Синдром тотальной аллергии - Сергей Шведов

— А тенгрийский мир не преходит, то есть существовал всегда и будет продолжаться вечно?

— Нет, вселенная — творение, её творец единый — Жаратушы-Создатель или Жасаган-Делатель, но это всё ипостаси Тенгри. И когда-то этот мир прейдёт, то есть закончится.

— А ангелы у вашего Тенгри есть? Ну, архангелы, что ли.

— У Тенгри есть помощники — духовные сущности. Тенгрийцы обозначают их словом Аруах.

Это теологический дискурс под жарким солнцем даже в тени сморил меня.

Когда я уже засыпал, сквозь сон заметил, что Карлыгаш подсунула мне под голову подушку и накрыла меня посконной дерюжкой собственноручного изготовления.

— Аруах Карлыгаш, спасибо за заботу.

Я в знак благодарности потрогал её руку. Ладонь у неё действительно была шершавая, как наждачная бумага.

* * *

Когда я проснулся, заметил неподалёку под камышовыми навесом от дождя и солнца моего деда-егеря в старомодном медицинском халате с завязочками на спине. На груди халат был забрызган кровью. Дед снимал резиновые перчатки, чтобы вымыть руки в тазике, которые перед ним поставила на табуретку Карлыгаш, на этот раз в халате медсестры.

— Что стряслось? — протёр я глаза.

— Все в порядке, — почти как дед, хитровато и слишком многозначительно подмигнула мне Карлыгаш, а молодому парню с перевязанным горлом довольно строго приказала: — Теперь ложись дома и лежи. Сегодня кушать не будешь. Я тебя буду топлёным молоком отпаивать.

— А что ты ему резал, дед?

— Абсцесс глотку перекрыл — чуть не задушил парня.

— У тенгрийских шаманов знахарству научился?

— Военфельдшер я, если по-старому понятию.

— Так ты бывший офицер медицинской службы?

— Прапорщик.

— Понятно, — мне показалось, что я начал кое о чем догадываться. Прибежище бывший прапорщик выбрал самое что ни на есть надёжное. — Тут тебя никто не достанет, дед за прошлые грехи.

— Ага, самое место грехи замаливать.

— А много их?

— На мой век хватит.

— А как ты на это место набрёл?

— Да родился я тут.

— Вот же угораздило. А говорил, что из Костромы.

— Из костромских, я говорил. Дед мой был из Костромы.

— А отец?

— Отец уже тут родился.

— Что-то ты не похож на тутошних тенгрийцев.

— Так деду и отцу русские бабёнки подвернулись. Мне — нет.

— Как — нет?

— А вот так. Карлыгаш — моя родная внучка.

Карлыгаш горделиво кивнула мне.

— А дед твой как сюда забрёл?

— Дуропёхом. И не пожалел, что заблудился.

— Зэк? Из лагеря сбежал? Угадал?

— Почти. Пешедралом из плена от самой границы с Пакистаном через весь Афган, где русские тогда воевали.

— Чего ж он тут затихарился? Ходил бы в ветеранах, пенсию получал, медальками позвенькивал по праздникам среди своих ветеранов.

— Свои не лучше душманов.

— Так дед твой в плен сдался? Часом, кровью не меченый был?

— Дурные шуточки твои. Ну, собирайся на рыбалку, чтобы у нас под ногами тут не путаться, а потом мы с тобой на вечернюю зорьку по утке отправимся.

Я со сна всегда дурной и раздражительный, поэтому с дуру ляпнул:

— Нет, дед, ты мне скажи, что у тебя тут за лагерные сборы для боевиков, только откровенно, а? Кого ты здесь готовишь?

— Мирных, здоровых, интеллигентных и даже талантливых людей для будущего мира, созидателей и творцов.

— Ой, как громко сказано! Ты, дед, мне без пафоса скажи, кто все эти парни и девки с военной выправкой?

— Я и говорю — великое будущее для великой страны.

Карлыгаш торопливо убрала мою импровизированную постель в тени карагача и теперь уже сине-зелёными глазами дикой кошки глянула на меня. Но на мне как черти покатались — терять мне было нечего. И я пошёл напролом:

— Что, о новой Орде для полумёртвой Руси размечтался?

— Может быть, и так. Будущее всё равно за русотюрками, в их душах остался огонь созидателей и первопроходцев. Природные русаки уже выдохлись из-за комфорта цивилизации.

— Что-то твои русотюрки, дед, как я вижу, городские да ещё и наверняка с высшим образованием.

— Верно подметил, — сказал дед, снимая медицинский халат.

— Так что они тут делают?

— Проходят годичную стажировку перед службой.

— Какой службой?

— Любой службой, полезной отечеству. Год проживут в юрте посреди пустыни без комфорта и маминых булочек — сразу видно, кто на что способен. В них должен проснуться дух Тенгри.

— Ты-то хоть мне мракобесную лапшу на уши не вешай. Я — атеист и материалист.

— Они, честно говоря, тоже, но великий Тенгри помогает всякому, кто верит или нет.

— Что потом? Автомат в руки и в атаку на русских? Хочешь напустить на Русь новую Орду?

— Хочу вернуть на русскую землю её давних обитателей — кипчаков и каракалпаков.

— Это те самые чёрные клобуки, что ли?

— Да, те самые, что дали свою кровь населению юга Украины и России.

— Мало ли чего ты хочешь! На русские земли разлакомились совсем другие захватчики.

— Поэтому и хочу поселить на Руси комплементарные, дружественные народы, с которыми мы дружно жили бок о бок до прихода монголов. Они вольют свежую кровь в русских и останутся жить среди них, потому что только они способны перенести жестокий климат Евразии.

— Ты веришь, что снова воцарится «дружба народов»?

— Хотелось бы верить. Пусть они не будут даже в самой малости благодарны русским, ничуть не будут любить или хотя бы жалеть нас, русских. Возможно, они и друг друга любить не будут, а будут воевать против своих же собратьев. Но это уже дела будущей цивилизации, в которой нам, русским, история не оставила места. А может, они подарят нам шанс в истории. Кто знает? — лукаво подмигнул он Карлыгаш.

Она почему-то смутилась, отвернула лицо и убежала от нас.

* * *

Споря с дедом, я и не заметил, как мы подошли к моей развалюхе.

— Ну, хватит решать мировые проблемы, собирайся на рыбалку.

— А ты со мной разве не пойдёшь?

— Я баловства с удочками не люблю. Мне по душе больше бредень или сети.

Меня взбесило, что он опять мне подмигнул и опять же как-то двусмысленно. Чёрт его знает, что этот старый хитрец имел в виду.

Глава 11

Я тоже не особый любитель рыбалки ради рыбалки. Меня не заставишь торчать с удочкой у парапета городской набережной, чтобы наловить пару плотвичек, насквозь протравленных городскими сбросами из ливневой канализации. А вот экзотическая рыбалка на нетронутой природе — совсем другое дело.

Старик мне подобрал для рыбалки залив поглубже, хотя самое глубокое место на этом озере вряд ли будет глубже пятнадцати метров. По крайней мере, где бы тут я ни нырял, повсюду доставал до дна без всякого напряга, хотя дайвер из меня никудышный, честно скажу.

Сам егерь, понятное дело, как истый промысловик считал ужение на любую удочку баловством. Бредень, ловушки-морды, сетка — вот рыбацкий арсенал для настоящего профессионала. Но одно дело лов для пропитания целого поселища, а спортивное ужение — это уже совсем другое удовольствие. Побегай-ка по берегу со спиннингом за судаком или жерехом, да пусть даже и за тем же хариусом. Тут тебе и спорт, и охота и здоровье.

Или вот ещё донная удочка с авиамодельной резинкой для автоматического утягивания наживлённых крючков на глубину. Заплыви сначала по любой волне метров за двадцать пять, а то и все сорок, от берега, чтобы бросить груз-якорь, который будет держать авиамодельную резинку, способную утягивать на глубину леску с насаженными крючками. А ведь нормальный рыболов поставит таких донок не меньше пяти — наплаваешься, заводя грузы-якоря в воду, да ещё подгребая одной рукой, потому что в другой держишь снасть. Спасательным жилетом я принципиально не пользуюсь, не инвалид, слава богу.

Потом целый день в хороший клёв едва успеваешь носиться от одной донки к другой, потому что на каждой индикаторы-сторожки кивают или колокольцы позванивают, сигналят, что рыба на крючок села.

* * *

Клев на Кангыбасе просто бешеный, скажу я вам. Не зря все мечтают сюда попасть. За пару часов я поймал килограммов пятнадцать разнокалиберной рыбы, причём мелочь добросовестно выбрасывал. Чаще всего на крючок шли пятнистые берши, как на подбор небольшЕнькие, с локоть в длину. Но эти рыбы большими и не вырастают. Когда такого снимаешь с крючка, он разевает зубастую пасть, топорщит колючие плавники и колется похлеще судака. Судаков я вытащил только двух, худых и серебристо-белых, килограмма под два, не больше.

Вообще же берш самая вкусная из хищных рыб, на мой взгляд. С ними не сравнятся ни треска, ни окунь, ни судак и тем более ни щука. Самые вкусные именно вот эти небольшие полосатые бершики, которых иногда принимают за недорослых судачков.