Пересмешник. Всегда такой был (СИ) - Романова Наталья Игоревна

— Лежи, рыбка… Ты напугала меня.

— Это просто мигрень. Я пойду.

— Мигрень… Не просто, раз отключилась на три часа. Куда ты пойдёшь? Врач сказал — с неделю постельного режима.

— Где твоя Пуся?

— Она не моя, рыбка. Давай больше не будем о Пусе… её Марина зовут, на самом деле. Отдохни, потом решим, куда ты пойдёшь и зачем…

Али показалось, что кто-то шепнул ей: «Никуда не ходи, останься, останься со мной».

Уже несколько дней Али жила в этом тереме из массива дерева. Её комната была огромной, с большой кроватью и своей ванной комнатой. Утром она спускалась вниз, в огромную кухню, садилась за огромный стол из такого же массива, как и всё вокруг, и смотрела, как Вадька готовит. Али хотела уехать, она ощущала свою неуместность в этом доме, ощущала себя неуютно среди детских фотографий, расставленных по всему дома, иногда на этих фотографиях присутствовала жена Вадьки — от этого было больно. Больней, чем от кольца на пальце.

— Расскажи о себе, Лина?

— Что?

— Не знаю. Всё… Мне интересно всё.

— Ну, я отучилась… На четвёртом курсе уехала по обмену, как и хотела, потом прошла стажировку и осталась работать по контракту, как и планировала…

— Выходит, твои мечты сбылись?

— Если это были мои мечты, то да…

— Значит, ты инженер.

— Он самый…

— И у тебя такой длительный отпуск, рыбка?

— Просто… мой договор закончился, мне предложили продлить через три месяца, закон об иностранных рабочих и прочее… Но я пока думаю.

— О чем думаешь?

— Жарко там, Вадька.

Али не заметила, как впервые сказала «Вадька». Пересмешки в глазах заметили. Али рассказывала, как она живёт в том жарком, влажном климате, и как это мучительно для её белой кожи. Как она устала от воздуха кондиционеров и экзотической еды, потому что порой невероятно хочется молодой картошки или гречки. Просто гречневой каши. Говорила о том, что подала своё резюме в три скандинавские компании, ей хочется жить ближе к северу, как она привыкла, где родилась, ей не место в южных широтах.

— Так ты безработная, Лина?

— Типа того…

— А в России?

— Меня ничего не держит тут.

Казалось, спокойную Алину ничего не может вывести из себя. После того приступа головной боли, Алина стала избегать негативных эмоций, любых эмоций, любых проявлений, но они плескались в миндалевидных глазах, в тициановских волосах, во взгляде на монитор компьютера, в ощущении постоянного ожидания.

Алина ждала… она, вопреки всему, ждала Вадьку. Выскакивая утром в прихожую на звонок, беря телеграмму, она ожидала чего угодно, но не этого. Такого никто не ждёт. Никогда. У Алины больше не было родителей. Она стала Али. Уже навсегда.

Али уехала из страны, изредка общаясь с бабушкой из маленького южного городка, пока и бабушки не стало.

Теперь Али хотела жить где-нибудь ближе к северу, чтобы никогда не обгорать, чтобы никто больше не мог разбить её сердце, забрать её детство под звёздным небом, и никто бы не сказал ей «отомри».

Отмирать страшно, для Али страшней отмереть, чем умереть. Игра слов. Игра в эмоции. Игра в жизнь. Чужую. Её осталась навсегда в той квартире, где маленькая Лёшка каталась по полу, захлёбываясь в слезах и боли, потом долго болела кожа головы, а сосуды на глазах полопались.

— А чем ты занимаешься? — Али вовсе не горела желанием узнать подробности жизни Вадьки, его жизни — без неё.

— Всем, как всегда.

— Это всё приносит неплохой доход, судя по даче.

— Не жалуюсь, — пододвигая тарелку с завтраком. — Если бы знал, что ты скучаешь по гречневой каше, я б тебя только ею и кормил.

— Хм, так всё же… чем занимаешься-то?

— Да всем. Стройматериалы, дороги, лес, наркотики, работорговля, — пересмешки запускали солнечных зайчиков прямо в сердце Али — она смеялась.

На самом деле. Немного странно. Прислушиваясь к себе.

— Расскажи про дочку. У тебя один ребёнок?

— Ну… она моя дочь. Она вьёт из меня верёвки и знает это, я ей позволяю, с огромным удовольствием… я не часто её вижу в течение года, а летом она тут, у бабушки.

— У твоей мамы? У Ангелины?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ха, она бы умерла, услышав в свою сторону «бабушка». Её внучкам запрещено называть её бабушкой…

— А папа твой?

— Он в Москве, они приезжают иногда, но редко… чаще я к ним. Светка тоже в Москве…

— А жена? — Али нужно знать. Играть эмоциями — значит играть в спокойствие.

— Я не женат, рыбка. Мы давно в разводе, лет пять официально… не сложилось как-то.

На немой вопрос Али, Вадим крутит кольцо.

— Внушает доверие. В бизнесе лучше быть семейным… Тебя нервирует? Я сниму.

— Мне всё равно.

— Ты обманываешь, Лина, тебе не всё равно.

— Почему это?

— Потому что мне не всё равно…

— Не всё равно… тебе не всё равно, но ты бросил меня. И это глупо вспоминать, сколько лет прошло… семь, кажется? Даже больше… десять? Ты обещал, говорил «не обману»… Это случается почти с каждой, отчего я так отреагировала?.. Тогда… и сейчас… — говоря всё это столу из массива дерева.

— Рыбка, сотни, тысячи раз я думал, мечтал о том, что увижу тебя, объясню, поговорю… Иногда я был так отчаян в своих мечтах, что ты оказывалась в моем доме… и вот, ты тут… и я боюсь. Боюсь закрыть глаза — что, если ты исчезнешь? Я не знаю, что сказать тебе и как? Объяснить? Просить прощения? Говорить, что я ошибся? Я ошибся, рыбка… но есть ли такие слова, есть ли хоть какая-то возможность объяснить тебе мой тогдашний поступок, если даже я, теперь, себя не понимаю. И никогда не понимал. Потом. Пойдём.

Али сидела напротив большого монитора и читала свои собственные письма, одни из последних. Живых. Все последующие письма Али, всем другим адресатам, были выверенные, в строгом соответствии с правилами этикета и грамматики.

Алёшку поглотил ритм большого города, университетская жизнь, перспективы и возможности кружили голову. Казалось, протяни руку — и весь мир в твоём кармане. Она, наконец-то, оценила своё общее развитие. Лёшка с лёгкостью находила язык с любой компанией, она была отзывчивой, умной, обладала эрудицией и энциклопедическими знаниями, и даже умение танцевать пасадобль понадобилось Лёшке однажды, как и знание нотной грамоты. Проекты, студенческие вечеринки, возможность уехать по обмену за границу — всё это было вновь, кружило голову, увлекало. Всё это отражалось в Лёшкиных письмах Вадьке… Не отражалось главного — её безграничной любви к нему.

Маленькая Лёшка никогда не задумывалась о том, как выглядели её письма. В своих мыслях её будущее было связано только с Вадькой. Она никогда не задумывалась, каким образом, где они будут жить, и как вписать их с Вадькой любовь в грандиозные планы Лёшки. Она просто была уверена, что их любви хватит места на просторах голубой планеты. И где бы ни оказались Лёшка или Вадька — их любовь, однажды рождённая под низким южным звёздным небом, — всегда будет с ними.

Али давно уничтожила тот почтовый ящик — он был источником болезненных эмоций. Напоминанием. Чирьем на белой коже Али.

— Это были твои планы Лина…

— Были…

— Меня не было в этих планах…

— Ты всегда там был, но стоит ли об этом… Зачем ты хранишь эти письма?

— Как напоминание о собственной глупости… Лина.

— Глупости… Всё это не имеет значения сейчас, я устала…

— Я боялся, боялся, что когда придёт время выбирать, ты выберешь не меня. Боялся, что стану тебе не нужен, что ты попросту забудешь меня… я боялся этого, боялся, что не впишусь в твои планы… а ты в мои… Я слишком боялся быть брошенным тобой.

— Всегда возможен компромисс.

— Я знаю, сейчас я знаю это. Тогда я просто боялся. Больше всего я боялся, что потом, когда ты не выберешь меня, тебя будет мучить вина. Вина не лучший спутник, Лина…

— Вина?

— Я чувствовал вину столько лет… она уничтожает… Знаешь, я всё пытался вспомнить или понять, когда полюбил тебя, и так и не вспомнил… Такое впечатление, что я любил тебя всегда, но потом… потом всё стало хуже, отвратительнее. Чувствовать влечение к четырнадцатилетней подруге своей младшей сестры — это отвратительно. Как ты отреагировала на Маринку… а как же я сам должен был ощущать себя тогда? Ты была совсем крошкой, ещё даже не сформировалась толком… Это мерзкое чувство… словно я извращенец, я так о себе и думал долгое время. Целуя тебя на твоё шестнадцатилетние, забирая твою невинность в твои неполные семнадцать, когда ты шепчешь что-то про но-шпу… Господи, ты же была ребёнком… Эта вина сжирала меня. Я боялся, что когда ты оставишь меня, ты будешь чувствовать вину… ты — честная, всегда была, открытая, искренняя, ты бы не смогла по-другому. Я решил, что заберу и эту твою вину тоже… Вот и вся причина. Я ошибся. Ошибся. Это стоило мне практически всего, это стоило моему ребёнку нормальной семьи, это стоило моей жене потрёпанных нервов и погребённого брака… Все эти годы я надеялся, что это не стоило тебе ничего, но и тут я ошибся…