По следам неведомого - Ариадна Громова

Проводник почтительно заговорил с ним. Лама молча выслушал, безразлично повел раскосыми глазами в нашу сторону и, подумав, что-то тихо ответил. Проводник опять начал объясняться с ним, — лама, видимо, не соглашался.

— Он нас не пустит в храм, — сказал я Милфорду.

— Пусть попробует! — почти угрожающим тоном ответил тот, но, поняв, что мне это не по душе, рассеянно улыбнулся и успокоил меня: — Не волнуйтесь, я его не трону. Я просто предложу ему денег.

Милфорд и тут оказался прав. Несговорчивый лама, увидев деньги, тотчас пустил нас в храм. Только сказал, что будет сам провожать нас и освещать дорогу факелом, чтоб мы не пускали в ход электрических фонариков.

Мы с Милфордом переглянулись. Значит, здесь был по крайней мере один европеец!

— Уж не этот ли господин и прикончил его? — шепнул Милфорд, имея в виду спутника отца Анга. — Будьте начеку, Алек, дело нешуточное.

— Меня удивляет, почему проводник наш ведет себя так спокойно, — тоже шепотом ответил я. — Если это такое проклятое место…

— Д-да… — Милфорд в раздумье покачал головой. — Впрочем, может быть, он не знает… он сказал мне, что сам видел над источником храм с изображением солнца и что построен этот храм в память о приходе на Землю Сынов Неба. Приметы совпадают, не правда ли? Ну, посмотрим…

Лама подал знак, и мы вошли в храм. Сразу начался спуск по крутым, вырубленным в скале ступеням. Мы ждали какой-то грозной, таинственной опасности, не пока что все наши усилия сосредоточились на том, чтоб не упасть. Ступеньки были так обильно залиты топленым коровьим маслом — елеем буддистов, что ходить по этой лестнице было опасно для жизни.

— Может, тот самый сагиб здесь и свернул себе шею? — почти всерьез предположил Милфорд.

Лестница кончилась, но скользко было по-прежнему. Мы медленно продвигались вперед по темному узкому коридору. В красноватом неровном свете факела, который нес впереди лама, подняв его над головой, мелькали фантастически страшные изображения чудовищ, духов, красочные эмблемы счастья. Запах прогорклого масла душил нас. Сколько этого масла сгорает в светильнях, сколько проливается на каменные полы буддийских храмов — трудно даже подсчитать?

Мы вышли наконец в просторный зал с невысокими сводами. На стенах и потолке сверкала позолота, пестрые и яркие краски все той же фантастической росписи — будды, дьяволы, олени, леопарды скалили зубы, изгибались в таких причудливых позах, словно тела их были из воска. Особенно страшен был дьявол-людоед — черный, с кровавой пастью, с леопардовой шкурой вокруг бедер, он жадно глодал человеческий труп. Посреди зала громадная статуя Будды сверкала в дымном огне светилен, чадивших на алтаре.

— Неужели он весь золотой? — удивился я.

— Глиняный. Это просто позолота, — сказал Милфорд.

Он жадно оглядывал все кругом. И вдруг порывисто шагнул в сторону. Я пошел за ним и увидел изображение человека с красной кожей и сиянием вокруг головы. Эта фигура была нарисована на стене, позади статуи Будды, и перед ней на каменном пьедестале горела большая серебряная светильня искусной работы. В красноватом трепещущем свете лицо на фреске казалось живым.

Милфорд обернулся к проводнику — тот шептал молитву.

— Спроси ламу, кто изображен здесь.

Нам показалось, что лама недоволен этим вопросом. Он помолчал, перебирая четки цепкими желтыми пальцами, потом угрюмо и неохотно пробормотал что-то.

— Он говорит, — это нарисовано по велению богов, давно, очень давно, — перевел проводник.

— Вот, дай ему денег на обновление росписи, — нетерпеливо сказал Милфорд, протягивая деньги.

Лама взял деньги и приветливо улыбнулся, но ничего не сказал.

— Крокодил! — прошипел Милфорд.

Должно быть, Милфорд поступил неосторожно, когда так сразу и явно высказал свой интерес к этой фреске. Хотя, с другой стороны, — что же было делать? Мы ушли из Дарджилинга тайком ото всех и должны были обязательно вернуться к ночи иначе нас начнут искать. Поневоле приходилось сразу брать быка за рога.

Я и сейчас не могу понять — знал ли старый лама больше того, что рассказал нам. Но мы с Милфордом тогда ничего толком не узнали. Лама рассказал нам длинную историю, не имевшую, по-видимому, никакого отношения к тому, что мы искали. Да и переводчик наш, как говорится, оставлял желать много лучшего. Он бубнил на ломаном английском языке что-то насчет Великого Ламы и сострадательного духа, потом — о горных богах, над головой которых восходит и заходит солнце… Может быть, эта краснолицая фигура с солнцем вокруг головы и изображала горное божество, — по крайней мере, так я заключил. Милфорд вначале внимательно слушал переводчика; он явно злился, и я уж начал побаиваться, как бы он не наделал глупостей. Но постепенно глаза его приобретали отсутствующее выражение. Он понимал перевод лучше меня и, видимо, все более убеждался, что мы потерпели неудачу.

От удушливого дыма и прогорклого запаха меня начало мутить. Я уже мечтал только о том, чтоб поскорее выбраться из этого подземного зала и вдохнуть свежий воздух. Тайна перестала меня интересовать.

Хочу напомнить — я тогда вообще не понимал, что именно мы ищем, не знал, в чем секрет пластинки. Я даже приблизительно не догадывался, с чем все это связано, и участвовал в поисках больше из симпатии к Милфорду. Милфорд же, должно быть, с самого начала понимал, в чем суть. Мне он не раскрывал тайны, возможно, опасаясь, что я найду это слишком фантастическим и отступлюсь, — а моя помощь ему была нужна. А, может быть, он просто не знал, как впоследствии все повернется, и не хотел заранее связывать себя: ведь в таком важном деле мог возникнуть вопрос о приоритете… Это я предполагаю еще и потому, что вспоминаю, как резко изменился Милфорд с того дня, как увидел пластинку Анга. Куда девалась его небрежная ирония, невозмутимость, чисто английская сдержанность, — он стал похож на азартного игрока, готового бросить на карту все состояние.

Мы вышли из храма очень раздосадованные и сбитые с толку. Милфорд еще спросил сопровождавшего нас ламу насчет источника — откуда он взялся, этот источник в горах? Ответ ламы тоже не совпадал с легендой, рассказанной Ангом. Источник начался от слезы, которую уронил сострадательный дух, глядя на несчастья людей. Да и места тут были уж слишком мирные, зеленые, цветущее, без следов обвала, взрыва, «небесного огня». А ведь если у легенды имелись реальные основания, то на местности можно было бы заметить хоть какие-нибудь признаки пребывания Сынов Неба.

Лама стоял в дверях храма и смотрел на нас своими узкими бесстрастными глазами.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});