Еремей Парнов. Третий глаз Шивы - Парнов Еремей Иудович

У противоположной от двери стены, под круглым окошком, стоял необъятных размеров письменный стол. Он был завален книгами, папками, клочками миллиметровки и кальки. Рядом с массивным письменным прибором из бронзы и толстого стекла стоял бинокулярный микроскоп, окруженный всевозможными бюксами. Люсин не знал, на чем остановить взгляд. На столе валялись баночки с реактивами и препаратами, стержни от шариковых ручек, стертые ластики, огрызки карандашей, золотистые, синие и розовые кристаллы, тюбики с клеем, окаменелости, образцы пород и минералов, очки, хирургический скальпель, логарифмическая линейка, циркуль… В розетку через тройник были подключены осветитель микроскопа, вычислительная машинка и настольная лампа. Под столом громоздились рулоны чертежей и стояла на чугунной опоре химического штатива пишущая машинка в голубом футляре. По всему полу в изобилии валялись скрепки. На продавленной качалке кое-где были сложены листы гербария, прижатые бронзовым пресс-папье в виде сфинкса. Тут же лежали синяя пачечка дешевых сигарет «Дымок», позеленевший пятак, стеатитовая печатка, обгрызенная коробка спичек и пластмассовая мухобойка со следами точных попаданий.

Справа от стола угрюмо чернело холодное жерло камина. На каменной стойке пылились бронзовые часы с черным зодиакальным циферблатом, хрустальная вазочка с сухими бессмертниками и фото, запечатлевшее молодую улыбающуюся пару. Люсин решил, что на фотографии засняты Аркадий Викторович и его покойная жена.

Еще в кабинете стояла вытертая бархатная кушетка, на которой лежали вышитые болгарским крестом подушечки. Над кушеткой висела картина в тонкой золотой раме. Она изображала странный зеленый ландшафт, неправдоподобные розовые облака и стоящего на цветке человека с равнодушной, бесстрастной улыбкой. Люсин заинтересовался картиной и подошел поближе. Улыбающийся человек (лицо золотое, одежды красные, волосы как синяя башенка) левую руку вверх поднимал, а правой в землю указывал. В поднятой к луне и солнцу руке была у него цветущая ветка, а в опущенной долу – чудный, алые лучи испускающий самоцвет. Ничего подобного Люсин в жизни не видывал, но что-то шепнуло ему: Будда. И он даже не усомнился, что перед ним именно Гаэтама Будда. А там и память заработала – прочитанное припомнилось, и догадался Люсин, что стоит Будда на священном лотосе.

Людмила Викторовна, затаившаяся у Люсина за спиной, нашла нужным пояснить:

– Это тибетская танка семнадцатого века. Какой-то лама писал ее в горном монастыре всю жизнь. Аркаша говорит, что она вдохновляет его на поиски.

«Вдохновляет так вдохновляет, – подумал Люсин. – Нас это не касается. Пойдем дальше».

Он переключил внимание с картины на большой аквариум, установленный на подставке из сварных уголков. Вода из него испарилась на добрую треть, а на стекле нарос коричневый налет, мешавший видеть рыбок.

Редко воду менял Аркадий Викторович… Совсем как Юра Березовский.

Люсин машинально воткнул в розетку вилку рефлектора, и аквариум осветился. В зеленой опалесцирующей воде плавали усатые гурами и разноцветные петушки. На дне, вздымая облачка мути, рылись в отбросах стеклянистые креветки. Их в аквариуме было куда больше, чем рыб.

«Век живи – век учись, – подумал Люсин. – Оказывается, и креветки бывают пресноводные, не только бычки. Жаль, мелкие. Это тебе не дальневосточный чилим, не тропические лангустины. Вот то креветки!..»

Он выключил рефлектор и повернулся к окну, по обеим сторонам которого стояли стулья. Пыль на них казалась нетронутой. Зато с подоконника явно были сметены следы грязи.

– Вы здесь ничего не вытирали? – спросил Люсин на всякий случай, повернувшись к Людмиле Викторовне.

– Боже упаси!

Люсин взял увеличительное стекло и, встав на стул, осмотрел каждый сантиметр замазки. Папиллярных узоров на ней не было.

Справа от окна, ближе к столу, стоял еще один венский стул, а на нем – банка с хитрой откидной крышкой. Люсин осторожно тронул пальцем дюралевый рычажок, и крышка стала стоймя. Едко, до боли в глазах, пахнуло формалином. Пять мертвых креветок валялись на дне. Черные бисеринки их глаз побелели.

– Вы уверены, что пропал только ковер? – спросил Люсин.

– Уверена. Что же еще, когда все на месте?

– Мало ли… А в столе? Бумаги, записи…

– Это может быть. Я о ценных вещах говорю.

– Иногда бумаги ученого стоят подороже банкнот и акций.

– Вы думаете, тут поработал шпион? – прошептала она. – Диверсант?

– Я ничего не думаю, – буркнул Люсин. – Ничего пока не известно. Ваш брат курил? – В глаза ему бросилась синяя пачка.

– Никогда в жизни.

– Вот как? – Люсин мгновенно натянул на правую руку резиновую перчатку и взял сигареты. – Трезвого образа жизни был человек!

– Ну, этого бы я не сказала, – задумчиво произнесла Ковская. – Он иногда выпивал. Представьте себе, даже чистый спирт. Изредка, правда. Вот ужас!

– Это не ужас, – рассеянно покачал головой Люсин, осматривая пачку. – Откуда у него сигареты?

– Ах, эти… – Она улыбнулась. – Он из них настойку делал.

– Что?! Какую такую настойку? – Люсин был озадачен.

В пачке, надорванной сбоку, не хватало одной сигареты, и казалось невероятным, что именно она пошла на приготовление загадочной настойки, даже если смириться с мыслью, что кому-то вообще могла прийти в голову столь экстравагантная затея.

– На воде. От тли… Цветы, которые нужны Аркаше для опытов, облепила тля…

– Понятно! – Люсин отвернулся, скрывая улыбку. – Ваш брат уничтожал табачной настойкой тлю. Так-так… И сколько же сигарет шло на приготовление такой отравы?

– Не знаю, право… Видимо, вся пачка? Я так думаю…

– Но не одна сигарета?

– Нет, конечно же, не одна.

– Кто же тогда взял отсюда сигарету?

– Н-не знаю!

– Аркадий Викторович точно не курил? Ни при каких обстоятельствах?

– Совершенно точно. Можете быть в этом уверены.

– Но кто-то взял сигарету… Весь вопрос в том, выкурил он ее или нет. И где именно выкурил, – пробормотал Люсин и, став на четвереньки, заглянул под кушетку.

Окурка не было видно, но зато он нашел обгорелую спичку.

Отряхнув колени, прошел к качалке и, взяв коробку спичек, спросил:

– Это ваши?

– Наверное! Почем я знаю?

Но спичек в коробке не было. Вместо них там лежали ржавые бритвенные лезвия. Возможно, они нужны были Ковскому для его опытов с растениями…

Люсин прочитал английскую надпись на этикетке. Экспортные спички. Значит, довольно толстые… Правильно, так и написано: 50 штук. Эта же – он повертел в руках свою находку – тоненькая. Значит, не отсюда…

Он вынул из бокового кармана никелированный футлярчик и аккуратно уложил в него спичку. Бросилось в глаза зеленое пятнышко под обгорелым ее острием.

– Разрешите войти? – послышался сзади голос Крелина.

– Пожалуйста, – пригласил Люсин. – Ждем. Позвольте, Людмила Викторовна, представить вам моего коллегу Якова Александровича Крелина.

– Очень приятно! – Ковская поджала губы.

Крелин молча поклонился и, увидев отпечатки следов по рассыпанной земле на полу под окном, взялся за фотоаппарат. Ослепительно сверкнул блиц. Потом еще раз.

Люсин же в это время исследовал кушетку: искал следы пепла.

– Я вам не мешаю, товарищи? – поинтересовалась Ковская.

– Нисколько, Людмила Викторовна, – улыбнулся ей Люсин и тихо сказал Крелину: – Опрыскай здесь люминолом… Где лежал ковер, Людмила Викторовна? – спросил он.

– Вон там, – показала она на середину комнаты.

Крелин сделал еще несколько снимков интерьера и, отложив камеру, склонился над своим чемоданчиком. Достав оттуда флакончик с пульверизатором, он начал методично опрыскивать стены и пол. Особенно тщательно оросил он окно и то место, где, по словам Ковской, лежал ковер.

Но нигде не вспыхнуло синее люминесцентное пламя. Либо вся кровь осталась на ковре, либо в этой комнате вообще не было пролито крови.

– Ничего, – сказал Крелин. – Ты что-нибудь нашел?