Джекпот для лоха - Данил Корецкий

– Ну что, дружище, – весело произнес Заборовский. – Ты, значит, все тут вкалываешь?

– Как видишь.

– Все десять лет?

– Да.

– Энтузязист ты наш! – восхитился Забор. – Уже, поди, начальник участка? Или замнач цеха?

Говоров посмотрел на громадину административного корпуса, на комбайн, на Леньку. Сказал со значением:

– Бери выше. Я теперь, понимаешь, дворянского сословия.

– В заводоуправлении руководишь? Растешь, значит?

– Расту.

– А я знал. Я всегда знал, что ты поднимешься. Ты же самый толковый на курсе был. И самый упертый. Помню, все со степухи шли портвешок жрать, а наш Говорок – учиться.

– Ну, бывало, и я ходил.

– Э-э-э! Это было, когда ты на Верку Тюрину запал… Как, кстати, Верка?

– Не знаю, – соврал Говоров, внимательно осматривая Заборовского: явно дорогое пальто, плоский кожаный кейс, запах хорошей туалетной воды. В общем, все то, что ассоциируется со словом «респектабельность».

Поддерживая светскую беседу, Заборовский уточнил:

– Так ты ее трахнул-таки или как?

Говоров слегка поморщился:

– Я спешу, Забор. Давай в другой раз поболтаем.

Заборовский ухмыльнулся:

– Да ладно, ладно… таинственность, деликатность, все правильно, мы же джентльмены. А насчет другого раза – всегда! Всегда готов встретиться со старым, понимаешь, однокурсником, тяпнуть за твое дворянство. Может, чем-то пригодимся друг другу. Ты как?

– Только за.

– Вот и отлично. А я на днях офис здесь снял, – Заборовский кивнул на административное здание. – Третий этаж, комната триста двенадцать. Солидный! Там раньше, говорят, партком был. Знаешь?

– Знаю.

– Ну вот, звони, заходи. Держи визитку, – Заборовский запустил руку под плащ, извлек глянцевый прямоугольник с золотым тиснением, подал Андрею. – Ну, будь!

Они разошлись. Заборовский направился к административному корпусу, Говоров – в другую сторону. На ходу он бросил взгляд на визитку, прочитал: «Леонид Семенович Заборовский, генеральный директор ООО ”Артемида”». С недоумением подумал: почему – «Артемида»? При чём здесь Артемида?

А Заборовский поднялся на третий этаж, электронным ключом открыл дверь бывшего парткома. Теперь здесь и не пахло членскими взносами и персональными делами. Зато отчетливо чувствовался въедливый запах духов новой секретарши – Люсьены, которая отличалась грудью шестого или даже седьмого размера.

Он прошел через приемную, отворил дверь своего кабинета, небрежно поставил кейс с ноутбуком в одно кресло, снял плащ и бросил на другое. Потом тяжело плюхнулся за стол и несколько минут сидел неподвижно, смотрел в стену. На стене висел большой календарь за 1991 год с непременным комбайном на фоне Тиходонска, рядом стоял засохший цветок. Давненько его не поливали… Заборовский задумался. Остановившимся взглядом он смотрел на календарь, на цветок, но их не видел. Работы предстояло много, и он прикидывал – с чего начать.

Потом поднялся, вышел в приемную, сделал себе кофе. С чашкой в руках подошел к окну. Окно выходило на заводскую площадь. Там все так же мок под дождем комбайн на постаменте да какой-то бедолага в желтом жилете, с метлой собирал в кучу листья… Заборовский сделал глоток, причмокнул. Дворник, не обращая внимания на дождь, равномерно взмахивал метлой – раз, раз, раз… Что-то было в нем знакомое – фигура, движения… Заборовский всмотрелся и вдруг узнал Говорова.

– Вот это нумер! – изумленно произнес генеральный директор «Артемиды». – Так вот какое у тебя дворянство, Говор-Говорок. Ай да мудачок Андрюша. Ай да лох чилийский, саддам хусейнов… А я на тебя время тратил.

А Говоров мел и тоже думал: неожиданная, однако, встреча! Болтали про Забора всякое, а он – вот он, весь в шоколаде. Офис у него, видите ли. ООО «Артемида». В парткоме… Ширк-ширк… И ведь учился кое-как, еле переползал с курса на курс, но – ширк – генеральный директор. В общем, Артемида в парткоме…

Андрей рассмеялся, метла пропела: ш-ш-ширк.

* * *

– Только что встречался с Зеленцовым, – сказал Вайс. Он был возбужден и озабочен.

При упоминании имени прикормленного налоговика Малышев с Фёдоровым поняли, что не зря главный инженер собрал их в выходной день.

– В понедельник они начинают у нас внеплановую проверку, – продолжил Вайс и нервно хрустнул пальцами. – И ОБЭП тоже подключится. Дана установка обнаружить крупные нарушения, чтобы возбудить уголовное дело.

– Это москвари, – зло произнес Фёдоров.

– Спасибо, что глаза открыл, – сами бы ни в жизнь не догадались, – так же зло сказал Малышев.

– Суки! – произнес Фёдоров.

Некоторое время все молчали, потом Малышев спросил:

– А Зеленец твой что говорит?

– Говорит: подчищайте в бумагах, в компьютерах.

– Ты понял, Николай? – Малышев повернулся к коммерческому директору.

– Понял.

– А чего сидишь? Занимайся.

– Да это я все сделаю… В бумагах-то у меня и так все чисто.

– Черную документацию с завода убрать! Из кабинетов и сейфов лишнее выкинуть! Налички чтоб нигде не было! – уверенно распоряжался Малышев. – Девчонок из бухгалтерии вызвать, пусть каждую цифру вылизывают!

– Да это ясно-понятно, – задумчиво сказал Фёдоров. – Не в том дело! Главное – какая у них установка! Если специальной установки нет – тогда одна песня, а если дана команда «фас», то из-за непотушенного бычка в урне завод опечатают и установку конвейера сорвут…

– Чего сопли жевать? – вскинулся Малышев. – Не ясно, что ли, – установка хреновая! А мы должны через нее перепрыгнуть!

– С Зеленцовым вопрос решен, хотя и задорого, – пояснил Вайс. – Он положительный отчет нарисует. Только, скорей всего, его потом уволят. Хочет гарантий: материальную компенсацию, должность хорошую, оклад соответствующий. Я пообещал.

– Правильно! Что надо, то и сделаем! – одобрил генеральный директор.

– А как с ОБЭПом выйдет, не знаю…

– Ничего, я этот вопрос подработаю, – кивнул Малышев. – Меня и губернатор, и его замы помнят – в одних президиумах столько лет заседали! Мы перед нашей властью не провинились, так что, думаю, нас в обиду заезжим варягам не дадут. Отблагодарить в случае надобности и мы можем.

– Хорошо бы так, – вздохнул Вайс.

– Идите, – подвел итог генеральный, – работайте. Проверить все. Чтобы нигде ни сучка…

– …ни сучки, – произнес Фёдоров.

Малышев тяжело взглянул на него и поморщился, будто на зуб среди морепродуктов попал кусочек ракушки.

* * *

Андрей сидел в своей пятиметровой кухоньке за старым столом с включённой допотопной настольной лампой, металлический отражатель которой концентрировал свет только в круге на столешнице, а границы маленького помещения в отражённом свете этого круга раздвигались и становились зыбкими. Прихлёбывал крепкий сладкий чай, из-за дешевизны своей имеющий не чайный аромат, а привкус сена, и сдобренный в связи с этим щепоткой ванили и парой капель дешёвого лимонного концентрата из жёлтой пластмассовой бутылочки. В руке он держал большую тяжёлую лупу в виде рака, обхватившего клешнями линзу, и рассматривал сквозь нее бумажный прямоугольник с изображением комбайна, пятиэтажных домов, приукрашенных художником профилей рабочего и работницы.

Когда-то в детстве точно так же его завораживало рассматривание марок, монет, денежных купюр, облигаций. Марок было довольно много – в те времена люди переписывались очень интенсивно, и мать никогда не выбрасывала пришедшие конверты, пока Андрюша не «выпарит» марку. А отец разрешал ему уложить проштемпелёванный квадратик в большой старый кляйстер только после того, как сын находил на карте город отправления письма и зачитывал из энциклопедического словаря сведения о нем.

А монеты, правда, только советские, других не было, – это же был их с отцом духовный пир. По субботам в маленькой комнате коммунальной квартиры устраивались они вдвоём под похожей лампой и в круге света сравнивали монеты одинакового достоинства, но разных лет выпуска. А появление всевозможных юбилейных монет – вообще праздник! Отец по-взрослому серьёзно спрашивал у Андрея: «Вот если бы тебе надо было решать, чему или кому ещё можно посвятить монеты, что бы предложил?» И маленький Говорок, недолго думая, перечислял всех книжно-газетных героев тех лет, друзей и родственников…

Но больше всего изумляли Андрюху водяные знаки на денежных купюрах и облигациях. Смотришь просто так – их не видно. А на свет глянешь – вот они! Он до сих пор хорошо помнил солидную бумагу размером с почтовый конверт, с видом московской высотки, заводов и гидроэлектростанции и непонятной торжественной надписью: «Государственный заем развития народного хозяйства СССР». И снизу в скобочках: «Выпуск 1947 года».

– Папа, а зачем тут эти знаки? Ну, водяные? – спрашивал маленький Андрюша. – Это же не деньги!