора «Чапаева».

Несколько позже исчерпывающую характеристику Родову дал критик В. Сутырин: «Потрясающий схематизм мышления, не сравнимое ни с чем доктринерство, колоссальнейшее упрямство, необыкновеннейшая способность все большое сводить к малому и глубокое — к мелкому, нестерпимая ура-классовость и ультра-ортодоксальность — все эти качества, произросшие в „питательном бульоне“ примитивнейших знаний, и составляют Родова как литературное явление».

Критик Родов неутомимо отыскивал в произведениях писателей-сибиряков отступления от рапповских лозунгов. «Сибирские огни» он непоколебимо считал журналом попутническим, а «попутчиков» — литераторами второго сорта (напомним, что к «попутчикам» РАППы относили великое множество советских писателей, не состоявших в их организации, — от Алексея Толстого, «крайне правый попутчик», до Владимира Маяковского — «левый попутчик»; ниже попутчиков стояли только явные исчадья, вроде Михаила Булгакова). Бесконечные дискуссии о том, какого писателя можно считать непролетарским, но революционным, какого следует признать и непролетарским и нереволюционным, а какого и вовсе внутренним эмигрантом, отнюдь не способствовали нормальному творческому самочувствию талантливых художников, до глубины души преданных революционному народу.

Для Павла Васильева характерно, что, только приехав и едва разобравшись в обстановке, он сразу же ввязался в драку. В четвертом номере «Сибирских огней» за 1927 год опубликовано его стихотворение «Письмо», где лирическая исповедь внезапно прерывается литературной полемикой: «По указке петь не буду сроду, — лучше уж навеки замолчать. Не хочу, чтобы какой-то Родов мне указывал, про что писать. Чудаки! Заставить ли поэта, если он действительно поэт, петь по тезисам и по анкетам, петь от тезисов и от анкет».

Даже еще недавно высказывалось мнение, что в этих стихах молодой поэт якобы выступал с отрицанием руководящей роли партии в литературных делах, за «чистое искусство» и т. д. Это нелепая и невежественная, достойная Родова, передержка. Не против партийного руководства литературой, а против угрюмых догматиков, пытающихся облыжно присвоить себе право говорить от имени партии, вроде «двурушника, интригана и склочника», по фурмановскому определению, Родова дерется здесь Павел Васильев.

То, что молодой поэт за «чистое искусство» ратовать вовсе не собирался, доказывает напечатанное в следующем же номере журнала его стихотворение к десятой годовщине Октября, где горячо славится «край наш вольный станков и пашен, край, которому равного нет»; «Новым звоном, слышите, слышите, прокатилась наша весна! Полотнищами алыми вышиты этот город и вся страна! Даже там, где тундрой холодной улеглась родная земля, машет алое знамя свободно, как махало б со стен Кремля».

А впервые Павел Васильев появился в «Сибирских огнях» в третьей книжке за 1927 год. Он выступил с небольшим циклом «Рыбаки». Знаменательно, что первые появившиеся в печати строки поэта из Прииртышья — о его родной земле. Рыбаки Васильевских стихов — это рыболовецкие артели Зайсана. Обстоятельно и сочно рисует молодой поэт тот самый «дремучий быт», борьба с которым станет потом основным мотивом его творчества. Но это потом. А пока Васильев «дремучий быт» не осуждает, даже любуется его колоритностью: «Очень груб он, житель приозерный, сивоусый кряжистый рыбак. Крючья рук — широких и проворных — и цигарка длинная в зубах. На вечерках, разомлев в угаре, пьет из чашек самогонный спирт и потом на неуклюжих нарах до рассвета непробудно спит… Рыбаки — известные буяны, это знает весь Зайсан. Словно птицы — бабьи сарафаны, — как пойдут по горенке плясать, в темных сенцах, где разложен невод, как закружит, зашумит гульба, с хрустом жмут ширококостных девок и грудастых мягкотелых баб. Пьяные рыбацкие артели — ярые охотники до драк. Не стерпеть, коли наметит в челюсть волосатый жилистый кулак…»

Среди авторов «Сибирских огней» у молодого поэта быстро появились близкие знакомые. Часто бывал Васильев у ответственного секретаря редакции Н. И. Анова. Васильев мог считать ответсекретаря «Сибирских огней» своим земляком — Анов несколько лет проработал на Иртыше, в Усть-Каменогорске.

Мне трудно представить Николая Ивановича того времени. Еще впереди и «Пропавший брат», и «Ак-Мечеть», и «Крылья песни», но уже много времени прошло с тех пор, как в дооктябрьской «Правде» опубликован первый рассказ потомственного питерского пролетария Николая Иванова. В «Сибирских огнях» Анов — незаменимый журнальный работник. Печатает изредка рассказы — острые, ироничные, с точно увиденными деталями и хитро построенным сюжетом.

Дружбой с Ановым Васильев дорожит, но разница в возрасте все же чувствуется, да и размеренный житейский распорядок Николая Ивановича Павлу чужд. Ближе всего он сходится с молодым поэтом, который ненамного старше его. Сходится на несколько лет. Эти годы друзья почти не расстаются.

Эренбург не совсем точен, когда говорит, что жокеи приезжали в Сибчикаго из Москвы. Николай Титов попал на новосибирский

1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 66
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Свеча Дон-Кихота - Павел Петрович Косенко бесплатно.
Похожие на Свеча Дон-Кихота - Павел Петрович Косенко книги

Оставить комментарий