Старчество на Руси - Монахиня Игнатия

Письма старцев Макария, скитоначальника Антония97, иеросхимонаха Амвросия – пища животворящая и действенная до последних дней. Многие, не имея возможности вопросить духовника, руководствуются этими письмами и получают поддержку и духовную помощь.

Делание третьего оптинского старца иеросхимонаха Амвросия – наиболее славная и светлая пора русского старчества. Старческим деланием был пройден почти сорокалетний путь с тех пор, как иеросхимонах Лев прибыл с учениками в Оптину из Александро-Свирского монастыря. Могучий дух старца Льва выстоял в великих и длительных искушениях, которые ему приносило официальное церковное руководство. Он же заложил основы старческого делания, великого дела любви Христовой, которое – помимо оживотворения жизни монашеской, наполнения ее подлинными заветами Христовыми – стало и деланием народным, подняв дух приходящих к старцу на подлинную высоту Христовых заповедей. Такой же истинной, и искренней и самоотверженной была деятельность старца иеросхимонаха Макария, который принял на себя и труды по изданию духовно-аскетической литературы.

Отец Амвросий, ученик и келейник старца Макария, вошел в делание своего духовного отца еще при его жизни; все совершалось здесь естественно, как бы само собой. Однако путь делания старца Амвросия, как будто уравненный, углажденный деланием его великих предшественников, путь, освобожденный от скорбных внешних обстоятельств, был обременен его тяжкими и почти непрерывными болезнями и телесными страданиями. Старец Амвросий, прослужив иеромонахом меньше одного года, должен был уйти за штат, остаться на иждивении монастыря, стать для него, с внешней точки зрения, как быотребием98. И этому-то болезненному старцу было уготовано Господом Промыслителем стать светлым светильником, неутомимым деятелем, проповедником и апостолом старческого делания. Имя старца иеросхимонаха Амвросия – среди других – принесло мировую известность и славу Оптиной пустыни, в которой он подвизался в старческом делании более тридцати лет. Ныне причисленный к лику русских святых, с той же теплотой, что и при жизни, предстоит он престолу Божию, молясь о земле Русской, о ее людях, так же скорбящих, как и при его жизни, так же требующих его поддержки и заступления.

Что сделало имя старца Амвросия как бы нарицательным, как бы единственным в своем роде, живо изображающим, живописующим делание Христово на земле? Подлинное умертвие со Христом, подкрепляемое каждодневным крестом болезней, и здесь же – истинное во Христе и со Христом воскресение в деле живой и деятельной любви к ближнему, – любви, которая стала заветом всей жизни старца.

Итак, с одной стороны, как бы отребие мира (о котором говорит Апостол), отребие монастыря, которому старец не мог служить, и с другой стороны – сияющая, непобедимая, почти непостижимая Любовь Христова, которая торжествовала и побеждала в старце все его внешние страдания. Стоит вчитаться в бесконечные свидетельства духовных детей старца и его очевидцев, чтобы понять, как велика, всеобъемлюща, непререкаема была его любовь, выражавшаяся в восстановлении им образа Божия в приходящих к нему. Как неожиданно перестраивалась их жизнь, принимала новое направление и содержание и только в этом новом содержании находила себя, обретала подлинную непАдательную радость, обретала саму себя. Повести эти читаются всегда с неослабевающим интересом, в них – поражающая и побеждающая правда воскресения душ во Христе. Вся эта новая, восстановленная новозаветная рать вливалась в старый, дряхлый мир и незаметно, но неуклонно преображала его, спасала, вдохновляла на живую любовь и жизнь в Боге.

Таково было великое значение старческого делания, изливавшегося от одра болезнующего старца, который, однако, в то же время был «веселенький», по слову его келейников. Именно старцу иеросхимонаху Амвросию дано было привлечь к своему деланию внимание великих русских писателей: Гоголя, Достоевского и Льва Толстого. В наши дни, поминая Оптину пустынь, общественное слово больше говорит о них, чем о самом старце Амвросии. Именно впечатление от встречи с ним легло в основу образа старца Зосимы, созданного Достоевским. Через эти строки в «Братьях Карамазовых» мир узнал о бытии старчества; узнал и пророчество Достоевского, что в последние дни верующие во Христа пребудут в мире, как иноки, не понимаемые им, осмеиваемые и изгоняемые.

В последнем десятилетии минувшего века окончилось служение старца Амвросия. Его сменили достойные мужи, напитанные устроением старческим, но здесь уже были близки дни нового века, когда обитель была закрыта и опустошена, а последние трудники старческого делания, такие как отец Никон99и другие, умирали в ссылках и лагерях.

Однако делание старческое не погибло, оно и не умирало, не могло умереть, и в наши дни имена наших старцев должны воссиять и прославиться во святых, что и произошло волею Божиею и страданиями Церкви Русской в отношении преподобных отец наших Паисия Величковского, Амвросия Оптинского и всех старцев Оптинских, а также их ученика, святителя Игнатия Брянчанинова.

Зосимова пустынь и старчество

Старчество <...> есть основание для доброго монастырского устроения. Пока не насадится оно, русские обители не поднимутся в нравственном отношении <...> Если бы знали они [иноки], сколько неоцененного добра заключает в себе старческое «окормление» <...> как облегчает оно борьбу со врагом, как подкрепляет в минуты уныния, малодушия <...> каким верным покровом от вражеских бурь служит оно.

Схиигумен Герман, строитель Зосимовой пустыни

100Одним из оазисов старческого делания в ту пору, когда великие старцы Оптиной отходят к Богу, становится Зосимова пустынь под Москвой, расположенная в лесах Александровского уезда Владимирской области, неподалеку от Троице-Сергиевой Лавры. Строителем этой пустыни в самом конце XIX века становится духовник Гефсиманского скита иеромонах Герман101, который, кроме забот о достраивающейся возобновляемой пустыни, берет на себя великий труд по насаждению в обители уставного богослужения и введению старческого окормления. Монашествующие здесь составляют отныне единую семью, идущую к Богу под руководством своих старцев, при ежедневном откровении помыслов и согрешений своему духовному отцу.

Схиигумен Герман, будучи духовным сыном старца иеросхимонаха Александра102, по свидетельству одного из своих жизнеописателей, был давно известен «многим истинно духовным инокам, и даже иерархам103, и любим народом». Будучи в свое время келейником отца Александра, отец Герман усвоил основное учение своего старца – «познать самого себя». Отец Герман, игумен вновь собранного братства, был фигурой знаменательной, своеобразной и сильной. Многие иерархи были его духовными сыновьями, один из них составил его жизнеописание104. Человек внутреннего подвига, делатель молитвы Иисусовой105, окормитель и старец душ, взыскующих Бога в монашеском чине, он был, по свидетельству своих жизнеописателей, натурой прямой, цельной и одновременно любящим духовным отцом. «Утаенны были добродетели отца игумена <...> в игуменском служении работал он Господу нелицемерно – ни братии, ни начальству не искал угодить. За то терпел, но дано ему было безгрешное веселие»106.

Вновь устрояемая обитель с любовью и мудростию созидалась игуменом Германом; основным в обители было уставное богослужение с истовым монашеским пением и составление всего благочиния служб: в облачении священнослужащих, в убранстве храма и икон. Очевидцы пишут о Зосимовой пустыни: «Не внешним убранством зданий и материальным достатком славится Зосимова пустынь <...> Тиха и проста по виду благословенная обитель. Дух этой великой простоты особенно запечатлен в богослужении, составляющем средоточие Зосимовской жизни. Тихо и мирно идет церковная служба. Медленно и плавно чтение и пение. Все проникнуто духом глубокого смирения и покаянного умиления. Все так благочинно, уставно и вместе так просто»107. Монашествующие пустыни тихи и приветливы: «Не разговорчив, не многоречив пустынный инок, – пишет паломник, – не услышишь ты от него длинных, пустых и праздных речей, но он уже одним видом своим много скажет тебе без слов».

В обители имелось до 14 различного вида работ, послушаний; вся материальная жизнь обители лежала на плечах братии, а потому игумен Герман считал необходимым, чтоб в обители была здоровая и добротная пища, дабы с этой стороны у труждающихся братий не возникало уныния и скорбей. Длительная внимательная уставная служба также требовала того, чтобы материальная сторона жизни в обители была удовлетворительной и давала свободу в полноценном исполнении церковного послушания. Отсюда – та собранность внутреннего духа, та возможность устремления внутрь, тот внешний вид и поведение зосимовского инока, которое выше описывалось очевидцами.