Товарищ Гитлер. Книга 2. Повесить Черчилля! - Герман Романов

«Дело доброе. — Сон моментально схлынул, будто его и не бывало. — Еще бы — в первые же часы запросто захватить аэродром и раскрыть… Нет, какое там раскрыть, пинком вышибить „воздушные ворота“. Хотя с таким определением он погорячился, но „калиточка“ уже есть.

А сие весьма неплохо. Правда, с одной площадки проку немного, тех же горных егерей придется два дня перевозить, ибо слишком мало осталось транспортных „юнкерсов“.

Но тут главное добрый почин, а там и на других участках, глядишь, и дело тронется. Хотя надежды маловато, может, только на успех 1-й бригады у Фолкстоуна, ведь на западном направлении сброшены лишь отдельные батальоны…»

— Лед тронулся, господа присяжные заседатели…

— Что вы сказали, мой фюрер, прошу меня великодушно простить? Это на русском языке? Вы делаете поразительные успехи в изучении столь трудной речи!

— Не льстите мне, Шмундт, — Андрей пожал плечами. — Всего три месяца только. А это доказывает, что между германцами и славянами много общего. И главное, предки — легендарные готы!

— Да, мой фюрер! Вы правы!

Шмундт покладисто согласился, за это время, хоть и после коротких дискуссий и некоторого колебания, полковник воспринял новую точку зрения на национальный вопрос.

Более того, по собственной инициативе покопался в родословных германских генералов и, к своему великому удивлению, выяснил, что у доброй половины имеется в жилах славянская кровь, а десятая часть так вообще носит соответствующие фамилии, пусть и германизированные.

Да что там генералы вермахта — великий Гете имел своим дедом лужицкого серба. Это неожиданное открытие настолько потрясло главного адъютанта от ОКВ, что тот сразу и безоговорочно перешел на новые расовые позиции. Хорошо себя чувствовать наследником легендарной Гипербореи!

Впрочем, многие генералы и офицеры, увидев некоторый отход от расовой людоедской теории, в пику нацистам, охотно поддержали новые веяния, хотя и идущие от главкома люфтваффе.

Рассудили вояки просто и незатейливо — хоть толстый Геринг и нацист, но все же свой брат военный, летчик-ас Великой войны и кавалер «Пур ле мерите», самой значимой в то время награды. Сейчас он вообще целый фельдмаршал и главнокомандующий грозных люфтваффе.

Вот тут даже Гиммлера проняло: обер-палач рейха всполошился, быстро прибежал с доносом и своими соображениями по этому поводу, вот только поезд со станции уже уехал…

— Да, Шмунд. — Родионов одернул себя за ненужные воспоминания и довольно нейтральным голосом спросил: — А что делает сейчас фон Белов? Почему не передал мне это сообщение от своего главкома? Ведь он заходил ко мне совсем недавно.

— Я его отправил спать, он очень устал. — Шмундт ответил очень быстро, и Родионов мысленно усмехнулся: «А ведь вы карьерист, батенька! Сами решили добрую весть передать и лавры за нее себе прибрать. А если бы была худая, то соответствующий адъютант бы пришел». Но сказал полковнику совсем другое:

— Спасибо за добрые известия. Идите отдыхать, это мой приказ.

Однако не успела закрыться за главным адъютантом крепкая дверь, как буквально тут же зашел фрегаттен-капитан фон Путткамер с весьма вытянутым и побледневшим лицом, цепко сжимая чуть дрожащими пальцами белый листок радиограммы.

— Мой фюрер, у меня дурные новости…

Фолкстоун

Моторизованный батальон, в котором должна была действовать разведывательная рота гауптштурмфюрера Курта Майера, но с минимумом положенных по штату автотранспортных средств, которые в принципе и не нужны в первый день операции, высаживался во второй волне десанта.

Внешне офицер скрывал рвущуюся наружу радость. Уцелели в морском бою ночью, миновали снаряды и острый форштевень английского эсминца, да и тут откровенно повезло. Ведь мало приятного рваться первым на этот берег, что ощетинился огнем.

Куда бы Майер ни бросал свой взгляд, везде были видны следы короткого, но ожесточенного боя.

К берегу приткнулись два штурмовых бота, превращенные в груды искореженного металла. Рядом, на прибрежном песке, лежало несколько тел в форме морской пехоты кригсмарине, на которые время от времени накатывала волна.

Чуть в стороне, на крутом спуске, застыл закопченный корпус малого панцера. У Pz-I была продырявлена насквозь пулеметная башенка, над которой свесилось изрешеченное тело танкиста — ветерок трепал окровавленные белокурые волосы.

Англичане стреляли практически в упор, из-за каменной кладки, ограждавшей набережную. Их двухфунтовая противотанковая пушка лежала на боку, перевернутая взрывом, раздвинув так в стороны станины, будто она проститутка, ждущая клиента.

— Как вам оно!

Майер хмыкнул с нескрываемым удовлетворением — внезапное огневое воздействие германского броненосца, судя по всему, оказалось для островитян шокирующим.

Их оборона была просто сметена тяжелыми одиннадцатидюймовыми снарядами, несколько зданий оказались полностью разрушены, кое-где в курортном городке продолжались пожары, но уже вялые, дымки еле-еле тянулись к небу. И везде набросаны тела убитых островитян, их шутовские каски огромными тарелками лежали везде, словно дожидаясь поминальной тризны по своим владельцам.

— С такими кораблями мы запросто сметем англичан с поверхности моря!

— Жаль, что его с нами не было ночью…

— Он бы понавтыкал этим мерзким эсминцам!

— Не повезло нам, парни, что такого колосса не выделили на сопровождение! Эхма, не повезло!

Майер усмехнулся — на него стоящий на якоре вблизи от берега броненосец не произвел серьезного впечатления. Полностью устаревший корабль, переживший Ютландский бой и оставленный Германии по Версальскому миру.

Эти подлецы-союзники не пожелали даже оставить немцам их первые линкоры, предпочтя перестраховаться и оставить Германии этот броненосец, возраст которого сейчас был намного больше, чуть ли не вдвое, чем у любого солдата разведывательной роты, включая самого гауптштурмфюрера.

С моря донесся устрашающий рев чудовищного доисторического животного — длинные орудия «Шлезиена» выплеснули длинные языки пламени, и через головы высаживавшихся в Фолкстоуне солдат полетели снаряды.

Корабль торопился расстрелять боезапас, а потому бил на максимальную дистанцию, производя дополнительную суматоху в тылу противника, ибо утро уже наступало, и моряки германского броненосца отнюдь не горели желанием столкнуться лоб в лоб с британскими крейсерами, что неизбежно и неотвратимо ворвутся в Канал…

Лондон

— Нет, Джон Грир, это не более чем очередной обман со стороны «бошей»!

Уинстон Черчилль пыхнул сигарой, задумчиво смотря на начальника Имперского Генерального штаба Дилля. Тот улыбнулся самыми краешками губ, как могут делать только истинные джентльмены, окончившие знаменитый с Викторианских времен военный Челтенгам-колледж.

— Вы же командовали нашими войсками во Франции и прекрасно помните, как нас тогда обманули. Наступление началось в лоб, через Нидерланды и Бельгию, и когда наши дивизии двинулись им навстречу, то последовал обходящий бросок через Арденны к Седану, а потом к Булони.

— Это так, сэр, — генерал Дилль пожал плечами, — но почему вы решили, что неприятель снова выберет именно этот вариант? От Дувра и Фолкстоуна самая короткая дорога к Лондону.

Генерал говорил хладнокровно, хотя прекрасно знал, что Черчилль, со своими амбициями, не очень любит оппонентов. Но тут совершенно другое положение — враг высадился, и стоит допустить малейшую ошибку, и судьба кампании может обернуться самой чудовищной катастрофой, да такой, какую старая добрая Англия не знала со времен вторжения нормандского герцога Вильгельма, который получил за этот поход прозвище Завоеватель.

— «Боши» любят воевать, но по шаблону. И если одна хитрость им принесла успех, то они всячески стремятся ее повторить, генерал. Вспомните действия танков Гудериана при Дюнкерке. — Произнеся название французского порта, сэр Уинстон сморщился, словно съел целый лимон, но если бы не та катастрофа, то вряд ли бы он сейчас был премьер-министром. А так призвали пожарного, когда все здание заполыхало.

— Да-да, генерал. Вспомните их обходящий линию Мажино бросок танковых дивизий этого сукиного сына Гудериана, чтоб его в коровье дерьмо превратило. Все эти операции планировал генерал Манштейн, ваш коллега по должности. Почему бы ему не действовать еще раз таким же образом, раз такая тактика дает весьма осязаемый успех?!

Черчилль пыхнул сигарой и с улыбкой извечного превосходства политика над «сапогами» посмотрел на серьезно задумавшегося над картой начальника Генштаба.

Тот уставился остановившимся взором на разноцветные стрелы и кружки, будто первый раз увидел их в жизни, а не сам принес эту карту в кабинет главы правительства.