Накануне 22 июня. Был ли готов Советский Союз к войне? - Геннадий Лукьянов

«Будучи любимой женой Рычагова, не могла не знать об изменнической деятельности своего мужа».

Может быть, Сталин, преподав такой поучительный урок всем советским начальникам (чтобы не порочили советскую авиационную промышленность), тем не менее все же принял меры по повышению качества летной подготовки советских летчиков? Ответ на этот вопрос находим в приказе народного комиссара обороны № 105 от 03.03.1941 [83]:

«Установить в школах военных пилотов общий налет на курсанта на учебном и боевом самолетах:

а) Для бомбардировщиков — 20 часов, из них: контрольновывозных — 8 часов; самостоятельных — 12 часов.

б) Для истребителей — 24 часа, из них: контрольновывозных — 9 часов; самостоятельных — 15 часов».

Итак, в 1941 году, за три месяца до войны, нормы налета снижены до неприемлемой величины 20 часов для бомбардировщиков и 24 часа для истребителей. Вероятно, «вождь народов» полагал, что летное мастерство приходит само собой, а не дается тяжким каждодневным трудом, многократным выполнением летных заданий, отработкой до автоматизма всех действий летчика (и экипажа). Можно также предположить, что глава первого в мире государства советского типа считал, что учиться летать нужно не в летных школах, а в бою — и он в этом абсолютно прав. Действительно, каждый бой для летчика — это очередной поучительный урок, но в бою учатся не летать, а умению воевать с учетом тех конкретных условий войны, которые не были смоделированы во время освоения летной программы и которые не знакомы инструкторам и командирам. Летную науку можно осваивать и во время реального воздушного боя, но дается такая наука огромной, ничем не оправданной кровью — по крайней мере, ее трудно оправдать лишней тонной авиационного бензина, даже высокооктанового.

То, что сказал Павел Рычагов, — это лишь «маленькая» правда в сложном комплексе проблем подготовки квалифицированных летных кадров для боевой авиации, которую (правду) мог понять глава государства, не имеющий ни малейшего представления об этой деятельности. Но он и этого не понял. А «другая» правда состоит в том, что общий налет в 30 часов, о котором говорил Рычагов, свидетельствует лишь о некоторой тренировке летчика на учебном самолете, обычно морально устаревшем и физически отжившем биплане. Налет же на боевом самолете, на котором предстояло летать в строевой части, у выпускника советского летного учебного заведения не превышал четырех часов. Попробуйте за четыре часа научить кого-нибудь хорошо ездить не на крошечном «Пежо-107», а на седельном тягаче с грузом 10 тонн, и посмотрим, что у вас получится.

В организации подготовки летного состава в Советском Союзе можно выделить еще один существенный изъян, который без лишних объяснений поймет любой близкий к авиации человек. Как известно, Советский Союз в развитии истребительной авиации пошел по своему пути и в отличие от фашистской Германии принял на вооружение не единый истребитель, а три достаточно разные боевые машины: Як-1, Миг-3 и ЛаГГ-3. Здесь сразу же возникает проблема унификации и стандартизации при производстве, эксплуатации и ремонте разнотипной боевой техники, а также при поставках для нее запасных частей, материалов и принадлежностей. Однако эта проблема — уже предмет отдельного исследования. Что же касается качества подготовки летного состава, то советские конструкторы не стали обременять себя созданием учебно-тренировочного самолета, оснащенного двумя тандемно расположенными кабинами, который необходим и для обучения летчиков, и для проверки их уровня летной и боевой подготовки, и для решения некоторых вспомогательных задач типа разведка погоды.

Необходимость в таких учебно-тренировочных машинах в ту предвоенную пору объясняется тем, что новое поколение истребителей существенно отличалось от прежних бипланов и по специфике пилотирования, и по сложности оборудования, и по силе вооружения. Если же учесть мизерный налет советских летчиков в авиационных школах, то полеты с инструктором на учебно-тренировочной машине были крайне необходимы. Это понимание все же пришло к одному советскому авиационному конструктору, а именно Яковлеву, и в феврале 1941 года был принят на вооружение такой учебно-тренировочной самолет, получивший обозначение Як-7УТИ. Эту машину, ориентированную на Як-1, пришлось применять и для подготовки летчиков на два других типа самолетов: Миг-3 и ЛаГГ-3. При написании данной книги не удалось установить даже приблизительное количество Як-7УТИ, применявшихся для подготовки советских летчиков-истребителей, однако достоверно известно, что эти машины начали поступать в строевые авиационные части буквально накануне войны, так как их производство было налажено лишь в мае 1941 года на заводе № 301 [86]. Применять же их в летных училищах начали только в сентябре 1941 года, поэтому появление Як-7УТИ никак не могло повлиять на уровень подготовки советских летчиков к началу войны.

Если пойти дальше, то низкий уровень эффективности советской авиации и ее большие потери очень хорошо объясняет следующее высказывание немецкого воздушного аса Гюнтера Ралля:

«Русские — отличные истребители, но они не подготовлены вести бой слаженно, эскадрильями».

И тут выясняется, что мы до этого говорили лишь об индивидуальной подготовке летчиков, а требуется еще и их тактическая выучка хотя бы в составе авиационного подразделения, для которой опять же требуется дополнительный налет, причем еще больший, чем для индивидуальной подготовки.

Вероятно, Сталин мог бы все это понять в общих чертах, если бы не считал себя безошибочным проводником марксизма-ленинизма и абсолютным знатоком военного дела. Если бы он при этом посвятил авиационной тематике, скажем, несколько часов, чтобы внимательно выслушать специалистов, вникнуть в систему летной подготовки и разобраться в составляющих боевой готовности и боевой способности авиационных частей и соединений. Вероятно, если бы он это сделал на пару лет раньше и определил бы те самые 120 часов налета, о которых просил Павел Рычагов, то возможно, что в первый день войны советская авиация не потеряла бы в воздухе (воздушных боях) более 400 самолетов, не четырех или 40, а именно 400. О потерях более 1200 самолетов на земле тоже нужно говорить, но с другой точки зрения.

И даже тактическая выучка — это еще не вся правда. Летчик должен не только хорошо летать, но и уметь выжить в аварийной ситуации и в сложных условиях. Его надо научить прыгать с парашютом, ориентироваться в лесу, в тундре и на море, добывать пищу, бороться с хищниками. Так, самого выдающегося воздушного аса всех времен и народов немецкого летчика Эриха Хартмана много раз сбивали советские летчики и зенитчики[41]. Он восемь раз горел в подбитом самолете и, казалось бы, должен был погибнуть, но каждый раз Хартман сумел покинуть кабину самолета и спастись на парашюте. Один раз он даже попал в плен к советским военным, но умудрился бежать, перебраться через линию фронта и снова вернуться в строй.

Другой выдающийся немецкий летчик-штурмовик — Ханс-Ульрих Рудель — пять раз был ранен в воздухе, и все пять раз он, будучи раненым, умудрился довести самолет до своего аэродрома. А 19 августа 1944 года при выполнении боевого задания в районе Эргли (Латвия) снарядом советского зенитного орудия ему перебило правую ногу. Хуже того, самолет Руделя получил сильные повреждения, и ситуация казалась безвыходной. Однако немецкий летчик умудрился «дотянуть» до своего аэродрома и остаться в живых (вместе со своим стрелком-радистом) после того, как при жесткой посадке его самолет полностью разрушился. Хотелось бы в этой связи отметить, что после ампутации стопы ноги Рудель, находясь на лечении, сбежал из госпиталя не то что не дождавшись выздоровления, а с временным протезом и в гипсе на правой ноге. И он летал с протезом и гипсом на ноге, даже несмотря на то, что из-за этого не мог без посторонней помощи ни сесть в кабину, ни выбраться из нее после посадки.

Чтобы читателю были до конца понятны роль и значение летной и иной подготовки, которая без сомнений базируется на продуманных теоретических занятиях и обязательной отработке действий в кабине самолета в воздухе, хотелось бы отметить, что в фашистской Германии налет выпускников летных школ достигал 400 часов или в 16 раз больше, чем в Советском Союзе в 1941 году. То есть немецкие летчики прибывали на фронт не с мизерным налетом в 30 часов, а уже основательно обученные и хорошо подготовленные. При этом их допускали к боевым вылетам не по формальным показателям (отлетал необходимое количество часов — ив бой), а по фактическому уровню выучки. Так, уже упомянутый выше летчик-штурмовик Ханс-Ульрих Рудель фактически трижды прошел программу подготовки на штурмовике, прежде чем его направили в боевую эскадрилью.