Сын Карая - Яков Волчек

Мотоцикл решено было оставить в питомнике. Андрей свернул с шоссе и по неудобному каменному пандусу влетел в открытые ворота.

Геворк стоял в одних трусах у водопроводной колонки и щедро поливал себя из шланга ледяной водой.

– Куда это вы всей семьей?

Андрей объяснил.

– Подождите. Я тоже с вами.

Даже не спросил, приятно ли будет людям в выходной день его общество…

Роза кормила собак.

Она долго восхищалась Аллочкой, а ее юркие курчавые, неожиданно выскакивающие из-за всех камней и кустов мальчишки совершенно затормошили ребенка.

– Ничего, – сказала Ева, – пусть она с детства привыкает отбиваться от мужчин.

Собаки вылизывали миски. Сильно пахло овсянкой, варенной на буйволиных костях.

– Всегда едят одно и то же, – вздохнула Роза. – Сытно, много, но никакого разнообразия. От рождения до смерти – только каша с костями.

Ева с сожалением разглядывала собак:

– Бедненькие! Служба у них тяжелая, еда скучная. Все счастье – когда нацепят ошейник и поведут на поиск…

Она мельком взглянула на Дикаря. Пес, наверно, чуял присутствие хозяина. Оставил недоеденную овсянку, просунул нос сквозь прутья. Влажный черный пупырчатый кончик подергивался, шевелился; он показался Еве на секунду маленьким зверьком, который живет отдельно от собаки.

– Поверите, – сказала она Розе, – после гибели Карая ни одну собаку больше любить не могу. Ничем этот Дикарь передо мной не провинился, а вот не хочу я его, не нужен он мне. А Карай был необходим. Почему? В чем разница? Андрей, по-моему, даже злится на меня…

– А я их всех люблю, – сказала Роза. – Мне что Найда, что вислоухий Джек, что Маузер – все одно. Они все труженики.

Андрей позвал жену. У ворот уже стоял Геворк и держал на коротком поводке Маузера.

– Вот, – сказал Андрей, – видишь, в зоопарк с собакой идем!

– Правда, Геворк? Вас же не пустят.

– Ничего, там знакомые. Я договорился.

– А для чего?

– Ну как «для чего»! – Геворк упрямо наклонил курчавую черную голову. – Мы должны приучать собаку к работе во всяких условиях.

– Видишь ли, Ева, какое дело… – Андрей долго двигал скулами, глаза у него были очень серьезные, – нас иной раз посылают на поиск в Нубийскую пустыню. Также и в Уссурийскую тайгу. Там мы, понимаешь, ищем со своими собаками похищенное жуликами барахло, а вся местность там буквально кишит львами и тиграми. Ну, гиены, слоны – этих я уже и не считаю. Так вот, понимаешь, чтобы заблаговременно приучить служебно-розыскную собаку…

– Ладно, ты не остри, – оборвала Ева. – У Геворка, наверно, есть свои соображения…

Геворк рассердился:

– Да просто-напросто я хочу приучить собаку, чтобы совсем ничего на свете не боялась! Пусть хоть одна такая будет во всем питомнике. – И тут же подвел итоги:– Конечно, у меня сотрудники такие: как кончилась смена – их уже дело не интересует. А у меня, черт меня побери, ненормальный характер. Каждую секунду думаю, как и что улучшить…

– Вы, Геворк, – самый прелестный и самый заботливый начальник на свете! – засмеялась Ева. – Идемте улучшать Маузера.

Так и пошли: впереди Андрей с дочкой, позади Ева и Геворк с Маузером.

У ворот питомника сидел старик с двумя корзинами: в одной – жареные семечки, в другой – букетики полевых цветов.

Дед был дряхлый, проводники жалели его.

Он узнал Андрея, окликнул и преподнес Алле букетик.

– Как здоровье, дедушка?

– Да неважно, сынок. На том свете утеряли, наверно, списки, где обозначена моя фамилия. Все не зовут и не зовут меня. Забыли!

– Да и вы сами туда не торопитесь, дедушка. Выглядите прямо как огурчик.

– Верно, – подтвердил старик, – не тороплюсь я, не тороплюсь.

В кассе зоопарка Андрей взял билеты для всей компании.

Неподалеку от входа стеной – друг на друге – стояли клетки с попугаями. Метались вверх и вниз красные, синие, белые перья. И такой крик, щелканье, клёкот встречал посетителей, что Аллочка встрепенулась и счастливо засмеялась:

– Птички, мама…

Ева бросила в клетку горсть семечек.

На Маузера попугаи не произвели впечатления. Он видел в жизни слишком много и уже устал воспринимать новое. Бывал он в квартирах – роскошных и плохих, лазил в пещеры, разыскивал следы в птичниках и на скотных дворах, в поездах и в театрах. Он ездил на всех видах транспорта и летал в самолетах. Чем мог его удивить зоопарк?

Пес зевнул, неохотно раздвинув седые губы, прикрыл глубоко запавшие глаза и отвернулся.

В пруду купалось солнце. Вольно жили тут гуси и великое множество уток – нырки, кряквы, шилохвостки и какие-то особенные, ярко-неправдоподобные птицы из семейства утиных, разрисованные от рождения, словно самые волшебные игрушки. Вытягивали гордые шеи лебеди. Хлопотали у берега цапли, то и дело погружая в воду клювы-ножницы. На одной ноге стоял розовый фламинго. Выставив грудь, бродил в одиночестве недовольный важный пингвин.

Аллу невозможно было увести отсюда. Пришлось отцу посадить ее к себе на плечо.

Маузер равнодушно глядел на воду. Его раздражало бессмысленное мелькание освещенных солнцем крыльев. Он отвернулся.

– Видите? – с торжеством сказал Геворк. – Вот так и должна реагировать настоящая служебная собака. У нее есть хозяин, ошейник, миска с едой и след, который нужно довести до выявления преступника, когда это приказано. И больше ей ничего на свете не интересно.

– Мама, пойдем, где птичка на одной ножке! – требовала Алла.

Ева подготавливала ее к сюрпризу:

– Мы сейчас слона увидим…

Но слон Аллочке не понравился. Он был слишком велик, девочка не могла увидеть его сразу и целиком. То она видела только хобот и бивни, то ленивый тощий хвост или толстенную ногу. Ей стало скучно.

Разочарованные, все пошли дальше. Теперь Алла, какого бы зверя ей ни показали, спрашивала: «Он добрый?» Прежде всего она выясняла именно это. И пришлось даже про гиену сказать: добрая. А то ведь еще и не захочет смотреть!

Возле клеток с крупными хищниками толпилось много любопытных. Андрей протиснулся вперед. Тиграм только что бросили еду. Могучий медлительный зверь наступил лапой – толстой, как полено, – на кусок сырого мяса в несколько килограммов весом и, покачивая тяжелой головой, пристально глядел на людей. Потом он негромко рявкнул, улегся на пол клетки. Одним оттянутым когтем передней лапы приподнял весь кусок и зубами стал отрезать мясо, сокрушать и дробить кости, неторопливо пожирать добычу.

А из других клеток в это время неслись яростные, жалобные крики, вопли. В тревожный час кормления рычали гиены, делили добычу шакалы, кусали, рвали друг друга дикие собаки динго, заключенные все в одну клетку. Находясь в руках человека, звери продолжали жить по законам леса.