Этика Шопенгауэра - Николай Устрялов

Такова роль нравственности в системе Шопенгауэра. "Ценность жизни заключается в том, что жизнь учит больше ее не хотеть... Рассматривая волю к жизни с общей и объективной точки зрения, мы должны мыслить ее как объятую некоторой мечтой. Освободиться от этой мечты, т.е. отвергнуть все данное стремление воли, - это и есть то, что в религии называют самоотречением, abnegatio sui ipsius: ведь наше истинное я, это - воля к жизни. Моральные добродетели, в своем чистом виде, вытекают из того, что воля к жизни, прозревая в начало обособленности, узнает самое себя во всех своих проявлениях; эти добродетели представляют собою прежде всего признак или симптом того, что проявляющаяся воля уже не находится всецело во власти указанной мечты, а стала разрушать ее; говоря метафизически, воля уже расправляет свои крылья для того, чтобы улететь от этой иллюзии... Праведность обращается в средство, содействующее отрицанию воли к жизни: ведь результатом праведности служат горе и страдания, - этот истинный удел человеческой жизни, - а они ведут к резигнации". Таким образом, моральные добродетели - не конечная цель, а только ступень к ней. Что же касается конечной цели, высшего блага, то, "если нам хочется наградить почетной ролью, как заслуженного воина, старое выражение, с которым привычка не позволяет совсем расстаться, то можно, выражаясь тропически и фигурально, назвать абсолютным благом, summum bonum, полное самоустранение и отрицание воли, истинную безвольность, которая, однако, навеки утоляет и укрощает порывы желания, одна сообщает довольство уже ненарушимое, одна освобождает от мира". Ибо "нет воли - нет представления, нет мира". 43

Итак, последняя цель жизни - подготовка этого самоуничтожения. Рассмотрим же подробнее назначение и содержание нравственного поведения, как они рисуются в излагаемой системе.

Мы видели, что принцип или основоположение этики, согласно Шопенгауэру, гласит: Neminem laede; imo omnes, quantum potes, juva. Отсюда видно, что существуют две ясно различимые степени, в каких страдание другого может непосредственно стать моим мотивом, т.е. определить меня к активному или пассивному поведению. Именно, "первая степень лишь та, что оно, противодействуя эгоистическим или злым мотивам, удерживает меня от того, чтобы я причинял другому страдание, т.е. производил то, чего еще нет, сам становился причиною чужих скорбей; затем вторая, высшая степень - та, когда страдание, действуя положительно, побуждает меня к деятельной помощи"... В этой двойственности этического принципа наш автор усматривает "разграничение между так называемыми обязанностями права и обязанностями добродетелей, правильнее, между справедливостью и человеколюбием, естественную, вполне ясную и резкую границу между отрицательным и положительным, между "не вредить" и "помогать"... Из первой степени сострадания возникает правило neminem laede, т.е. принцип справедливости, каковая добродетель исключительно здесь имеет свое истинное, чисто моральное, от всякой примеси свободное происхождение и нигде еще иметь его не может, так как иначе ей пришлось бы опираться на эгоизм. Таким образом, первая степень сострадания лишь отрицательна... Вторая степень, в какой через процесс сострадания, чужое страдание само по себе и как такое непосредственно становится моим мотивом, ясно отличается от первой положительным характером возникающих из нее поступков: здесь сострадание не только удерживает меня от обиды другого, но даже побуждает меня помогать ему". Господствующее правило здесь гласит: omnes, quantum potes, juva. Но тесное родство между обеими добродетелями не подлежит сомнению: обе они коренятся в естественном сострадании. 44

Задача первой, низшей добродетели в концепции Шопенгауэра представляется как отрицание несправедливости. Понятие последней автор выясняет поэтому прежде всего. Бывают случаи, - пишет он, - когда человек "утверждает собственную волю за пределы собственного тела, проявляющуюся в чужом теле. Такое вторжение в сферу чужого утверждения воли вполне осознавалось уже спокон веков, и его понятие нашло себе выражение в слове несправедливость". Шопенгауэр всецело присоединяется к этому спокон веков сложившемуся словоупотреблению; по его мнению, действительно, "содержанием понятия несправедливость служит то свойство деяния индивидуума, в силу которого он так далеко расширяет утверждение воли, проявляющееся в его теле, что оно становится отрицанием воли, проявляющейся в других телах". Каннибализм, убийство, изуродование, порабощение, присвоение чужой собственности - вот конкретные примеры несправедливости; насилие и хитрость - вот формы ее осуществления. Словом, "несправедливость или неправда всегда состоит в нанесении обиды другому. Оттого понятие несправедливости положительно и предшествует понятию права, понятию отрицательному и обозначающему просто поступки, которые можно совершать , не обижая других, т.е. не причиняя несправедливости... Понятие неправды первично и положительно, а противоположное ему понятие права производно и отрицательно... Никогда нельзя было бы говорить о правде, если бы не существовало неправды... От природы, т.е. первоначально, на земле властвует не правда, а сила, которая и имеет перед ним преимущество primi occupantis. Понятие права заключает в себе только отрицание неправды, и под него подводится всякое деяние, которое не представляет собою перехода за указанную границу, т.е. не есть отрицание чужой воли ради сильнейшего утверждения собственной. Если только поступок не вторгается в сферу чужого утверждения воли, не отрицает ее, то он не есть нарушение права, неправда. Поэтому, например, отказ в помощи при крайней чужой нужде, спокойное созерцание чужой голодной смерти при собственном избытке, хотя и является дьявольской жестокостью, но не есть неправда". 45

III.

Итак, мы вплотную подошли к ... "юридическим" воротам в стовратные Фивы философии воли и представления - к шопенгауэровской теории права. Уже при первом взгляде на эту теорию нетрудно догадаться, что она целиком принадлежит к числу тех, которые известны в науке права под именем теорий этического минимума: "право рассматривается в ней как первая и низшая ступень заслуживающей морального одобрения деятельности["]. Обратимся же к дальнейшему ее изложению.

Мы видели, что, по мнению нашего мыслителя, неправда и право - только моральные определения, т.е. такие, которые имеют силу применительно к изучению человеческого поведения, как такового, и по отношению к внутреннему смыслу сущности этого поведения. Отсюда вытекает, что "понятия несправедливость и право, как равносильные с обидой и невредимостью, не зависят ни от какого положительного законодательства и ему предшествуют; существует чисто этическое право, или право естественное, и чистое, т.е. от всякого положительного установления независимое, законоведение... Из соединения эмпирического понятия обиды с тем правилом, которое дает нам чистый рассудок, возникают основные понятия о несправедливости и праве, которые каждый понимает a priopi и немедленно применяет по поводу опыта... Охрана прав, разумеется, обеспечена только в государстве, но самое право существует независимо от последнего, ибо насилие может только подавить его, но не уничтожить... Чисто моральный смысл есть единственный, который право и неправда имеют для человека как для человека, а не как для гражданина; этот смысл сохранился бы и в естественном состоянии, помимо всякого положительного закона, и он составляет основу и содержание всего того, что назвали естественным правом, но что лучше было бы назвать нравственным правом, так как его компетенция распространяется не на пассивное, не на внешнюю действительность, а только на поступки и на возникающее из них для человека самосознание его индивидуальной воли, именуемое совестью; но только эта компетенция не может в естественном состоянии распространяться во всех случаях и во вне, на другие индивидуумы, и не может препятствовать царству насилия вместо права... Чистое учение о праве представляет, таким образом, главу из этики и непосредственно относится только к действию, а не к пассивности. Ибо только первое есть обнаружение воли, а лишь волю рассматривает этика. Содержание этой главы должно было бы состоять из точного определения той границы, до которой индивидуум может идти в утверждении уже объективированной в его теле воли, не переходя в отрицание той же самой воли, поскольку она проявляется в другом индивидууме, - а затем из определения тех поступков, которые переступают эту границу, следовательно - несправедливы и потому могут быть отражаемы без нарушения справедливости. Таким образом, предметом изучения всегда остаются собственные действия личности... Правоведение - часть морали, устанавливающая поступки, от которых надлежит воздерживаться, если мы не желаем обижать других, т.е. совершать несправедливость. Мораль, стало быть, имеет при этом в виду активную сторону. Законодательство же берет эту главу морали, чтобы применить ее по отношению к пассивной стороне т.е. наоборот, и рассматривает те же поступки как такое, которых никто не обязан терпеть, ибо никто не должен подвергаться несправедливости... Отсюда видно, что как историка очень остроумно прозвали обратным пророком, то правовед - обратный моралист, и оттого правоведение в собственном смысле, т.е. учение о правах, которых мы можем требовать, является обратной этикой, - в той главе ее, где последняя учит о ненарушимых правах. Понятие неправды и ее отрицания, права, сначала этическое, становится юридическим благодаря перенесению исходной точки с активной на пассивную сторону, т.е. благодаря перестановке... Этика спрашивает: в чем заключается долг справедливости относительно других людей, т.е., что должен я делать? Естественное право спрашивает: чего я не должен сносить от других, т.е., что я должен терпеть? На оба вопроса можно дать один и тот же ответ, - совершенно так же, как из противоположных направлений (т.е. противоположными силами) можно описать одну и ту же линию". Такое соотношение нравственности и права Шопенгауэр поясняет примером: "Спорят должник и кредитор, причем должник отрекается от своего долга. При этом споре присутствуют законовед и моралист. Они примут живое участие в деле, и оба будут желать одного и того же исхода дела, хотя каждый из них ждет совершенно иного. Юрист говорит: - Я хочу, чтобы этот человек получил назад свое. Моралист: - Я хочу, чтобы тот человек исполнил свой долг". 46