Акведук Пилата - Розов Александрович

Кого я меньше всего ожидал увидеть среди работников, пришедших за оговоренной платой, так это философа Иешуа с женой. Он, оказывается, вспомнил плотницкое ремесло, а она кашеварила, что тоже оплачивалось. Разумеется, я счел нужным пригласить их обоих к нам на обед: раз боги устраивают такие невероятные встречи, то глупо не воспользоваться ими для хорошей беседы за вином или элем. Приглашение было принято, и мы узнали историю о том, как Иешуа и Мария, будучи высажены с корабля почти у Геркулесовых столбов, без денег и без каких-либо вещей, кроме тех, что были на них надеты, решили все-таки идти в Дамаск. Не имея ни проводника, ни карты, не зная местных наречий, они шли зигзагами, наугад из селения в селение, кое-как объясняясь по латыни с теми, кто ее знал, нанимаясь на те или иные работы за еду, ночлег, и кое-какие деньги. Где-то они задерживались на несколько дней, где-то - на несколько недель.

Так они пересекли Иберийский полуостров, и вынуждены были остановиться на зиму, поскольку перейти через Пиренейские горы в этот сезон для людей непривычных, никак невозможно. В следующем году они прошли через перевалы на равнины Западной Галлии. Другой зимой, они оба, непривычные к холодам, опасно простудились. Несколько месяцев они прожили в какой-то рыбацкой деревне на берегах Луары, пока не почувствовали себя в силах идти дальше.

Постепенно они освоились с такой полукочевой жизнью в северных краях, и перестали страдать от здешнего климата. Когда-нибудь, они могли бы действительно пройти через Галлию, Италию, Иллирию и Дакию, а там - добраться до Антиохии, откуда Иешуа знал путь в Сирию. Но вмешалось обстоятельство, которое естественным образом случается, когда молодые, здоровые мужчина и женщина живут вместе - Мария забеременела. Это стало ясно в конце весны, и Иешуа начал искать какое-нибудь постоянное жилье, подходящее для молодой матери с новорожденным, а для этого требовались деньги. Так он и оказался на строительстве вьеннского акведука.

15

Выслушав всю эту историю до конца, моя Юстина лаконично сказала:

- Останетесь у нас.

- Верно, - согласился я, - пусть остаются.

Иешуа грустно покачал головой

- Вы и так из-за меня пострадали. Грех снова злоупотреблять вашим гостеприимством.

Юстина искренне рассмеялась.

- Посмотри на нас. Хорошенько посмотри. Мы похожи на пострадавших?

Действительно, три десятка едоков, собравшихся за большим столом в холле нашей усадьбы, включая домочадцев, моих офицеров и нескольких родичей моего зятя Лугенбера, ну никак не походили на пострадавших.

Иешуа посмотрел мне в глаза:

- Но доминус, тебя лишили высокой должности...

- К воронам эту должность, - ответил я, - во Вьенне куда лучше, чем в Азии, провались она к Гадесу.

- Все же, я боюсь два… или три лишних рта будут тебе в тягость, - нерешительно сказал Иешуа.

- Насмешил, - снова лаконично ответила Юстина.

- Ратман Пилат умен и щедр, поэтому к нему благоволят боги и у него много всякого добра, - сообщил Дигвальд, кузен Рогрэда. Дигвальд, как и большинство аллоброгов, считал мои навыки в правильной коммерции умением особенным образом договариваться с богами.

Иешуа слегка смутился от такой профанной трактовки религии, но суть дела понял.

- Если так, доминус, - задумчиво произнес он, - если ты не держишь на меня обиды, и если мы действительно не обременим твою семью…

В течение поздней осени и зимы Иешуа помогал Менандру, который был очень доволен, что вот, наконец-то, появился еще один человек, достаточно образованный, чтобы вести хозяйственные записи. Обычно Менандру помогали в этом Юстина или я, а иногда наши старшие дети, но при этом он неудобно себя чувствовал. Видите ли, семья знатного домовладельца не должна быть обременена подобными заботами.

В конце зимы, с разницей несколько дней, Мария, а затем наша Октавия, благополучно произвели на свет девочек, и нами были устроены торжества в честь римских и галльских богов, а особенно в честь Реи Кибелы, поскольку Лугенбер и Октавия назвали дочь Реей.

Раз уж речь зашла о богах, надо рассказать и о наших длинных беседах на эти темы, в которых обычно принимали участие мы с Юстиной, Иешуа, Менандр и Рогрэд. Как ни странно, именно Рогрэд, менее всего знакомый с философией, задал Иешуа самый каверзный вопрос о едином боге-творце, про которого тот неизменно рассказывал.

- Вот ты говоришь, что твой бог создал мир как будто из ничего, а подумай сам, разве так бывает? Все делается только из чего-то.

Галилейский философ задумался, а потом ответил:

- В священной книге сказано, что в начале бог стоял над бездной вод, но смысл этих слов не определен точно.

- Правильно, - согласился Рогрэд, отхлебнув эля – в начале был великий водяной змей-океан, который и сейчас обнимает землю. Из него все пошло, и в него же все вернется после битвы богов в конце времен.

- Индийцы говорят, что так происходит несчетное количество раз, - поддержал его Менандр, - мир возникает из хаоса, который не имеет формы, следовательно, схож с океаном, и в хаос же возвращается, пройдя круг, называемый «махаюга».

- Но в чем смысл такого вечного круговращения? – спросил Иешуа, - зачем богу раз за разом создавать нечто из хаоса, если всему суждено кануть в тот же хаос?

- А разве не в вашей священной книге написано о всемирном потопе? – вмешалась Юстина, - будто бы бог создал первый мир, а затем утопил его, дав выжить только по одной паре каждого живого существа, включая и человека?

- Между прочим, - добавил я, - лет 500 назад египетские жрецы рассказывали Солону, что девкалионов потоп был не первым, что таких потопов было много. Интересно, индийцы узнали эту историю от египтян, или египтяне от индийцев?

- Да, действительно, все это странно, - сказал Иешуа, - но я, почему-то, думаю, что бог устроил мир, не чтобы разрушить и вернуть в небытие, а чтобы привести к некоторому наилучшему состоянию.

- Наилучшему для кого? – спросил Рогрэд.

16

Тогда диспут свернул в сторону никомаховой этики Аристотеля, идеальных форм Платона и гармонии чисел, о которой говорил Пифагор. Но к парадоксам созидания и разрушения Иешуа вернулся в разговоре со мной еще раз, полтора года спустя, когда был достроен наш акведук. Это событие было отмечено грандиозной попойкой с участием жителей Вьенна и всех его окрестностей. Меня качали на руках, как триумфатора, правда, два раза уронили. Первый раз – специально, на счастье, в один из водоемов для сбора воды. Второй раз – непреднамеренно, под влиянием большого количества вина и эля.

После этого я предпочел взять кувшин молодого вина и отойти в сторонку, чтобы меня не уронили куда-нибудь в третий раз. Тут-то ко мне и подошел Иешуа.

- Доминус, я, кажется, понял, как бог управляет изменениями вселенной. Бог сам не знает, что и как должно измениться. Он просто бросает камешек с высокой горы, и камешек катится, задевая другие камешки. Возникает лавина, она сметает старый мир, ставший дряхлым и неустойчивым, и рождает новый, юный мир. Наверное, бог полон жалости из-за того, что красота старого мира обречена на гибель, но Рогрэд прав: все делается только из чего-то. Новый мир можно создать только из обломков разрушенного старого.

- Откуда ты знаешь? – спросил я.

Иешуа пожал плечами.

- Знаю. Я сам оказался таким камешком. Покатившись с горы, я задел первосвященников, они задели тебя, а ты отобрал их деньги и построил акведук. Этим ты задел еще многих, и лавина покатилась, разрушая старый мир.

- Скорее я покатился, - уточнил я, - сюда, в Галлию, в ссылку, потому что вызвал своими действиями бунт, который затем подавил, убив множество людей.

- Не вини себя, доминус, - сказал Иешуа, - ты тоже лишь камешек. Ты вынужден был катиться, разрушая, чтобы созидать. Таков божественный замысел творения нового мира: не разрушив старое, не создать новое. Наверное, до нас существовала иная вселенная, которую пришлось стереть в порошок, протоматерию, чтобы из нее могли появиться мы.

Мне такая трактовка событий представлялась слишком многозначительной.

- Я просто реквизировал лежащие без дела храмовые деньги и построил акведук, который действительно был нужен в таком городе. Правда, многим это пришлось не по нраву.

- Так и должно быть, - заметил Иешуа, - Старый мир цепляется за свое существование и ищет способы разрушить ростки и символы нового мира, такие, как твой акведук. Но этим он все сильнее расшатывает сам себя. Поэтому старые храмы всегда рушатся.

- А, по-моему, акведук это совсем простая штука, - сказал я, и окликнул проходящего Дигвальда, - хей, родич, для чего, по-твоему акведук?

- Для того, - не задумываясь, ответил он, - чтобы моим домашним не приходилось таскать воду ведрами из реки или из колодца. Теперь акведук сам льет воду, а они могут делать другие полезные дела или отдыхать. Большая выгода. А зачем ты спросил, ратман?