Много шума из–за церкви… - Янси Филип

Можно сказать словами апостола Павла: «Но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное» (1 Коринфянам 1:27). Несомненно: Бог избрал несколько редчайших людей, таких, как сам апостол Павел. Но даже этот величайший интеллектуал смирился, встретившись лицом к лицу с Богом. Церковь, Божья церковь, достаточно велика и достаточно мала для того, чтобы вознести смиренных и смирить возгордившихся.

Божья семья

Об этом образе церкви мне говорить легко, потому что он не раз упоминается в Библии. Я думаю, что представление о церкви как о семье имеет в наши дни даже более глубокий смысл, чем во времена библейские. И все потому, что наше общество сильно изменилось.

Прочтите книгу Бытия. Это история семьи. Она начинается с Адама и Евы. У них один сын хороший, а другой — плохой. Читая дальше, вы узнаете о семье Авраама. На обзаведение семьей этому человеку понадобилось немало лет. Далее следует история семьи Исаака и Иакова. Затем говорится только о семье Иакова, ибо Ветхий Завет рассказывает историю «народа Израилева», а Израиль — новое имя Иакова.

Сравните это повествование с подходом современных учебников по истории, в которых написано о расцвете и падении цивилизаций. В газетах вы читаете о странах и городах, об университетах и правительственных органах, о промышленных компаниях. В фокусе нынче не семья, а учреждения. Тем не менее Новый Завет упрямо представляет нам церковь больше похожей на семью, чем на предприятие.

Организация строится на том, что в ней есть «табель о рангах». Каждый солдат в армии знает свое место в строю, нашивки показывают звания. Школьные отметки говорят об успехах учащегося. В мире бизнеса существуют должности, зарплаты и прочие показатели «значимости» того или иного индивидуума. В Центре международной торговли в Нью–Йорке, просто переходя с этажа на этаж, по меблировке офисов можно сразу понять: чем выше этаж — тем крупнее начальство.

В организации статус человека зависит от качества исполнения им своих обязанностей. В мире бизнеса известно, что люди стараются подняться по должностной лестнице, чтобы получить большее вознаграждение. В семье же статус каждого члена определяется несколько иначе. Как? Ребенок «завоевывает» право было членом семьи в момент рождения. Ребенка–неудачника никто не выгоняет из семьи. Наоборот, больной ребенок часто получает больше внимания со стороны остальных членов семьи, чем его здоровые братья и сестры. Джон Апдайк писал: «Семьи учат нас тому, что любовь выше слов «нравится» и «не нравится». Она может сосуществовать с равнодушием, ревностью, даже антипатией».

Так обстоит дело и в Божьей семье. В ней нет «ни иудея, ни грека, ни мужчины, ни женщины, ни раба, ни свободного». Все эти искусственные разграничения тают в лучах солнца Божьей благодати. Мы усыновлены Богом. Мы обретаем те же самые права — причем совершенно незаслуженно, —- которые есть у Самого Иисуса Христа. Послание к Ефесянам снова и снова подчеркивает эту удивительную истину.

И поэтому мне грустно видеть, что церкви становятся больше похожи на общества с ограниченной ответственностью и перестают быть похожими на семью. Рассуждая о духовных дарах, апостол Павел предостерегает: нельзя одного члена церкви ставить выше другого:

Не может глаз сказать руке: «ты мне не надобна»; или также голова ногам: «вы мне не нужны». Напротив, члены тела, которые кажутся слабейшими, гораздо нужнее, и которые нам кажутся менее благородными в теле, о тех более прилагаем попечения; и неблагообразные наши более благовидно покрываются, а благообразные наши не имеют в том нужды. Но Бог соразмерил тело, внушив о менее совершенном бульшее попечение, дабы не было разделения в теле, а все члены одинаково заботились друг о друге. Посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены

(1 Коринфянам 12:21–26).

В этом отрывке Павел развивает свою любимую идею — о сходстве между церковью и человеческим телом. Эта истина воплощается в группе людей, например, в семье, собравшейся за праздничным столом.

В каждой семье есть и преуспевающие члены, и жалкие неудачники. На рождественском обеде тетушка Мария — вице–президент крупной фирмы — сидит рядом с дядюшкой Чарльзом, который, как всегда, много пьет и в очередной раз уволен с работы. За столом собрались люди умные и глупые, уродливые и привлекательные, здоровые и инвалиды. Но в семье все эти различия стираются. Кузен Джонни старается держаться ото всех в стороне, но это ему плохо удается. Он, как и мы все, — часть семьи. У нас общие предки, в наших клетках — общие гены. Неудачника не выбрасывают из семьи. «Семья, — сказал Роберт Фрост, — это такое место, в которое тебя обязаны впустить, если ты пришел».

Иногда я думаю, что Бог изобрел семью в качестве учебного полигона. Именно там мы учимся общаться с людьми в рамках других общественных институтов. Семья становится крепче, когда ее члены не спорят из–за того, что они не похожи друг на друга, а просто радуются этому. В здоровой семье поддерживают слабых членов, не унижая при этом сильных.

Мать Джона Уэсли говорила так: «Кого из детей я больше всех люблю? Я люблю больного сильнее других. И так, пока он не поправится. Я люблю путешественника крепче других. И так, пока он не вернется».

Семья — это единственный социальный институт, в отношении которого у нас нет права выбора. Мы попадаем в него просто по праву рождения. В результате, сами того не желая, мы оказываемся в одном сообществе со странными и не похожими друг на друга людьми. Церковь же призывает нас сделать следующий шаг: добровольно стать членом еще более странного окружения лишь потому, что составляющие его индивидуумы веруют в Иисуса Христа. Я обнаружил, что подобные общества напоминают семью больше, чем все остальные общественные институты. Анри Ноуэн как–то сказал, что общество — это «то место, где ты всегда оказываешься рядом с человеком, с которым тебе меньше всего хочется быть рядом». Его определение можно отнести как к группе людей, которая собирается на Рождество за одним столом, так и к группе людей, которая встречается по воскресеньям в стенах церкви.

Божья раздевалка

В течение всего года я довольно успешно борюсь со своей страстью к телепередачам. Но каюсь: ближе к весне меня охватывает таинственная сила, известная в Америке под названием «мартовское безумие». Она заставляет меня уткнуться носом в телеэкран. Речь идет о баскетбольном турнире студенческих команд. Этому искушению я противиться не в силах.

Ни одному человеку не приходится так трудно, как этим молодым спортсменам. Им по 19 — 20 лет, и они уже сражаются перед тридцатью миллионами телезрителей за честь своего университета, своего штата. На карту поставлена их профессиональная карьера. Каждый прыжок, каждый бросок имеют значение. В финале последние минуты игры бывают самыми напряженными. И кажется, что все сезоны заканчиваются одной и той же картиной: восемнадцатилетний паренек стоит на линии штрафного броска, в руках у него — мяч, до конца игры — одна секунда.

Он стоит на линии, нервно играя мячом, — нужно, чтобы рука не подвела… И тут тренер противника берет тайм–аут, потому что понимает: это помешает нападающему сосредоточиться.

Следующие две минуты игрок проведет рядом с наставником, будет слушать его советы, стараясь не думать о том, о чем кричат двадцать тысяч болельщиков, — о броске. Товарищи по команде треплют его по плечу, но не говорят ничего. За сезон на тренировках он сделал несколько тысяч штрафных, добрые три четверти из них попали в цель. Но это бросок отличается от других.

Если штрафной будет удачным, паренек станет героем всего университета. Его фотография появится на первых страницах газет — хоть в губернаторы баллотируйся! Если же он промажет, то станет козлом отпущения. Как после этого смотреть в глаза товарищам по команде? Как жить после этого? Через двадцать лет он окажется в кабинете психотерапевта и все свои жизненные неудачи будет объяснять вот этим неудавшимся броском… И вот он возвращается на площадку. От этого мгновения зависит все его будущее.