Остров без сокровищ - Точинов Виктор Павлович

Артериальное кровотечение можно попытаться остановить, наложив жгут. Это азы медицины. Но доктор Ливси не упоминает о том, что он или кто-то иной пытался перевязать раненого. Он сообщает другое: «Мы положили его в сруб умирать». Бедолага Редрут попросту истек кровью. Без медицинской помощи.

«Глянул краем глаза» – вот и весь осмотр.

«Дело безнадежно» – вот и весь диагноз.

«Положили умирать» – вот и всё лечение.

Нет, не хотелось бы лечиться у такого доктора…

Рискнем заявить, что никакой доктор Ливси не врач. Он военный, он офицер, – и, как любой военный тех времен, кое-что понимает в военной медицине. Но не врач.

Вернемся еще раз к тому моменту, когда подстрелили Редрута. Доктор, напомним, первым делом перезаряжает оружие, и лишь потом соизволяет обратить внимание на раненого. А его оружие – кремневый мушкет восемнадцатого века, заряжавшийся с дула. Зарядить его целая история, это не обойму вставить в современную винтовку.

Доктор заряжал, а под ногами у него лежал истекающий кровью человек. Не исключено, что спасти его можно было только немедленной помощью… И первыми попытались ему помочь капитан и Грей, отнюдь не медики, а люди, клятву Гиппократа не приносившие. Интересно, доктор Ливси слышал хоть краем уха о такой клятве?

Причем вопрос не стоял ребром: жизнь Тома Редрута или жизни остальных. Пираты один раз выстрелили из пистолета (судя по всему, единственного у них) – и поспешили унести ноги, на их стороне численное преимущество, но товарищи доктора вооружены до зубов, атаковать их со складными ножами – самоубийство. Если бы один мушкет из нескольких – принадлежавший доктору Ливси – остался не перезаряженным, никакого изменения в раскладе сил не произошло бы. Но доктор возится с оружием…

Что характерно, все эти резоны доктор Ливси прекрасно понимал. Он несколько ранее сам утверждает: «Много значит быть старым солдатом, но быть доктором значит больше. В нашем деле нельзя терять ни минуты».

«В нашем» – в смысле, во врачебном? Но на практике-то доктор демонстрирует нам реакцию не медика, а опытного солдата.

Первая же боевая стычка – и маска врача слетает с доктора. Мы видим, что перед нами военный. Его главная задача – уничтожение врагов, а не спасение раненых. И руководствуется он в случае с Редрутом не врачебной этикой, а логикой военного, чуть позже цинично сформулированной капитаном: «Пожалуй, не приходится жалеть, что мы избавились от лишнего рта».

Потом доктор свою маску подберет, отряхнет от песочка, снова начнет изображать медика… Но веры ему уже никакой.

Возможно, не мы первые заподозрили, что Ливси – фальшивый доктор медицины. Умный и проницательный Сильвер тоже мог почуять неладное. Хоть он и называет Ливси «доктором, окончившим колледж», – но утверждение это звучит в тот миг, когда пираты пытаются низложить Сильвера, а он опровергает их обвинения, беспардонно мешая в своей оправдательной речи правду и ложь.

Но вот что говорит Долговязый Джон в менее критических обстоятельствах – Джим уверяет нас, что подслушал слова кока, сидя в бочке из-под яблок; есть подозрения, что сказаны они были в иной обстановке, но не будем забегать вперед. Итак, Сильвер говорит:

«Я потерял ногу в том же деле, в котором старый Пью потерял свои иллюминаторы. Мне ампутировал ее ученый хирург – он учился в колледже и знал всю латынь наизусть».

Казалось бы, никакого отношения к Ливси сказанное не имеет. Но знание латыни как признак учености медика сформулировано… При этом на «Испаньоле» обретается врач, латыни либо не знающий, либо тщательно скрывающий (но зачем?) свое знание. Джон Сильвер вполне мог призадуматься над странным для врача невежеством.

* * *

Вспомнилось по аналогии…

В Морском уставе Российского флота, утвержденном в 1720 году Петром Первым, говорилось однозначно: корабельный лекарь в бою никоим образом участвовать не должен. Ему, лекарю, во время морского боя вообще строжайше запрещалось выходить на палубу – должен был находиться неотлучно в лазарете, принимая раненых и оказывая им помощь. А если устанавливалось, что больной или раненый умер от небрежения лекаря, то последнего судили корабельным судом за убийство. И приговаривали к казни. И корабельный профос приводил приговор в исполнение.

Можно держать пари на что угодно: процент выживших раненых в петровском флоте был в разы выше, чем аналогичный показатель у бедолаг с «Испаньолы», угодивших на попечение доктора Ливси.

* * *

Имеется еще одно весьма любопытное, хотя и косвенное, подтверждение того, что главная ипостась доктора Ливси – не врач, а офицер.

Когда «Испаньола» достигает цели плавания, происходит следующий эпизод:

«– У меня есть карта, – сказал капитан Смоллетт. – Посмотрите, тот ли это остров?

Глаза Долговязого Джона засверкали огнем, когда карта попала ему в руки. Но сразу же разочарование затуманило их. Это была не та карта, которую мы нашли в сундуке Билли Бонса, это была ее точная копия – с названиями, с обозначениями холмов и глубин, но без трех красных крестиков и рукописных заметок. Однако, несмотря на свою досаду, Сильвер сдержался и не выдал себя.

– Да, сэр, – сказал он, – этот самый. Он очень хорошо нарисован. Интересно бы узнать, кто мог нарисовать эту карту… Пираты – народ неученый…»

Зададимся и мы тем же вопросом: кто нарисовал копию карты Бонса? И когда?

Копия, скорее всего, сделана после отплытия из Бристоля. До отплытия карта находилась на руках у Хокинса, а он не сообщает о себе ничего, позволяющего заподозрить наличие таланта рисовальщика или картографа.

Вероятно, карту скопировали во время плавания, времени хватало. Но кто? У кого имелись соответствующие навыки?

Ясно, что не капитан Смоллетт, хотя у него наверняка имелись необходимые умения, – копия изготовлена как раз для капитана, категорически заявившего о своем нежелании знать, где зарыты сокровища, – чтобы он мог использовать ее в качестве лоции, пользоваться данными промеров глубин и т. д.

Кандидатов на авторство копии трое: Джим, Ливси и Трелони. Никому другому на борту «Испаньолы» секретную работу они не доверили бы.

Могли иметь сын трактирщика и богатый землевладелец навыки если не картографа, то хотя бы хорошего рисовальщика? Теоретически могли. Но ни единого подтверждения тому в тексте мы не находим, равно как и опровержения.

А вот Ливси, если он и в самом деле был офицером, необходимыми умениями обладал по умолчанию.

Дело вот в чем.

В двадцать первом веке военным людям легко ориентироваться на местности: включай GPS с заранее закачанной картой, а уж спутники услужливо подскажут местоположение… И в двадцатом веке военные типографии могли без проблем выдавать огромные тиражи и обеспечивать каждого офицера бумажной картой района боевых действий.

А вот в предшествующие века жизнь офицеров была сложнее. И соответствующих полиграфических мощностей не имелось, и спутники над головой не пролетали, и картографы не исходили-изъездили весь шарик со своими рейками и теодолитами.

Поэтому в число непременных умений каждого офицера – наряду с фехтованием, верховой ездой и бальными танцами – входили навыки изображать кроки местности. Кроки – слово французское (не склоняется и произносится с ударением на последнем слоге) и означает набросок, топографический план, составленный методом глазомерной съемки.

Несомненно, что карта Бонса – тоже кроки, наверняка пираты Флинта не производили топографическую съемку острова. В экипаже «Моржа» имелся человек с навыками глазомерной съемки и крокирования. Очевидно, им был сам капитан Флинт.

И на борту «Испаньолы» такой человек имелся. Звали его доктор Ливси.

Наши рассуждения по поводу копии карты Бонса можно упрекнуть в гипотетичности и слабой обоснованности. Согласимся с тем, что построение достаточно умозрительное. Однако всё же объясняющее, почему у Ливси имелись неплохие навыки изображения карт.

Но версию о том, что Хокинс и Трелони могли нарисовать копию, нельзя подтвердить вообще никакой аргументацией.