Книга Семи Дорог - Дмитрий Емец

Меф осторожно приблизился, стараясь не бросаться в глаза, прислонился плечом к дереву и стал наблюдать за «бадминтонистами». Ирка рункой отбивалась от Матвея, который нападал на нее со шпагой в одной руке и дагой в другой. Следить за боем было интересно, особенно за Матвеем. В работе шпагой и дагой он достиг высокого мастерства. Почти не повторялся, нападая поочередно двумя клинками. Парировал непредсказуемо, путая противнику карты. К тому же шпага с дагой имели громадное поражаемое пространство от головы до ступней.

– Переброс! – внезапно крикнул Багров, и красивым одновременным броском поменял оружие местами.

– Это чего такое было? – не выдержал Мефодий.

Матвей на секунду отвлекся на голос. Ирка подсекла древком рунки переднюю ногу противника. Тот упал. Меф протянул ему руку, чтобы помочь встать, но тот вскочил сам, не коснувшись земли ни клинком, ни ладонью.

– Уйди, – буркнул он.

– В общем, какая мысль: если ты и с мраком так будешь шпагами жонглировать, останешься без ушей. В бою надо убивать, а не плести кружева, – заявил Буслаев.

– Да пошел ты! Это тренировка. У меня не так много Ирок. Если убивать по одной на каждой тренировке, надолго не хватит, – отозвался Багров.

– Можно и не убивать. Но зачем разменивать удар в бедро на удар в глаз? Ты просто знаешь, что в глаз она тебя не станет атаковать. Да и все эти пляски с кинжалом, в общем, можно оставить горским народам.

– Плагиат! – вступилась Ирка за Багрова.

– Почему?

– Потому что так говорил Арей! Может, другими словами, но мысль такая.

– А если я говорю «ку-ку», это плагиат кукушки? – возмутился Меф.

– Ну вот видишь: признался, что и птичку обокрал! – сказал Багров и, взяв у Ирки рунку, понес оружие в сарай. Свою шпагу он держал под мышкой, а дагу в левой руке.

Меф с Иркой остались одни.

– Ну как ты? – спросил Меф после долгой паузы.

– Хорошо. А ты?

– Прекрасно.

– Ну вот видишь, наконец где-то в мире встретились два человека, у которых все хорошо и прекрасно, – отозвалась она.

Мефодий хмыкнул – с Иркой не соскучишься. Они немного помолчали, потом пошли к скамейке, которую кто-то перетащил с аллеи в кустарник.

Ирка присела на корточки. Меф увидел под скамейкой корзину, а там щенка. Ощутив Ирку, щенок слепо приподнял морду и запищал. Было ему дней пять, не больше. Хозяйка вытащила из-под подстилки шприц, уже не тот первый, на два кубика, а купленный в зоомагазине с резиновой насадкой для выкармливания животных.

– Твой? – спросил Меф.

Она кивнула, кормя и лаская щенка. Буслаев любовался ей. Она была похожа на молодую мать, родившую неведомого зверька.

– Скажи что-нибудь вумное! – попросил он.

Ирка строго взглянула на него и чуть оскалилась. Меф подумал, что она похожа на готовую к защите волчицу.

– Прости. Фраза кривая. Мне правда нравится тебя слушать, – поспешил добавить Меф.

Она расслабилась, волчица ушла из глаз.

– Я по заказу не умею, – сказала она, трогая пальцем нижнюю губу. – Хотя вот… навещает меня в последнее время навязчивая мыслишка, что самое важное в жизни – не позволять себе манипуляций. Быть честной со всеми и, главное, с собой.

– Чего не позволять?

– Манипуляций. Пример: маленький мальчик хочет мороженое, но ему не покупают. Как его получить? Можно выгибаться, биться головой об пол и орать дурным голосом. Можно клянчить, повторять «купи, купи!» миллион раз. Если родители уважают деловой подход, можно договориться: «Мол, вы мне мороженое, а я уберу комнату. И буду есть понемножку, пусть во рту тает». Еще можно подлизываться: «Милая мамочка, я тебя та-а-ак люблю! Ты такая красивая! Купи мне, пожалуйста, одно ма-а-аленькое мороженце!»

– Не, некозырно, – поморщился Меф.

– Или притвориться таким дохлым, беспомощным и обвисающим, что все плюнут и скажут: «Надо ему мороженое купить, а то он какой-то жалкий! Как бы совсем не сдох!»

– Чимоданов разорался бы, – сказал Буслаев.

– Мошкин прикинулся бы круглым сироткой! «Это мороженое, да? Но мне же его теперь никогда нельзя? Даже самого маленького кусочка, да?» – передразнила Ирка.

– Ната охмурила бы продавца. Прасковья подожгла бы город. По трупам прошла к киоску с мороженым, лизнула два раза и заявила бы, что мороженого больше не хочет, а хочет пиццы… – увлеченно сказал Меф.

Ирка, помедлив, кивнула.

– Наверное, так. Только мне почему-то кажется, что Прасковья сложнее.

– Погоди, – внезапно сказал Меф. – Ты хочешь сказать, что ВСЕ манипулируют? Абсолютно все?

– Да, – грустно подтвердила Ирка. – Боюсь, что так. Каждый новенький человек примеривает все формы манипуляций по очереди. Смотрит, что у него лучше прокатит, и останавливается на одной манипуляции как на основной. А я так не хочу! Просто не хочу, и все!

– Гм… Слушай, а… он тоже манипулирует? – с интересом спросил Меф, посмотрев в сторону, куда скрылся Багров.

Ирка слишком резко нажала на шприц – щенок закашлялся. Трехкопейная дева испуганно отдернула руку.

– Не знаю, – неохотно отозвалась она. – Хотя… может, Матвей ушел бы в партизаны и пускал бы составы с мороженым под откос. Потом лежал бы на ящиках с мороженым, весь в пулеметных лентах, с бомбами на поясе, и презирал бы их… Пальцем не притронулся бы к мороженому, хотя ужасно бы его желал. Но вообще про него я стараюсь не думать. Потому что если буду ловить его на манипуляциях, это будет такое маленькое, но предательство.

Буслаев долго молчал. Потом подошел к кусту и несильно ударил кулаком по листьям.

– А мне толку нет по полу кататься! Катайся – не катайся! Все равно ее не вернут, – глухо сказал он.

Глава 4

Пиковый валет и червонный валет

Здоровье до того перевешивает все остальные блага жизни, что поистине здоровый нищий счастливее больного короля.

А. Шопенгауэр

Матвей бродил по Сокольникам, сунув руки в карманы и пыля подошвами по сухой земле. Изредка он поднимал шишку и швырял ее в заросли с такой силой, что сводило плечо. Он с удовольствием подрался бы с кем-нибудь, но попадались только мамаши с колясками, у которых на лицах одно опекающее и замкнутое в себе родительство.

Наконец мамаши с колясками и убегающие от инфаркта пенсионеры в тренировочных костюмах закончились, и навстречу пробежала высокая и довольно симпатичная девушка. Каштановая коса раскачивалась в такт бегу, и самый ее кончик подпрыгивал, как кошачий хвост, когда кошка на кого-то сердита. В сторону Багрова она даже не посмотрела, хотя пробежала совсем близко, едва не задев его плечом. Матвей ощутил мгновенную досаду. Пусть она ему не нужна, пусть у него есть Ирка, но почему не посмотрела? И ведь не притворялась. Абсолютно равнодушно, безо всякой позы пробежала мимо, как если бы он был деревом или дорожным знаком. Матвея для нее не существовало. И долго он еще носил в себе эту досаду. Он что, такой ноль? Человеку очень больно признать, что он кому-то не нужен или неинтересен.

Матвей поднял с земли еще одну шишку и, наложив на нее заклятье, отправил за девушкой, чтобы в конце аллеи шишка хлопнула ее по затылку. Ничего, не оглушит, просто элемент педагогики.

Весь август он находился в хаосе мыслей и поступков и не мог оттуда выбраться. Багров маялся и не понимал сам себя. Он молод, здоров, красив, за ним не бегает военкомат, у него есть крыша над головой, несколько неплохих клинков и без остатка любящая Ирка. Почему же нет ощущения счастья – легкого и непрерывного? Что грызет его? Раньше Матвей говорил себе: я не могу быть счастливым, потому что мне нужен определенный набор вещей – материальных и нематериальных. Свобода от вечного контроля старших валькирий, живые ноги Ирки, куча свободного от мелочных забот времени, которое он будет тратить на самосовершенствование. И вот теперь все это есть, а счастья все равно нет. Он глотает удовольствия жадно, как воду, но жажда не утоляется, а становится острее, неуемнее. Он требует от Ирки всегда быть радостной и новой, настаивает на каких-то эмоциях, злится, когда что-то не так, встревает в авантюры. И свет ему недостаточно светлый, и мрак недостаточно мрачный, и птички, когда пролетают, неправильно машут крыльями!

Видимо, тот, кто счастлив, счастлив вопреки всему. А кто несчастлив, тот тоже несчастлив вопреки всему. Подари ему хоть личное солнце вместо ночника, гарем турецкого султана для хорового пения и картину Леонардо как подставку для чайника.

Матвей начинал разные дела и терял к ним интерес: резал по дереву и забросил, выращивал в ведре помидоры и расстрелял их из духового пистолета, купил, по примеру Эссиорха, убитый мотоцикл, снял с него карбюратор, затеялся перебирать двигатель – теперь все детали валялись по углам. Багров ощущал, что ему не хватает чего-то главного, что присутствовало в Буслаеве, которого он терпеть не мог – бульдожьего упорства и способности не отвлекаться от однажды выбранного.