Письма отца к Блоку - Коллектив авторов

От него недалеко… но тут опять «стихи (о Несравненной Девочке)»:

В стихах напомню о сестренке —

Что можно к ней доехать в конке:

На Забалканский, дом 17-ть,

Квартиры № 2+20 (в прозе=22).

Она поет «вторым сопрано»,

Играет же на фортепиано;

Имеет «в среднем» балл 17-ть,

А лет ей — скоро и 13-ть.

Передай мои заочные (до осени или зимы?) поклоны Маме и Любови Дмитриевне, о которой мне недавно написала кое-что приятное моя племянница — со слов ее Мамаши.

Твой отец Ал. Блок

16. <Варшава, январь 1908 г.>[134]

Дорогой Сашура!

Исходя из твоего «духовного родства», я думаю, что в глубине души Ты мог бы быть еще спокойнее, а это отразилось бы полезно на здоровье* и на творчестве. Не обладаю «герметическими» качествами замкнутой «монады», но располагаю «акциденциями», соответствующими такой «субстанции», и предлагаю пользоваться ими больше. При моей теперешней неопытности буду ждать ближайших указаний от Тебя и для определения размеров помощи (три падежа «родительных»!), соединенной — как всегда — с отцовскою привязанностью; вероятно и с приездом в П<етер>бург (на Пасху или раньше).

Твой Ал. Блок

Надеюсь, что Любовью Дмитриевною получено мое февральское письмо; во всяком случае прошу принять подобное же искреннее соболезнование — по случаю дня первой годовщины смерти Дм. Ив. Менделеева (опять пять тех же падежей — при недостатке поводов для «дательного», если не «винительного»): кончил, да и начал, впрочем, — «за упокоение» во имя здравой «русской красоты», рождаемой чрез самокритику.

Январь 1908 г.

* Очень исхудалый у Тебя вид — в «Сером Волке».[135]

17. <Варшава, 31 мая 1908 г.>[136]

Дорогой Сашура,

Напиши пожалуйста, что знаешь (характеристического) о В. М. Грибовском,[137] кажется желающем быть приглашенным в нашу «almam (?) matrem»; если можешь — сообщи мне его адрес, но не выдавай ему моих («дипломатич<еских>») вопросов. В первых числах июня я опять увижусь с проезжающим в Берлин Е. В. Спекторским.

Ангелиночка окончила свои экзамены и около 4 числа переселяется на дачу; временно живет теперь (и принимает посетителей) в квартире деда — Кирочная 23 (угол Знаменской), кв<артира> отст<авного> ген<ерала> Т. М. Беляева; читала все твои «лирич<еские> драмы» и сама стихотворит. Что Оля Штейн?[138]

Твой Ал. Блок.

Приложение I. БЛОК В ПЕРЕПИСКЕ БЛОКОВ И КАЧАЛОВЫХ

Публикация М. Б. Плюхановой

Отец поэта, Александр Львович Блок, профессор государственного права в Варшавском университете, 30 лет прожил в Варшаве, лишь изредка наезжая в Петербург. Он виделся с сыном значительно реже, чем хотел и мог. Все попытки Александра Львовича участвовать в воспитании сына, оказывать на него серьезное благотворное влияние, разбудить сыновние чувства и пр., кончились неудачей. Как свидетельствуют письма, дневники и сочинения поэта, отец тяготил его уже одним фактом своего одинокого и странного существования.

Образ отца в сознании Блока, роль отца в поэтической судьбе Блока описывались многими биографами поэта и всеми исследователями поэмы «Возмездие»1. Естественно, что материалы другого порядка, отражавшие роль сына в жизни отца, т. е. личные бумаги Александра Львовича, вызывали значительно меньший интерес. Как университетский профессор и ученый Александр Львович имел своих биографов2. Но все они (за исключением Спекторского)3 не касались его семейной драмы и не обращались к его архиву.

Исследования рукописных документов, связанных с А. Л. Блоком, могут оказаться полезными не только для комментария к «Возмездию», но и для пополнения фактических данных о поэте. Александр Львович был болезненно привязан к сыну и, пытаясь создать себе иллюзию общения, упорно изыскивал источники сведений о нем.

От варшавского архива Александра Львовича, в свое время, несомненно, обширного сохранилась небольшая часть. На запрос о судьбе бумаг профессора Блока в Польше польский блоковед Адам Галис любезно сообщил нам следующее: никаких рукописных материалов, касающихся профессора Блока, даже личного дела его в Варшаве нет. Предполагается, что документы эти были утрачены еще в период эвакуации Варшавского университета в 1915–1921 гг.

В ноябре 1909 г., после похорон Александра Львовича, наследники — сын Александр Александрович и брат Петр Львович — разобрали вещи и документы, оставшиеся в его квартире на Котиковой. Среди всего прочего они обнаружили пачки писем за многие годы (А. Л. Блок не выбрасывал ничего из своих бумаг). Семейную переписку и другие материалы семейного характера увез с собой А. А. Блок. Перед отъездом из Варшавы он писал матери: «Я приеду к тебе в Ревель на Рождество и буду рассказывать много интересных вещей, а также привезу тебе груду твоих писем, карточек, часть платья и несколько вещей»4.

«Груды писем» — это, видимо, те «отчеты», о существовании которых сообщала М. А. Бекетова5. Подчиняясь настойчивому требованию Александра Львовича, Александра Андреевна почти ежемесячно отправляла в Варшаву описания жизни Саши Блока. Будучи отделены от других варшавских документов, «отчеты» погибли — скорее всего в шахматовском пожаре. Среди бумаг А. А. Кублицкой-Пиоттух сохранилось лишь несколько ответных писем Александра Львовича к ней за те же (1887–1894) годы. Именно эти письма Александра Львовича М. А. Бекетова считала сгоревшими в Шахматове6. Возможно, она ошиблась, приписав письмам Александра Львовича к жене судьбу писем жены к Александру Львовичу.

Мы публикуем отрывки из этих писем Александра Львовича. Они содержат в себе немного биографических сведений о самом Блоке, но обладают бесспорной ценностью, как комментарий к «Возмездию» и как средство прояснить некоторые психологические и творческие моменты в жизни поэта, связанные с Александром Львовичем Блоком.

Сам по себе стиль Александра Львовича освещает его облик ярче и точнее, чем мнения и воспоминания современников. Литературный стиль отца Блок считал главным проявлением его личности7. Для языка писем Александра Львовича, вообще очень изменчивого, в целом характерно отсутствие простоты, замысловатость, доходящая до странности, о чем свидетельствуют и публикуемые выше его письма к сыну. Даже к семейным письмам Александр Львович предъявлял экстраординарные требования и просиживал над ними целые вечера. Родственники просили его не тратить времени, писать проще и непосредственнее (см. ниже № 20). Им было трудно понять, что стилистические поиски Александра Львовича имеют целью как раз непосредственность и точность в передаче душевных движений и мыслей. Александр Львович Блок писал стихи, но стихотворные опыты его не сохранились. Предполагают8, что он сам уничтожил их. К концу жизни А. Л. Блок зашел в некий стилистический тупик. Любое писание требовало от него огромной затраты сил и времени. Он почти совершенно прекратил отвечать па письма родных. В так и не законченном своем сочинении последних лет — «Систематика наук» — он пытался реализовать принципы им самим изобретенной «музыкальной» прозы. Истинно совершенная фраза в такой прозе есть гармоническое целое, порожденное одновременным сосуществованием нескольких идей, сохраняющих самостоятельность во всей полноте вызываемых ими ассоциаций. Александр Львович Блок рассчитывал обогатить литературный стиль возможностями музыкальной композиции. В результате такого синтеза он надеялся, вероятно, обрести в речи ту свободу и точность самовыражения, которой обладал как выдающийся музыкант-импровизатор.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});