А я тебя да (СИ) - Резник Юлия

— В целях безопасности вряд ли стоит брать его с собой в ванную.

Сердце подпрыгнуло и заколотилось где-то в горле. В ушах загрохотало.

— Он был в кармане, — делано-равнодушно пожала плечами я. — И хорошо, а то забыла совсем, что не ответила. По работе.

— Ты на больничном.

— Была. Сегодня его закрыли, а в понедельник я собираюсь…

— Это исключено. У тебя восстановительный период, и…

— И он пройдет гораздо более безболезненно, если я буду занята делом. Сидеть в четырех стенах невыносимо. Хоть на стену лезь.

— Нет, Вера. Это исключено. На дворе лето. Вернешься в универ к новому учебному году, как раз и химию успеешь пройти.

— Ты забыл, что у моих студентов экзамены. А дипломники? Их я куда дену? Нет-нет, — стояла я на своем. — Мы уже и с Садовым все обсудили. Он не станет меня дополнительно нагружать при условии…

— Я чхать хотел на его условия. Ты после серьезной операции, Вера. Тебе нужно отдыхать.

Я хорошо знала это выражение лица… Эту гребаную маску, которая означала, что разговор окончен. Губы дрогнули. Отросшие за время нахождения в больнице ногти впились в ладони.

— Скажи, тебе доставляет кайф отнимать у меня последнюю радость?

— А последняя радость, надо понимать, это тот сопливый мажор? — ухмыльнулся Шведов, вымораживая взглядом оставшийся в тесноте ванной комнаты кислород.

Глава 7

Вера

— Какой мажор? Ты не в себе, что ли?

Боже-боже, что со мной происходило внутри — не передать. Но показать это ему ни в коем случае нельзя было. Вот я и храбрилась, помня о том, что лучшая защита — это нападение. Ну а еще я ведь голой была. Это тоже играло роль. Семен, как бы ни блядовал, на меня каждый раз реагировал, будто впервые видит. Хищный взгляд наполнялся теменью, зрачки расширялись, как у кошачьих в момент охоты, и такое на дне той черноты было, что… В общем, в такой ситуации он забывал обо всем постороннем.

Шведов поднял руку и ласково погладил меня по щеке.

— Главное, не заиграйся.

Меня аж передернуло. Настолько отрешенно и пугающе звучал его голос, особенно на контрасте. Как, блин, у маньяка какого-то.

Что значит — не заиграйся? Хотя… Господи, что тут непонятного?! Он наверняка за мною следил. Или читал мою переписку. А может, и то, и другое делал — с него станется. Боже мой! Но там же не было ничего такого. В переписке-то. Или… Я стала судорожно вспоминать.

— Не понимаю, о чем ты, — напустила равнодушия в голос. Любые эмоции сейчас вышли бы мне боком.

— А ты подумай. Не хотелось бы, чтобы ты все осознала, когда будет слишком поздно.

Внутри будто струна оборвалась. Сердце камнем ухнуло вниз. Во рту пересохло так, что язык едва ворочался.

— Ты мне угрожаешь?

— Тебе? Ну что ты… Я о тебе забочусь.

Значит, ему… Никите. Угрожает.

Я отвернулась, проведя ладонью по столешнице. Как в бреду, сделала несколько шагов к узкому окну, наличию которого в ванной так радовалась. Взялась за ручку.

— Отойди. Тебя просквозит.

Провернула ту, распахивая окно.

— Тронь его — и я выпилюсь.

— Вера, отойди от окна.

Наверное, так он вел переговоры с террористами. Ни одной живой эмоции на лице. Голос участливый, будто ему приходилось говорить с душевнобольной. Хотя почему будто? Я давно душой заболела…

Подтянувшись на руках, взгромоздилась задницей на подоконник. И все не отрывая от него взгляда.

— Только тронь. Выброшусь. Вскрою вены. Повешусь на собственных волосах… Ты не сможешь контролировать каждый мой шаг. Даже ты не сможешь. А отвернешься — и я тут же осуществлю задуманное. Или думаешь, не смогу? — наверное, я все-таки сломалась в этот момент, засмеялась безумно и качнулась спиной вниз. — О-оп! — он добрался до меня в один прыжок. Плавный, словно размазанный во времени. Вцепился, дернул на себя с такой силой, что суставы протестующе взвыли. Я ухмыльнулась ему прямо в губы, в его звериный оскал прямо… — Смогу, Семочка. Мне эта жизнь зачем? Я что в ней хорошего видела? Или, может, меня что-то хорошее впереди ждет? — глумилась. — Так нет же…

— Конченая.

— Только тронь… только тронь, — зубы стучали, меня колотило, сознание мутилось и уплывало к черту. — Только тронь… Только тронь. Только тронь.

Навалилась, придавила к земле лавиной спасительная темнота. Так вся и кончилась. Предохранители полетели. Всё, всё…

И вместо снов мне снилось прошлое.

Лето, влажность дикая, скрипящий на зубах вкус мела. Был последний день сессии. Универ стоял на ушах — обсуждали, что со следующего года будем учиться в новеньком, только-только выстроенном здании. Кампус там был даже лучше, чем за границей. И понятно, что у всех глаза горели от нетерпения. И все разговоры только об этом были. Ну, ладно, еще и о Бутанове, который спешно уволился.

— Наверное, это из-за той проверки.

— Ну, тогда он еще нормально отделался.

— Ничего себе нормально — с должности полетел, да к тому же, как я слышала, с волчьим билетом.

— Ой, сейчас и не такое расскажут. Пусть скажет спасибо, что не посадили. Да за разглашение гостайны знаете сколько дают?

— А я слышала, что не в этом дело. На него пожаловались девочки. Ну, те, которых отчислили из-за этого мудака.

— Девчонки? — Майка закатила глаза. — Да Верка это. Вы че, не в курсе, с кем она мутит? А все такая недотрога ходила…

Я замерла на подходе, судорожно сжав пальцы на стаканчике с кофе, за которым и отошла. Мозг никак не желал просыпаться — я сначала с Семеном гуляла, а потом до утра зубрила билеты.

— Не, не в курсе. А с кем?

— Я пару раз видела какого-то типа на крутой тачке.

— Ну, он… — Майка понизила голос до шепота, озвучивая должность Шведова. Кто-то присвистнул. Кто-то шепнул «ни хрена себе».

— И все это лишь из-за того, что он ее за жопу схватил?

— Капец, вот так испоганила жизнь мужику…

— Ничего удивительного. Она такая гордячка. Просто цены себе не сложит. На нас смотрит как на грязь. Ну что, вы никогда не замечали? — подзуживала толпу Майка. А я стояла и никак не могла понять, за что она так меня не навидит. И как вообще вышло, что я еще и крайней осталась? Обидно было до слез. За себя… За Семена, которого оклеветали. И за то, что я не нашла в себе смелости его защитить. Думала, они и сами осознают, что были неправы. К тому же нам предстояло уйти на каникулы, а у людей вообще короткая память. Но так меня это грызло, что буквально через несколько дней я все же рассказала Шведову о случившемся. Постаралась так, чтобы это звучало весело, дескать, представляешь, чего о нас напридумывали эти дураки… Он тоже поулыбался. Велел выбросить глупости из головы. Как будто это и впрямь можно было сделать по щелчку пальцев. Мы же с Майкой дружили, а она так некрасиво себя повела… Еще и гадости обо мне всякие напридумывала.

Правда, долго обижаться на людей у меня никогда не получалось. Я была преступно отходчивой. Так что когда мы буквально через неделю столкнулись с Майкой у пляжной палатки с напитками, весело улыбнулась и хотела даже предложить встать рядом со мной — очередь была длинной, а я стояла ближе. Но та побледнела, шарахнулась от меня, как от чумной, а осенью я узнала, что она вообще перевелась на другой факультет.

Намного позже я догадалась, что без Шведова и там не обошлось.

Звоночков было много, но разве обращаешь внимание на такую ерунду, когда влюблен? А прозрение… Оно наступало по чуть-чуть и не сразу. Первый громкий сигнал поступил, когда я напросилась поехать в составе исследовательской экспедиции на острова…

Поток воспоминаний прервал звон упавшей на серебряный поднос ложки. И последовавшие за этим тихие проклятья Шведова. Я вскочила. Моргнула, как сова. Веки отекли и ощущались страшно тяжелыми. Спасибо, хоть утро выдалось пасмурным. Проникающий в окно свет был рассеянным и мягким — глаз не резал. Правда, я все равно зажмурилась. Когда вспомнила, чем закончился вчерашний вечер. Потом выдохнула, подтянула колени к голой груди и накинула повыше простынь. На Шведова не смотрела. Но очень явственно ощущала его внимание. Оно тяжелой плитой придавливало меня к земле.