Вирус - Даниель Оберг

этот шведский… Парень порывался было кинуться на них, но тут же остановился. На лбу его выступила испарина. Скорчившись, он начал хвататься за живот, точь-в-точь как это только что делала мама Дано. На секунду Дано заметил промелькнувшую в глазах парня ненависть, но тот был слишком слаб и, согнувшись пополам, вернулся обратно на скамейку, где замер в позе зародыша и ворочался лишь когда начиналась рвота.

Дано кажется, что с тех пор прошли часы.

Билал по-прежнему кричит у него на руках, по-прежнему барабанит по своему животику, тук-тук-тук, решив во что бы то ни стало изгнать из него эту боль.

– Билал, пожалуйста, остановись, – тихо просит Дано сквозь стиснутые зубы. Он еще сильнее прижимает к себе братишку. – Пожалуйста, не надо, это не поможет. Оставь свой животик в покое. Перестань, перестань, перестань…

Но малыш не перестает, его маленькие ручки дрожат от изнеможения, но он продолжает стучать.

Перед ними на путях стоит поезд. Голубой поезд с куда меньшим количеством выгонов, чем у того, серебристого, который привез их сюда из Мальмё. Все сиденья в нем разные, и Дано догадывается, что, должно быть, это и есть тот самый пригородный поезд, о котором ему говорил мужчина, сидевший по другую сторону от прохода. Двери электрички открыты, и на первый взгляд она кажется покинутой, но изнутри доносятся стоны, больше похожие на жалобы. Должно быть, там, внутри, тоже лежат люди.

Тот мужчина в желтом жилете в конце концов открыл двери их поезда. После чего сел рядом с вагоном, и, пока пассажиры выходили, Дано видел, как он сидел, прижав одну руку к груди, а в другой сжимая ключ странной формы. Он дышал так же неглубоко и часто, как дышит сейчас мать Дано.

Это он заразил ее, думает Дано. Толстяк в желтом жилете заразил его маму и Билала. Кто знает, возможно, его отец тоже болен. Разве он не кашлял так же страшно и жутко, как и остальные, когда отправлялся с Лине за помощью?

Все же странно, ведь Дано стоял совсем близко от ремонтника и, по идее, сейчас тоже должен был валяться на бетоне, захлебываясь рвотой. Однако он совершенно здоров.

Только очень измучен и едва держится на ногах от усталости и голода.

Мама начала жаловаться на жару почти сразу же, как они покинули поезд. Вскоре после этого у нее начался кашель, она стала потеть, ее зазнобило, начались судороги. Всю дорогу Дано нес Билала на себе, а когда они наконец добрались до станции, отцу пришлось помочь матери взобраться на платформу, потому что сама она была уже не в силах этого сделать. Остальные пассажиры выглядели тоже неважно. Люди то и дело останавливались, садились на рельсы, хватались за лоб и, кое-как поднявшись, шли снова, еле волоча ноги. Многих начинало рвать, и они стояли, скорчившись и держась за забор, чтобы не упасть. Те, у кого еще оставались какие-то силы, разбрелись в поисках тенечка; остальные же, страшно измученные, лежали где придется, надеясь, что кто-нибудь отправится за помощью. Кое-кто падал на рельсы и даже друг на друга, словно грязь, пыль и тела незнакомых людей перестали быть чем-то материальным.

Неподалеку от того места, где они находились, над железнодорожными путями нависал мост. Непривычно громко и часто сигналили на нем автомобили. Промчалась машина скорой помощи с сиреной, следом – пара полицейских автомобилей с голубыми мигалками.

Что-то теплое и липкое стекает по руке Дано, и, глянув вниз, он обнаруживает, что у Билала тоже началась рвота. Горячая желто-белая клейкая субстанция – грудное молоко, смешанное с чем-то более густым, – медленно течет по рукам Дано. Страх сдавливает ему горло, он хочет закричать, чтобы освободиться от него, но вместо этого наклоняет Билала вперед, чтобы тот не захлебнулся рвотой. Содержимое желудка Билала покидает своего хозяина куда медленнее по сравнению с жестокими приступами рвоты его матери, словно в маленьком тельце уже не осталось сил.

– Дано… – слышит он слабый голос матери. – Дано, как ты?..

– Со мной все в порядке, мама, – быстро отвечает он, чтобы она не тратила лишних сил на разговоры. – Я не болен.

– Билал…

– С ним тоже все хорошо, – не задумываясь, отвечает Дано. – Плачет только. Наверное, испугался, – частит он, отворачиваясь вместе с Билалом от матери. Ее глаза закрыты, но он все равно не хочет рисковать.

Он не понимает, откуда у него взялись силы на ложь. Все, что он сейчас хочет, это уберечь свою маму от жуткого чувства бессилия, когда видишь своего умирающего ребенка и не имеешь никакой возможности взять его на руки или еще хоть как-то помочь ему.

Билала снова рвет, на этот раз с кровью. Дано не может на это смотреть, с куда большей охотой он отшвырнул бы сейчас своего младшего братишку куда подальше – как можно дальше. Господи, пусть это будет только сон. Он проснется, и окажется, что все кошмары позади… Дано прижимается своей щекой к горячей щеке брата, что-то шепчет ему и, поднявшись, начинает быстро ходить по платформе, баюкая Билала, как это делала мама, укладывая малыша спать.

На станции там и сям лежат люди. Женщина в служебной форме какое-то время стояла, прислонившись к колонне, но теперь упала и лежит неподвижно. Должно быть, она мертва. Остекленевшие глаза с укоризной смотрят на стоящий поезд, словно обвиняя его в том, что он так и не привез ее домой. На подбородке – след липкой желто-белой субстанции, которая, вытекая из ее приоткрытого рта, собралась в лужицу на бетоне.

В нескольких метрах подальше какая-то старушка рухнула прямо на свой чемодан. Дано не видит ее лица, но, кажется, она не дышит. Сердитый парень с выцветшими волосами тоже перестал подавать признаки жизни.

Все умирают. Дано ничего не понимает, но пассажиры из поезда дохнут вокруг него как мухи.

У Билала новый спазм, и его в третий раз выворачивает наизнанку. Каждый мускул его худенького тельца напряжен в попытке избавиться от терзающей его боли. На этот раз лишь розовая мокрота с ниточками свежей красной крови. Дано прижимает к своей груди стиснутые кулачки брата, чтобы тот ощутил биение его сердца, но он видит, что силы малыша тают.

– Прости меня, Билал, – шепчет он. – Я люблю тебя. Только поэтому я делаю это.

Дано удается высвободить одну руку, не уронив при этом брата, и он кладет ее на лицо Билала. Большим и указательным пальцами зажимает ему нос и нежно, но решительно закрывает своей ладонью рот малыша.

Сперва ничего не происходит. Грудная клетка брата продолжает подниматься и опускаться, но через пять или шесть секунд он резко дергает головой, словно этого усилия достаточно, чтобы высвободиться. Дано всхлипывает, по его лицу текут