Главная роль 3 - Павел Смолин

— Виноват, Георгий Александрович! — радостно проорал мне в лицо Победоносцев, в одночасье из одного из важнейших государственных деятелей деградировав до Андреича.

Нет, это неправильно — не деградация, а эволюция!

После этого все трое «зрителей» взяли себя в руки, и время до утра прошло полезно. Перегруз информации был критическим, поэтому от важных решений было решено воздержаться. Одно решение, впрочем, очевидно и так — в моем праве носить титул цесаревича не сомневался никто: многократно доказывал делом. Конкретику обсуждать тоже будем позже, и я не питаю иллюзий — когда шок пройдет, а новая информация уляжется в головах, абсолютного повиновения мне ждать не придется. Я же «молод и горяч», на меня такое свалилось, и даже волшебная регенерация (материальное подтверждение богоизбранности) не заставит маменьку и папеньку жадно смотреть мне в рот. В моем положении очень легко «зазнаться» и «сбиться с пути», и именно на это я бы в их ситуации и давил.

Остатков сил хватило не обидеть Андреича — камердинер проводил меня по моим личным апартаментам и рассказал о том, что в его отсутствие здешние слуги, как водится, «совсем распустились, все в пыли да паутине было, но ничего, я их быстро к ногтю прижму!». Поблагодарив деда — надо будет ему обер-гофмейстера дать, оно и заслужил, и мотивация дорасти до обер-камергера будет — я зарылся в оказавшуюся не такой уж и мягкой перину и с чистой совестью вырубился, увидев во сне скользящие в небесах дирижабли, усыпанные автомобилями улицы сияющих неоном городов и вгоняющую крестьян из глубинки в почти мистический ужас диковину «умнофон».

* * *

Проснулся я от собачьего тявканья и жалобных причитаний дежурного слуги Василия — мои лакеи были отпущены на недельную «побывку» к семьям, коими успели обзавестись еще до Путешествия. Не обделен в этом плане и Андреич, но его преданность мне обуздать сложнее, вот и дождался меня вчера. Потом с женами да детками перезнакомлюсь, интересно же.

— Под утро Его Операторское Высочество вернулись, Ваше Высочество. Не велено будить до особых распоряжений. Молю вас — уймите это прелестное создание.

— Гав!

— Я даю тебе особое распоряжение! — раздался молодой девичий голос, который я узнал — вчера успел послушать и запомнить.

Не выдержала сестренка Ксения, на часы поди с самого утра смотрела и кляла так удручающе медленно ползущие стрелки.

— Прощения просим, Ваше Высочество — будить не велено до особых распоряжений от Ее Императорского Величества.

Меньшего я от Дагмары и не ожидал — уже успела моих слуг построить как ей надо. Неудивительно — я здесь первый день, а она — живет. Завешанные шторами окна для определения времени оказались бесполезны, поэтому я посмотрел на висящие на стене часы. Почти три часа! Впервые в этой жизни просыпаюсь так поздно, значит и сам не представлял, насколько устал за последние дни. Казалось бы — чего такого, едь себе в комфорте Императорского поезда да в окно на Россию смотри, но «тряска» в союзе со вчерашней ночью высосали все душевные силы.

Потянувшись…

— Ее Величество велела мне передать ее особое распоряжение! — попробовала зайти с другого бока Ксюша.

…я порадовался отдохнувшему телу и свежей голове.

— Ваше Высочество, простите, но я позволю себе напомнить, что вы изволите шутить подобным образом с четырехлетнего возраста.

Не может слуга напрямую Великую княжну лгуньей назвать. Конкретно Василий не может — какая-нибудь заслуженная пожилая воспитательница может еще и не такое, детей Дагмара воспитывала в строгости.

— Доброе утро! — громко поприветствовал я новый день в таком «старом», но уже таком родном мире.

Почти привык, и вздыхаю по благам цивилизации все реже.

— Братец, я как раз пришла проверить, не проснулся ли ты! — в третий раз за три фразы «переобулась» Ксюша. — Доброе утро!

Сразу видно любимицу Дагмары.

— Гав!

Великая княжна конечно же не стала вваливаться к одетому в одно исподнее мне, оставшись в гостиной — именно в нее ведет дверь. Спальню наполнили слуги, доведенными до автоматизма движениями распахнув шторы и взявшись приводить меня в порядок.

— Очень рад, что вы с Лиззи пришли, — продолжил я разговор.

— С Лиззи и Молли! — поправила княжна. — Молли, голос!

— Гав!

«Молли» — это собачка, которая предназначалась Мише. Как я отчасти и ожидал, ему пекинес не подошел — «дамская порода», писал он мне. Полагаю, не без закадрового участия сестер писал — поначалу-то щенок ему нравился.

— Дрессировка идет хорошо, — прокомментировал я послушание собачки, пока на мои ноги надевали мягкие, домашние туфли.

Стоп, я этих туфель не одобрял, равно как и наряд в привычном уже стиле «милитари-кэжуал». Мой гардеробщик тоже в отпуске, поэтому, пока Ксюша отвечала…

— Они такие умницы! Такие послушные! Дядька Макар, он из Егермейстерской конторы, говорит, что даже собаки охотничьих пород не так умны.

…Я спросил второго гардеробщика, Севку:

— Что это за наряд?

— Ее Императорское Величество просили, чтобы вы непременно надели его к обеду, — с поклоном ответил тот.

Ясно. Ладно, пока не дергаемся, не той величины вмешательство. Кивнув — продолжаем одевание — я ответил княжне:

— Макар свое дело хорошо знает. Это ему легко, а другой мог бы и не справиться.

— Дядька Макар — лучший псарь в мире, — «само собой разумеющимся» тоном ответила Ксюша.

Одевание-умывание закончилось, и я вышел в гостиную. Справа, в соседствующем с заваленным почтой письменным столиком кресле, сидела одетая в заковыристой выкройки, умеренной пышности, кремового цвета, украшенном золотистыми нитями и кучей мелких деталей, платье, сидела Ксюша. Кожа ее лица была далека от «аристократической бледности», булавки и шпильки в высокой, на мамин манер, прическе блестели в свете окон.

По гостиной с совершенно несолидной Высочайших питомцев жизнерадостностью и любопытством бегали совсем уже взрослые пекинесы. Гладко вычесанная шерсть поблескивала на солнце не хуже булавок, носы тыкались во все углы, вызывая у лакеев тоскливый взгляд — собачья сопля на дорогущем шкафу XVII-го