Новый путь (СИ) - Большаков Валерий Петрович

Тот же день, позже

Москва, улица Кировская

Аглауко напропалую ухлестывал за рыженькой из их группы, а вот Томаш изнывал от скуки и нетерпения. Шестой день они бродят с толпой туристов, старательно фотая достопримечательности да высматривая бородатых мужиков в ушанках, спаивающих «Столичной» медведей с балалайками.

— Сеньоры! — возопил вертлявый гид-переводчик с цепким взглядом. — Сейчас вы можете сами прогуляться по Москве, но не забудьте — вечером нас ждет Большой театр!

Мути мигом отвязался от своей зеленоглазки, щебетавшей всё бойчее, и пришатнулся к Платеку.

— Пора! — нервно выдохнул он.

В стильном блейзере, в мокасинах ручной работы и демократичных джинсах, Аглауко выглядел дельцом средней руки, а вечно насупленного Томаша можно было принять за мафиозо. Но только не в советской Москве. Здесь у нумерариев будто невидимые таблички болтались на груди — «Интурист».

Платек вздохнул, ощущая привычный страх — и разгоравшийся кураж. Близился волнующий момент инфильтрации — внедрения и погружения в чужую среду.

— Второй час уже! — задергался Мути. — «Сменщики» могут нас не дождаться.

— Да куда они денутся…

Оставив пугающую площадь Дзержинского за спиной, нумерарии поднялись по Кировской, незаметно проверяясь, и свернули к храму Святого Людовика Французского.

Две его невысокие колоколенки заботливо поддерживали приземистый тосканский портик. Перед собором никто не толокся, лишь высокий старик, упакованный в черное, медленно поднимался по ступеням, постукивая лакированной тростью.

Томаш пристроился за ним, и шагнул в храм, склоняя голову.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… — забубнил он.

Собор хранил торжественную тишину. Немногочисленные прихожане отбыли службу и разошлись, лишь в боковом нефе шаркал усохший, как мумия, министрат, да высиживал на скамье давешний старикан.

Платек неторопливо зажег свечу у иконы Богородицы, и уселся рядом с Мути. Прямо перед ним усердно прямил спину единоверец, поразительно схожий со знаменитым персонажем русских сказок — Кащеем Бессмертным.

Томаш неуверенно посмотрел на Аглауко, тот поймал его взгляд и пожал плечами. Вздохнув, поляк негромким речитативом завел молитву-пароль:

— Святый Господи, Отец мой всемогущий, Господи вечный, светоч правды, умоляю Тебя явить свою вечную милость и ниспослать мне истинное знание… — он смолк и облегченно выдохнул, расслышав дребезжащий голос «Кащея».

— …Да очистится и освятится душа моя! — с энтузиазмом подхватил дед. — Да помогут мне в свершениях моих непоколебимая вера, справедливое суждение и святое учение Церкви. Именем Иисуса Христа, нашего Спасителя. Да будет так.

Помолчав, «Кащей» тихо добавил:

— Давно ждем вас, уж и не чаяли свидеться.

— Нельзя было сразу, — неуклюже оправдался Томаш.

Старик слегка наклонил голову, соглашаясь, и проскрипел:

— Следуйте за мной.

Все трое чинно покинули центральный неф и вышли на солнце, моргая после церковного сумрака. Степенно шагая, добрели до Кировской, перешли улицу, плутая в переулках.

— Нам сюда, — «Кащей» поворотил хищный нос к рустированному фасаду. — Мы очень тщательно отбирали тех, кто сегодня заменит вас, а уже завтра вылетит в Италию под вашими именами. Главное, что оба — католики, верные и проверенные…

— Вылет послезавтра, — поправил старика Аглауко, допуская к губам ухмылочку, — и звать их будут иначе, чем нас.

— Не придирайся, — забрюзжал Платек.

— Да так еще лучше! — взбодрился «Кащей», открывая дверь. — Прошу.

Величественный подъезд встретил троицу гулкой тишиной — каждый шаг, каждый шорох достигал ушей, пугающе усиливаясь, словно кто подкрадывался со спины, выгадывая момент, чтобы напасть.

«Нервишки, однако… Шалят!», — усмехнулся Томаш.

— Сталинский ампир, — негромко сказал Мути. Видать, и его прижали акустические фокусы.

Старик позвонил в добротную дверь — два коротких звонка, два длинных, один короткий. Не сразу, но ему ответили.

— Кто там? — послышался слабый боязливый голос.

— Открывай, — каркнул «Кащей».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Защелкали запоры, и дверь приоткрылась.

— Заходите! «Хвоста» нет?

— Нет, — сухо обронил Томаш

Он вошел за стариком, встречая в прихожей коренастого человека с квадратным лицом. Бесцеремонно оглядев «сменщика», Платек кивнул — сходство есть, даже смуглинка заметна.

— Загорал?

— Все лето! — поспешно ответил перебежчик, и выдохнул: — Дождались, Господи!

— Потом, потом! — отмахнулся «Кащей» в тягостном нетерпении. — Переодевайтесь!

— А где мой?.. — закрутил головой Мути.

— Я здесь! — откликнулся второй «сменщик», выглядывая из совмещенного санузла.

— Похож, вроде… Начали!

Томаш сноровисто разделся до трусов, и натянул на себя приготовленную одежду, не броскую, но удобную. И никакой синтетики!

— Не спеша, гуляючи, как бы вернетесь в гостиницу «Интурист», — наставлял «сменщиков» Аглауко, застегивая простенькую фланелевую рубашку. — Вот карточки гостей. Предъявите их на рецепшене… э-э… дежурному администратору, и вам дадут ключи. На столе в номере — фотки «поляроидом», мы их не прятали. Все подписаны, будто на память. Я снял нашего экскурсовода, туристов из группы… В общем, не перепутаете, кто есть кто. Вечером сходите в Большой театр, завтра — экскурсия… не помню, куда, а во вторник вылетаете в Рим. И запомните: вы — туристы из Италии! Вам все интересно и ничего не страшно!

Перебежчики быстро закивали, словно наперегонки. В их глазах разгоралось пугливое счастье.

— Паспорта! — отрывисто скомандовал «Кащей», занимая кресло в углу. — Деньги! Военные билеты!

— Вот! Вот! — «сменщики» выложили на стол пачки десятирублевок и документы, подтянули две спортивные сумки с обычными наборами командированных — сменами белья, мыльно-рыльными, да холостяцкими пайками (каждому по паре вареных яиц, несколько булочек, грамм по триста копченой колбаски, по сырку и, как бонус, соль в спичечном коробке).

— Всё, как просили!

Платек небрежно кивнул, протягивая «своему» перебежчику итальянскую паспортину, куда вложил стопочку лир. «Сменщик» с благоговением принял сей пропуск в «свободный мир», полюбовался и бережно спрятал во внутреннем кармане пиджака.

— Привыкай, — бегло усмехнулся Томаш, раскрывая чуток потрепанную зеленокожую книжицу с черной надписью «СССР». — Расмус Сауга. Латыш?

— Вообще-то, эстонец, — занервничал его «сменщик», — но родился в Риге.

— Оч-чень хорошо, — спародировал поляк прибалтийский выговор, — эт-то скроет акцент.

— Совершенно верно, — подал голос «Кащей»

— Вах! — экспрессивно воскликнул Аглауко, и протянул руку, дурачась: — Григорий Сакаашвили!

Выходка Мути немного разрядила копившееся напряжение. Томаш то хмурился по привычке, то улыбался, неуверенно и криво. Оглядев уродливую мебель, плотно задернутые шторы, свисавшую с лампочки липкую ленту, рябую от мушиных трупиков, он выдохнул:

— Расходимся, сеньоры!

Вечер того же дня

Первомайск, улица Мичурина

Игорь Синицын понемногу начинал гордиться своими успехами на поприще госбезопасности. Нет, он по-прежнему скромно стоял в сторонке, оказывая почтение истинным мэтрам, но неуверенность спадала, а страх напортачить слабел. Почти год работы в составе спецгруппы, сколоченной из крепких оперативников, кому угодно даст навык. А это приятно — понимать сказанное операми, и знать, как именно действовать.

В принципе, старшим уполномоченным он стал не потому лишь, что заслужил доверие Андропова — еще со времен работы в ЦК, были и профессиональные показания. Как-никак, «ходил в разведку», хоть и под прикрытием журналиста АПН. Но поиски объекта «Миха» (он же «Хилер», он же «Ностромо») — это высший пилотаж оперативной работы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Благодушествуя, Синицын выбрался в общий зал, где оперативники затеяли чайную церемонию. Коля Славин колдовал с заваркой, напуская дразнящего аромату, Наташа Верченко нарезала хрупкими желтыми пластиками солидный ломоть «Пошехонского», духовистыми колечками насекала «Краковскую», а Лукич добрел на глазах, подливая себе коньячку из крошечной фляжечки.