История принца Бирибинкера - Кристоф Виланд

Волнение на море было столь сильно, что Бирибинкер не мог долее удержаться на дельфине и был принужден отдаться на волю волн, которые его бросали всюду, как мяч, покуда, наконец, его не подхватил вихрь, произведенный дыханием кита, и не втянул через одну из ноздрей вовнутрь. Он падал несколько минут, однако в столь глубоком обмороке, что не приметил, как все это произошло, покуда, наконец, не увидел, что находится посреди великих вод, коими было наполнено чрево сего чудовища. Это было небольшое озерко, примерно в пять или шесть немецких миль в окружности, и, вероятно, Бирибинкер нашел бы тут конец всем своим приключениям, ежели бы, по счастью, не приметил там остров или полуостров, до которого оставалось переплыть не более двухсот шагов, чтобы выбраться на сушу.

Нужда, изобретательница всех искусств, на сей раз научила его плавать, хотя это случилось первый раз в его жизни. Он благополучно выбрался на берег и, присев на выступ скалы, которая хотя, как и все прочие скалы, была каменной, однако же столь мягка, как подушка, и в то время как его платье сушилось на солнце, наслаждался, вдыхая приятнейшие ароматы, которые доносил до него прохладный ветерок из рощи коричных деревьев. Но так как он был обуреваем желанием осмотреть эту страну и узнать, обитаема ли она и кем населена, то, прохладившись немного, сошел со скалы и углубился в лес на полчаса пути, покуда не вышел к большому увеселительному саду, где в приятнейшем беспорядке произрастали всевозможные деревья, кустарники, растения, цветы и травы, собранные со всего света. Искусство в расположении этого сада было скрыто с таким умением, что все казалось простою игрою природы.

Здесь и там видел он нимф ослепительной красоты, возлежавших среди кустарников или в гротах; из урн, которые они держали в руках, изливались небольшие ручьи, разбегавшиеся по саду и то бившие фонтанами из различных фигур, то низвергавшиеся каскадами или собиравшиеся в мраморных чашах. Эти источники кишели всякого рода рыбами, которые против обыкновения, свойственного тварям их вида, пели столь приятно, что Бирибинкер был совершенно очарован. Особенно его подивил некий карп, обладавший самым что ни на есть лучшим дискантом и задававший трели, которые бы сделали честь любому кастрату[31].Принц с превеликим удовольствием послушал его некоторое время, но так как все эти диковины еще сильнее распаляли его желание узнать, кому же принадлежит этот очарованный остров и в самом ли деле он попал, как ему мнилось, в Подземный мир, принялся задавать помянутой рыбине вопросы, ибо полагал, что ежели она так приятно поет, то может и речь вести. Однако рыба продолжала петь, не отвечая ему или не обращая внимания на его слова.

Наконец, он перестал ее расспрашивать и пошел дальше, покуда не забрел в превеликий огород, где в беспорядочном изобилии и, по-видимому, без всякого присмотра произрастали отменные овощи всякого рода, салаты, коренья, стручки и вьющиеся растения. Продираясь через эти заросли, Бирибинкер запнулся правой ногой за большой баклажан[32], напоминавший брюхо китайского мандарина, сперва не примеченный за широкими листьями.

– Господин Бирибинкер, – окликнул его баклажан, – пожалуйста, впредь смотрите получше под ноги, прежде чем наступите на пупок честному Саклежану.

– Прошу прощения, господин Баклажан, – сказал Бирибинкер, – право, я сие учинил непреднамеренно и, конечно, лучше бы огляделся, ежели бы мог предположить, что баклажаны на сем острове столь важные персоны, как теперь вижу. Меж тем весьма рад, что случай доставил мне удовольствие свести с вами знакомство, ибо, надеюсь, вы не откажете мне в одолжении и объясните, где я нахожусь и что надлежит думать обо всем, что я тут вижу и слышу.

– Принц Бирибинкер, – отвечал баклажан, – ваше присутствие здесь мне слишком приятно, чтобы я не испытал величайшего удовольствия при мысли о том, что, быть может, мне удастся доставить вам некоторые ничтожнейшие услуги, какие только от меня зависят. Вы находитесь во чреве кита, и сей остров…

– Во чреве кита! – воскликнул Бирибинкер, перебивая его, – это превосходит все, с чем мне довелось повстречаться! Клянусь вам, господин Баклажан, что я до конца жизни ничему больше не буду удивляться. Поистине! Ежели в брюхе одного кита могут уместиться воздух и вода, острова и увеселительные сады, и, как я еще приметил, солнце, луна и звезды, ежели скалы в нем мягки как пуховики, рыбы поют, а баклажаны разговаривают…

– Что касается до сего последнего пункта, – перебил его в свою очередь баклажан, – то, позвольте заметить, что я тут располагаю неким преимуществом перед всеми прочими баклажанами, огурцами и дынями, произрастающими в здешнем огороде. Вы могли бы их всех попирать ногами, и никто из них не подал бы голосу.

– Еще раз прошу прощения, – опять заговорил принц.

– В том нет никакой нужды, – сказал баклажан. – Уверяю вас, что для меня было бы весьма прискорбно, ежели бы мы не повстречались; я тут уже давненько дожидаюсь вашего прибытия и под конец время стало тянуться так долго, что я начал отчаиваться, представится ли мне когда-либо столь счастливый случай. Поверьте, тому, кто не рожден баклажаном, весьма досадно пребывать сто лет в таком положении, особливо же, если он любит хорошее обхождение и привык к обществу. Однако пришло время, когда вы отомстите за меня проклятому Падманабе.

– Вы упомянули Падманабу? – вскричал Бирибинкер. – Не тот ли это волшебник, который превратил в ночной горшок прекрасную Кристаллику, а еще более прекрасную Мирабеллу осудил всякий раз превращаться в крокодила, едва только она захочет испытать свою добродетель?

– Ваш вопрос, – ответил баклажан, – вселяет в меня уверенность, что я не обманулся, признав вас принцем Бирибинкером. Посему заключаю, что чары старого хрыча уже наполовину разрушены, и пробил час моего избавления.

– Так, значит, и вам он досадил? – воскликнул Бирибинкер.

– Не прогневайтесь, – отвечал баклажан, – если такой вопрос рассмешит меня! – И в самом деле он захохотал столь громко, что по причине одышки, нажитой им вместе с брюхом, ему пришлось некоторое время откашливаться и отдуваться, прежде чем он заговорил снова.

– Неужто вы не замечаете, – продолжал он, – что я представляю собой нечто лучшее, нежели мой теперешний облик? Разве Мирабелла не рассказала вам о некоем саламандре, которому при известных обстоятельствах однажды выпало счастье быть застигнутым врасплох старым Падманабою?

– Разумеется, – подтвердил Бирибинкер, – она поведала мне о некоем спиритуальном любовнике, услаждавшем ее душу тайными откровениями философии Аверроэса, дабы она не вполне могла заметить те небольшие эксперименты, которые он тем временем учинял…

– Потише! Потише! – вскричал баклажан, – я вижу, что вы больше обо мне знаете, чем надлежало бы. Я тот самый саламандр, тот Флокс, который (как я сказал, и как вы знали наперед) был столь счастлив, что мог возместить Мирабелле холодные ночи, которые она была принуждена проводить со старым волшебником. Помянутая сцена, во время которой он оказался настолько глуп, что созвал множество непрошенных свидетелей, повергла его в род отчаяния, не исцелив, однако, от любовного недуга, коим он был одержим столь смешным образом. Его дворец да и любое другое место, которое он мог бы избрать для пребывания в любой стихии, были ему ненавистны. Он не доверял больше ни смертным, ни бессмертным, ему были равно подозрительны гномы и сильфы, тритоны и саламандры; он нигде ни в чем не был уверен, как только оставаясь в совершенно неприступном одиночестве. После многочисленных проектов, которые он тотчас же отвергал, едва они у него появлялись, взошло ему на ум уединиться во чреве кита, где, как ему мнилось, его никто не станет искать. Он повелел бесчисленному множеству саламандров воздвигнуть там дворец, а чтобы они не могли выдать его тайну, превратил их вместе со мною в баклажаны, с условием пребывать в сем состоянии до тех пор, покуда принц Бирибинкер не возвратит им их прежний облик. Я был единственным из всех, кому он оставил разум и дар речи, причем первый (как он полагал) не принесет мне ни малейшей пользы, а только будет терзать меня воспоминанием об утраченном блаженстве, а второй ни к чему иному не пригоден, как только для того, чтобы испускать тщетные охи и ахи или вести беседы, в коих мне предстоит труд давать самому себе ответы. Но в сем пункте мудрый волшебник малость ошибся в расчетах, ибо хотя фигура и телосложение баклажана и не благоприятствуют наблюдениям, однако же весьма способствуют трансцедентальным размышлениям[33], и со всем тем за сто лет мало-помалу можно построить разные основательные гипотезы, которые и наведут на след чего-либо нового. Словом, в различных делах и обстоятельствах я не остался столь несведущ, как, верно, предполагал господин Падманаба, и надеюсь преподать вам наставления, которые дадут вам возможность ниспровергнуть всю его предусмотрительность.