Некрополь - Дэн Абнетт

Зал зашумел, раздались радостные восклицания.

Кроу поднялся и попросил тишины.

— Но они еще в девяти днях отсюда. Мы должны быть сильными, быстрыми, мы должны хорошо защищаться до их прибытия. Южные врата закрываются завтра в девять.

Жалкое подобие зари просвечивало сквозь дымовую завесу, когда следующим утром врата Иеронимо Сондара закрыли. Несколько десятков беженцев протиснулись в последние мгновения. И еще больше оказались раздавлены захлопывающимися створками. История повторилась на вратах Хасского западного и Кроу. Вейвейрские врата были выведены из строя в первую же ночь, хотя огонь на железной дороге уже потушили. Батальоны Вервунского Главного под присмотром офицеров УКВГ блокировали проходы металлическими щитами, комиссариат распорядился стрелять по тем, кто попытается пробраться.

Жалобные крики и вой запертых снаружи — все это оказалось слишком для некоторых солдат Вервунского Главного. В письмах и дневниках многие писали, что для них это было тяжелейшее испытание за всю войну. Солдаты, видевшие закрытие врат на заре шестого дня, уже потом, пройдя через все, не могли забыть этого. Годы спустя они просыпались в поту ночью или на рассвете, крича, повторяя крики, которые слышали из-за Стены. На тот момент это был самый жестокий поступок в ходе войны, сравниться с ним могут лишь события, произошедшие месяцем позже, когда ворота вновь открыли.

Башенная артиллерия улья Вервун открыла огонь перед обедом восьмого дня. Могучие башни распахивали керамитовые ставни и давали залпы по скоплениям сил противника на дальних лугах. Залпы были встречены удвоенной бомбардировкой от все еще невидимого врага.

Утром одиннадцатого дня войска потянулись по автострадам к северу от Хасса. Двадцать тысяч человек и около пяти тысяч боевых машин, присланных Северными группами в поддержку улью Вервун, — или, точнее, переходу Хасса, который защищал их от надвигающегося Зойки. Поднимая тонны пыли, бронетранспортеры и танки грохотали сквозь разбомбленные внешние трущобы и уничтоженные фабрики, не страшась бомбардировки, все еще осыпавшей снарядами заречье. Тысячи горожан спасались от обстрела на лодках по реке, кто-то — пытаясь добраться до дома в северных наружных трущобах, большинство — ища пристанища в Северных группах. Кое-где толпы беженцев задерживали продвижение Севгрупп, но вице-маршал Анко отправлял наряды УКВГ расчистить путь.

Днем полки Севгрупп спокойно двигались к ожидающим их лодкам в доках, а всех беженцев оттеснили к придорожным полям, чтобы подкрепление могло пройти. Около трехсот беженцев были расстреляны при попытке сопротивляться расчищающему путь УКВГ.

Беженцы улюлюкали, когда полки Севгрупп грохотали мимо них. Генерал Ксанс, Вторая Северная, позднее писал: «Этот унизительный прием ударил по боевому духу Севгрупп сильнее, чем месяц отчаянного сопротивления на Стене».

Исходя из численности Севгрупп и вместимости лодок, на то, чтобы переправить их в Вервун через Хасс, должно было уйти четыре дня. Узнав об этом, маршал Кроу распорядился открыть Хасский путепровод, чтобы вновь запустить железную дорогу, закрытую с началом бомбардировки. Некоторые части Севгрупп, таким образом, оказались в улье уже через два дня. Многие танки и бронетранспортеры пересекли реку сами — прокатившись по рельсам железной дороги. Два дивизиона пехоты Севгрупп также пересекли реку сами, маршируя в паузах между поездами.

Пока ничего не было слышно от обещанных подкреплений от улья Ванник, крупной нефтеперегонной системы в трехстах километрах к востоку. Ванник обязался обеспечить девять полков, но пока что от них приходили лишь запасы топлива, идущие по восточному трубопроводу. Многие в улье Вервун задумывались, не добрались ли силы Зойки и до них.

На заре четырнадцатого дня в верхнем слое атмосферы завиднелись огни. Сверкая, десантные корабли Имперской Гвардии спустились и направились к главному порту в Каннаке, в ульях Северных групп. Вервунское центральное посадочное поле не могло принять корабли, пока Щит был активирован.

Имперская Гвардия высадилась в Каннаке и затем двинулась на юг следом за силами Севгрупп. Сам вид высокоорбитальных маневров и светящихся в небе кораблей укрепил боевой дух осажденного улья. Гвардия вот-вот придет.

Первый, Второй и Четвертый Вольпонские королевские быстро развернулись к югу от Каннакского порта, используя железную дорогу, чтобы быстро проникнуть в глубь улья. Маршал Кроу лично встречал генерала Ночеса Штурма, награжденного за победы при Гримойре, на рокритовой платформе вокзала в Северном хребте. Его приветствовала огромная толпа официально благонадежных граждан — под пристальным надзором УКВГ.

Разодетых в переливающиеся голубые платья дочерей благородных домов — среди них Мерити Часс, Алину Анко, Иону Гавунда и Мёрдит Кроу — отправили украсить шелковыми венками Штурма и его помощников, полковников Жильбера и Кордея.

Штурма приветствовал и всем известный комиссар Каул. Изображение их, улыбающихся, пожимающих руки, повторили миллионы информационных экранов по всему улью.

Пятый и Седьмой полки Роанских Диггеров под командованием генерала Нэша прибыли в тот же день, но позднее, едва успев на помпезный фарс. Вице-маршал Анко приветствовал генерала Нэша, духовой оркестр играл торжественные марши. Посреди всеобщего ликования Нэш заверил, что три полных Нармянских бронетанковых полка уже выгружаются из транспортников в Каннакском порту и к утру уже будут в пути на юг. Толпа всколыхнулась радостными новостями и встречала уважаемую Гвардию так, словно они уже выиграли войну.

Танитский Первый и Единственный прибыл, почти незамеченный, двумя ночами позднее.

Более восьмидесяти матово-черных армейских грузовиков катились по Северному шоссе сквозь северные внешние трущобы улья Вервун. Холщевые навесы были откинуты, в каждой машине ехало около тридцати солдат Танит, каждый со своим с оружием, поясами, рюкзаками, вещмешками и спальниками. Подскакивающие грузовики — трехосные машины с огромными оскаленными решетками радиаторов и пучеглазыми фарами — были отмечены знаками Севгруппской транспортной дивизии. Запасные колеса и канистры с горючим крепились с обеих сторон.

По бокам от них носилось с десяток человек эскорта верхом на черных же мотоциклах, а позади главной колонны шло еще тридцать высоких четырехосных машин, груженных ящиками со снарядами и полковыми припасами, а также многочисленными поварами, техниками, механиками, сервиторами и прочими обозниками, следующими за полками Гвардии. Эти грузовики были грязно-желтого цвета раскраски Грузового объединения Каннакского порта, и их груз был накрыт сеткой. Солдаты Севгрупп в бледно-синих формах и фуражках вели все грузовики, но мотоциклисты были из танитских, в узнаваемой темной маскировочной форме. В двенадцати километрах от улья Вервун они приостановились, чтобы просочиться через контрольно-пропускной пункт на шоссе, а оттуда их повел эскорт из двух темно-синих служебных машин офицеров УКВГ.

Фары конвоя освещали путь. Ночь спустилась как-то незаметно в этой густой пелене дыма. Ориентирами оставались лишь разгромленные районы по сторонам, неверный свет зеленого купола над самим ульем, частично скрытым дымом, и редкие вспышки дальнобойных снарядов, падающих на наружные трущобы, через которые они сейчас ехали.

Брин Майло, самый младший из Призраков, ехал с первым взводом в головном грузовике. Стройный бледный юноша, только начавший оформляться во взрослого мужчину, — он был единственным не солдатом, выжившим в развалинах Танит, когда его родной мир четыре года назад захватили и уничтожили. Сам комиссар спас его и вытащил из огня, испепелившего Танит.

Долгое время он был сыном полка, всеобщим талисманом, волынщиком, маленькой частичкой танитской невинности, спасенной из ада, напоминанием о месте, которое они потеряли. Но шесть месяцев назад, во время битвы при Монтаксе, он, наконец, тоже стал солдатом. Он гордился положенными ему обмундированием и лазганом и следил за выкладкой лучше, чем любой из бывалых танитских солдат.

Он сидел в битком набитом кузове грохочущего грузовика и полировал полковой значок на своем черном берете бархоткой.

— Майло.

Брин взглянул на Ларкина, сидевшего напротив. Жилистый худощавый мужчина, разменявший пятый десяток, был известен невротическим характером не меньше, чем талантом, выдающимся даже среди полковых снайперов. Длинный, особой формы снайперский лазган лежал, завернутый в брезент, у его ног. Ларкин разработал свой снайперский скоп и сейчас использовал его как подзорную трубу, выглядывая из грузовика. Ларкин сказал как-то Майло, что не верит ничему, пока не рассмотрит в свой любимый скоп.