Русский Колокол. Журнал волевой идеи (сборник) - Иван Ильин

Но личность его уже не сводится к его страстям и слабостям; напротив: утвердившись в священном и создав в себе алтарь живого Бога, она вышла из своих страстей и противопоставила себя им. Она не исключила их из себя; это не удалось ей; и не может удаться, пока она живет на земле. Но владычеству их пришел конец. Она приобрела власть над ними; она уже может не подчиняться и не предаваться им. В любой миг она может сосредоточить свою энергию у алтаря, загореться и воззвать о помощи; и в этот миг она уже осилила и превозмогла. Ибо в ней есть источник высшей силы; и страсти уже не ведут ее к падению с той неотвратимой необходимостью, с которой течет вода и осыпается песок.

Священное зиждет в душе человека алтарь, этот источник священного горения и священной силы. Отсюда власть человека над самим собою; власть, дарующая ему внутреннюю уверенность и свободу. Эта свобода далеко еще не есть праведность; но она есть путь к праведности. Ибо праведность достигается именно через упражнение, укрепление и осуществление этой свободы. Бытие человека начинается именно с этой внутренней власти и свободы; то бытие, которого нельзя ни разложить, ни извратить, ни сломить, которое делает из человека при его жизни – живой очаг духовной силы; и которое светит другим, и ведет других – после самой смерти его.

И вот, избыток этого духовного самообладания помазует человека – к верной власти над другими, к властному ведению и воспитанию их во имя Божие. И люди сами чуют и чувствуют это; и с облегчением приемлют такую власть, зная, что источник ее – в служении священному. Вот глубокий смысл этого трудного и таинственного слова: «нет власти не от Бога» (Рим. 13,1); и напрасно думать, что это слово зовет нас – повиноваться дьявольской власти только потому, что она «успешно» воздвиглась на злых страстях.

Что есть человек без святыни?.. Пустая видимость человека; обманная личина личности, не более. К чему способен он, служа своим страстям и прихотям? К слишком «многому», – но именно потому, что он не способен к главному. Можно ли верить ему, если он сам не верит Богу, и если он через эту веру не научился еще – верить себе самому? Оставаясь один на один перед лицом Божиим, он отвертывается от Бога и изменяет себе. Как же могут верить ему другие? Что может он противопоставить хладному и темному духу соблазна? Как противостанет он ему, не имея ни священного знамени, ни священной идеи? Ибо если он ныне отводит соблазн только потому, что он сейчас не сулит ему выгоды, то завтра соблазн придет к нему в обличии выгоды и расчета; и увлечет его на свои пути…

Что противопоставляет современное человечество заразе воинствующего безбожия? Трезвые соображения о том, что коммунизм и порочность «не выгодны». А если через десять лет духовно ослепшие массы найдут, что коммунизм прибылен, а порочность выгодна?.. Тогда они соскользнут в бездну с тою необходимостью, с которою течет вода и обсыпается песок…

Опустошенный и растерянный, современный человек не может и не умеет бороться со стихиею пошлости и с напором дьявольского начала. Для этой борьбы необходим религиозный закал души; необходима преданность священному и верность алтарям. Призрачные люди не могут и не должны участвовать в этой борьбе: они всегда будут подобны картонным кирпичам, заложенным в стену; и чем больше их будет, тем скорее обрушится стена. Для этой священной борьбы необходимы не оглушенные, не опоминающиеся и не прозревающие; но прозревшие, окрепшие и закалившиеся; такие, которые из глубины своего духа поняли, что действительно не сто ит жить тем, за что не сто ит умереть; и которые волею приняли бремя этой великой, мировой борьбы во имя священного.

Такие люди ясным и спокойным взором узнают друг друга при первой же встрече; и не ошибаются. Они узнают друг друга по священному закалу души; и верят друг другу так, как верит исконно-свой исконно-своему. Ибо ничто не сближает и не соединяет людей так, как верное стояние перед алтарем единого Бога.

От союза таких людей, от их волевого братства в духе и в делах придет спасение России. И каждый из нас призван ныне к тому, чтобы найти в себе свой алтарь; зажечь на нем неугасимый огонь; закалить в нем свое чувство, свою волю и свой разум, – и потом искать своих братьев в духе; и найдя их, связаться с ними священными, закрепленными узами на жизнь и на смерть.

Только в таком рыцарственном служении и союзе создастся и выдвинется необходимое России поколение. Поколение людей, способных вести борьбу и строить святую Русь под знаменем религиозной и национальной – священной идеи; способных подчинить ей и начало земной власти, и начало земной прибыли; способных создать власть, подлинно идущую от Бога.

Россия спасется и восстановится только через священное служение Священному…

И. А. Ильин

Как нам быть? (Из писем о России)

Иногда я получаю письма, написанные болью за Россию, всегда волнующие, порой очень горькие, безоглядно указывающие на виновников небывалого разгрома, полные убежденности, что – «теперь, уцелевшие и сохранившие еще силы бороться за нашу поруганную родину, мы должны вдуматься в наше прошлое, решительно покончить с «идеалами и фетишами» так называемой прогрессивной, или передовой русской интеллигенции, в сущности безнациональной, – должны познать подлинное свое, творить и хранить его».

Редкое письмо не заключало в себе вопроса: «как нам быть?» Давались и решения:

«Надо выработать основы, «заповеди», как и за что стоять, свято поверить в них, осуществлять только их, чтобы не тратить бесплодно сил».

«Мы должны отбросить вопросы «вечные» и «проклятые», над чем больше века трудилась наша радикальничавшая интеллигенция, требовавшая «прямых ответов», должны покончить со всеми этими рассуждениями о «правде-истине» и о «правде-справедливости», чем щекотали мозги досужливые люди, мучившие себя вопросом – «имеем ли мы право погружаться в искусства, в науки… получать образование на деньги, выколоченные с бедного народа, пребывающего во тьме?» – это образование получавшие, сидевшие в редакционных креслах, поджигавшие на политические убийства, тайно рукоплескавшие им, из безмерной любви к «народу», будоражившие «народ», толкавшие молодежь на дело смерти и в конце концов столкнувшие Россию в пропасть!..»

«Мы должны решать наши вопросы, близкие русской жизни, наше должны познать, а не весь свет любить и за него терзаться, – терзается он за нас? – укреплять наше, не отделять «народа» от России, принимать всю ее, со всеми ее классами, не отшелушивая все лучшее, что выделяла страна веками на всяких поприщах. Только, укрепив «поле русское», попробуем засевать и «мировое поле», если семена найдутся, если суждена нам «миссия»!»

«Наша миссия – возрождение России. Снова и снова – подвиг, подвиг нового созидания России, в поте и крови монаха и солдата, вечных русских подвижников! Вот наши идеалы. Не самоуверенность политиков с провалившимися программами, не любованье своим идеализмом перед целым светом, не прикрытые пафосом патриотизма чаяния «вернуть свое», а великое послушание России, великое за нее стояние!»

«Где духовные вожди наши?! Сколько их было у «отцов», и куда привели они!. Почему не руководили лучшие? почему осмеивались достойнейшие? Надо «разрыть могилы», надо воздвигнуть лучших, услышать непонятный их голос. Есть они! Они же Россию создавали, указывали пути светлые. Тихие их лампады манили ее из тьмы. «Огни мира» сожгли ее. Как же нам быть?!»

Я отвечал вопрошателям. Я чувствовал, что они мучаются всем этим, что они ждут совета. Меня смущало, что я не имею опыта в решении государственных и исторической важности вопросов, да еще при таком разгроме, при таком-то провале идей и идеалов! – что я не мыслитель, не политик, не проповедник и не судья тяжких и роковых ошибок поколений. И все же я отвечал посильно. Я понимал, что новое поколение жаждет нового наполнения и новых идеалов, что без идеалов оно существовать не может: оно же русское поколение! Мне было ясно, что мои вопрошатели отвергли специалистов политики и «проклятых вопросов», что эти специалисты для вопрошателей – банкроты, что иные из них как бы и виновники разгрома. Я должен был отвечать хотя бы для того даже, чтобы утишить огонь сжигающий. Я чувствовал иногда по письмам, что святой огонь, которым горели души лучших людей и поколений, еще горит в опаленных и оскорбленных, лишенных родины; что не «прометеев» это огонь, а чистый огонь России, огонь жертвы, любви и веры, – огонь от ее лампад. И не «проклятые» вопросы ставятся, а воистину это крик страдания. Я начинал постигать, что теперь, над всеми «проклятыми» вопросами былого, поднялся – святой вопрос, что этот святой вопрос – о бытии России. И, преодолевая сомнения, отвечал, прислушиваясь к душе России – к душе вопрошателей моих.