Своя рыба и река - Александр Белокопытов

Вообще-то знакомая в церковь пришла, тут рядом недавно церковь открыли... Помолилась там, утешилась, и по пути к маме зашла, поговорить да отдохнуть, ноги у нее сильно болеть стали, ходить тяжело.

А сама - говорунья хорошая, пока сидит, отдыхает, все говорит, говорит, смеется... И мама посмеивается, она тоже поговорить любит. О нынешнем говорят, прошлое вспоминают, какие-то детские забавы, охают, ойкают, а обоим уже по семьдесят лет с годком, детям - по пятьдесят и внуки взрослые.

Поговорили так, посмеялись грустно, прослезились, где надо, а потом знакомая про Аленку историю рассказала, трогательную очень.

- Соседка как-то прибежала - в руках цыпленок, маленький еще, в пуху, кое-где перышки. Спрашивает: "Ваш?" Мы поглядели. "Да нет, не наш, наши уж большие". - "Чей же тогда? На улице подобрала. Или кошка притащила, или еще чего..."

А он, бедный, уже голову на бок свесил, зевает, не хочет жить. Видим, совсем животинка погибает. Что делать? Жалко, взяли к себе, стали выхаживать. Дали из пипетки лекарства, поставили в углу баночку с водой, пшена насыпали. И он оклемался, ожил. Стал попискивать, потихоньку зернышки поклевывать. Ну, раз стал с нами жить, надо ему и имя придумывать. А сам то он небольшой еще, не определить - петушок или курочка. Ладно, назвали его Аленкой.

Стали пускать к цыплятам, а он нет, сторонится их, вроде как побаивается, - наши-то побольше, - ходит себе в отдалении, ковыряется в земле, клюет что-то, добывает пропитание. А вот к человеку льнет, как увидит - так бежит следом, ходит, как на веревочке, и голос подает: "Пик-пик, вот она я, ваша Аленка''. Мы ему ласково: "Ах ты, цыпушка-покормушка, такая-сякая... Вот навязалась-то!" Покормушка - это когда его без матери, без наседки, человек выходит. Вот он потом и бегает за ним: покорми, покорми!

Так и стал он жить и расти сам по себе, не сдружился с другими цыплятами, а к человеку прибился. А уж как идут все в чуланчик спать, так и он с ними бежит. Только опять отдельно ото всех садится, облюбовал себе палочку и садится спать, сиротинка. Уткнет голову в грудку и дремлет. И ведь ему что-то снится, какие-то божьи сны видит...

А утром опять все человека выглядывает, вертит головенкой. Нашел себе родное существо. А как же, живая душа ищет родную душу. Ладно, пусть растет. Что человек, что птица - все живое, всех жалко. Вот так Аленка у нас и прописалась...

Знакомая поднялась, заохала, сказала, что пойдет потихоньку, дома дел-то еще полно, а то пока она доберется... А на следущее воскресенье опять придет в церковь, еще в гости зайдет, расскажет что-нибудь. Так и пошла потихоньку...

- Сегодня же воскресенье, она в церковь сходила, какая может быть работа? - спросил я у мамы.

А мама тихо сказала:

- Бог тружеников любит.

И я подумал: наверное, настоящих тружеников Он действительно любит, не может Он их не любить! А если любит - прощает.

МОМЕНТ ЖИЗНИ

На бревнах перед домом сидит не старого еще вида мужик, по пояс голый. Калитка - нараспашку: всяк заходи, гостем будешь. Сидит день-деньской, смотрит вприщур на дорогу, поплевывает, авось кто пройдет, скажет что-нибудь умное, а то скучно. Время от времени хлопает себя по плечам и груди, приговаривает:

- Ну и здоровый же я мужик!

Соседи на его слова только посмеиваются, май в разгаре, а он всю работу крестьянскую забросил, расслабился вконец, живет холостяком, - а ему уж под пятьдесят! - позевывает, поплевывает и на дорогу смотрит. Не выдержит кто-нибудь, спросит:

- Что ж ты, Иван, палец о палец не ударишь? В огороде не пахано, не сеяно, а ты сиднем сидишь!

Вяло отмахивается, отвечает лениво:

- А-а-а, пусть само, как в лесу, растет...

Потом добавляет с усмешкой:

- Я, как Илья Муромец, тридцать лет не шевелюсь, а потом как встану и разом все подвиги совершу, чего вам, кротам, и не снилось! - говорит не зло, весело. - Не надо суетиться. Главное - поймать свой момент в жизни.

Так и сидит каждый день на бревнах - солнце, ветер, хорошо, караулит свой "момент жизни", боится пропустить. Многие его осуждают, многие его свободе тайно завидуют. А вдруг и вправду, как в лотерею сто тысяч, возьмет и выпадет ему удача или даже счастье? Кто его знает.

ВАСЬКА

Живет в нашем дворе Васька, мальчишка лет десяти. Бегает один целый день по двору, кричит, воюет, приказания отдает - играет сам с собой. Так-то он не то чтобы глуповатый, нет, но с речью у него что-то не то, не берут его в обычную школу, а спецшкол сейчас таких - нет. Учителя говорят: его к логопеду нужно. А где его, логопеда, найдешь? Днем с огнем не сыщешь!

Зимой Васька с санками, развозит поклажу, кому какую надо, помогает, а летом - с колесом на палочке бегает... Так и растет. И со всеми здоровается, вежливый, с некоторыми даже по нескольку раз.

Живет он сейчас у бабушки, мать-то его шибко занята, вся в хлопотах, опять замуж вышла гражданским браком, новая семья у нее. Не то чтобы она от него совсем отказалась - нет, но с сыном не часто видется, пока не до него, самой бы в себе разобраться.

Так что Васька все больше один. И с другими детьми у него как-то не очень ладится игра, подмеиваются они над ним. Ну и ладно. Он привык один. Хорошо ему одному. Никто ему и не нужен.

А еще он машины любит. Как увидит, что машина по двору едет, так за ней бежит, гудит себе тоже, долго бежит, пока та не уедет. И что это у него за страсть такая к машинам и механизмам? Прямо непонятно.

И тут я подумал: а что с ним будет, когда вырастет? Жизнь сейчас и так нелегкая, здоровые-то люди не выдерживают, ломаются. И сам ответил: да все у него хорошо будет, потому что есть в нем природная доброта. Вот, дай Бог, с речью у него все образуется, так он и учебу осилит, и в армию сходит, и получится из него хороший человек. Может, и шофер, может, и инженер. Там он сам разберется.

НЕЛЮБОВЬ

Здоровый малый, парень лет под тридцать, ходит по базару, приценивается от нечего делать. Воскресенье. У него выходной. В руках бутылка пива, а глаза грустные. Сталкивается с двумя незнакомыми, такими же, как он, которые никуда не спешат. Те тоже с пивом. Слово за слово, начинает им рассказывать, хочется ему выговориться. Знакомым бы ни за что не рассказал, а этим, чужим, можно.

- Не знаю, как у других, а у меня все наперекосяк. По крайней мере так было, это сейчас я отходить стал. А все из-за любви. Не заладилась любовь, и жизнь не задалась: баба-стерва попалась. Сам, конечно, не красавец, но и не урод. Главное - не лодырь. Работать люблю. На других посмотрю: кто куда, лишь бы не работать. Я так не могу. Мне только подбрасывай. А я, если ко мне с лаской и нежностью, - горы сворочу! Силы во мне - невпроворот. И дом будет полная чаша, и все остальное в порядке. Живи и радуйся. Только бы любовь была.

Когда ее первый раз увидел, все во мне от восторга онемело. Сама маленькая, чернявенькая, не то чтобы уж особенно красавица, но милая очень. И родинка еще эта самая у губ... Заныло все у меня внутри, ну, чувствую, погибло мое сердце. А раз так, надо жениться. И женился! Окрутил ее! Двух месяцев не прошло, а я уже в законном браке, прощай свобода!

Поначалу хорошо жили, ворковали, как голубки, и все по гостям ходили и ездили, любила она по гостям шататься. С год у нас медовый месяц продолжался, нагядеться друг на друга не могли. А потом как отрезало. Стала она меня пилить. Не на пилораме, а пилит, и, главное, ни за что, не за дело. Было бы за что, я бы понял, а то за просто так, за здорово живешь. Этo ей не так, то не этак. Вечером спать ляжем, она к стенке отвернется и молчит. Я ведь знаю, что не спит, я - к ней, а она в стенку вжимается и молчит. А у меня сердце кровью обливается. Что делать?

Дальше - больше. Стала она меня просто поедом есть. И опять ведь ни за что! За красивые глаза, и откуда в ней, маленькой такой, симпатичной, сразу столько злости и ненависти ко мне обнаружилось, не знаю. Я уже не выдерживаю, говорю: "Что ж ты меня грызешь по живому, ведь я же живой человек и муж тебе, не враг?"

- Ты бы поучил ее маленько, приложился бы... - подсказывает один из слушателей.

- А-а-а, - морщится рассказчик, - что толку! Ну, приложился бы, ну, сделал бы шелковой, но я не покупного хочу, настоящего! Да и человек я незлобный по натуре, ругаться не люблю, а уж до рукоприкладства... Если бы с мужиком, куда ни шло, а с ней... Да и рука у меня тяжелая. Мало не покажется, - заворачивает рубашку, сжимает кулак. Рука действительно тяжелая, литая. Новые знакомцы смотрят на него с уважением.

- Дальше совсем до смешного дошло. Стала она за предметы хвататься. Замахиваться. Почувствовала мою слабину. А я ничего понять не могу. Что ни скажу - опять не то, опять невпопад. А раз и навернула. Мешалкой. Бровь рассекла. Сама распалилась, кричит: "Ну, хрюкнул? Ты у меня хрюкнешь eщe, тюремщик! Волк в овечьей шкуре!" Я в полном недоумении. Палку, конечно, вырвал, сломал. "Тюремщик, - думаю, - ладно". Я действительно был на "химии". По глупости, за невиновность свою сидел. Но почему волк в овечье шкуре? Никак этого уразуметь не могу. Не притворяюсь я перед ней, весь как на ладони. Отер кровь, спрашиваю: "Волк-то почему?" Сильно мне интересно стало. А ей только этого и надо: "Во-во, глядите, опять клыки показал!" Потом села на пол, заплакала в голос, заревела, по-детски как-то, жалобно...